Доезжачий, прозывавшийся Турка, на голубой горбоносой
лошади в мохнатой шапке, с огромным рогом за плечами и ножом
на поясе, ехал впереди всех. По мрачной и свирепой наружности
этого человека скорее можно было подумать, что он едет на
смертный бой, чем на охоту. Около задних ног его лошади
пестрым, волнующимся клубком бежали сомкнутые гончие. Жалко
было видеть, какая участь постигала ту несчастную, которой
вздумывалось отстать. Ей надо было с большими усилиями
перетянуть свою подругу, и когда она достигала этого, один из
выжлятников, ехавших сзади, непременно хлопал по ней
арапником, приговаривая: "В кучу!" Выехав за ворота, папа
велел охотникам и нам ехать по дороге, а сам повернул в ржаное
поле.
Хлебная уборка была во всем разгаре. Необозримое
блестяще-желтое поле замыкалось только с одной стороны высоким
синеющим лесом, который тогда казался мне самым отдаленным,
таинственным местом, за которым или кончается свет, или
начинаются необитаемые страны. Все поле было покрыто копнами и
народом. В высокой густой ржи виднелись кой-где на выжатой
полосе согнутая спина жницы, взмах колосьев, когда она
перекладывала их между пальцев, женщина в тени, нагнувшаяся
над люлькой, и разбросанные снопы по усеянному васильками
жнивью. В другой стороне мужики в одних рубахах, стоя на
телегах, накладывали копны и пылили по сухому, раскаленному
полю. Староста, в сапогах и армяке внакидку, с бирками в руке,
издалека заметив папа, снял свою поярковую шляпу, утирал рыжую
голову и бороду полотенцем и покрикивал на баб. Рыженькая
лошадка, на которой ехал папа, шла легкой, игривой ходой,
изредка опуская голову к груди, вытягивая поводья и смахивая
густым хвостом оводов и мух, которые жадно лепились на нее.
