Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не
любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти
освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником
лучших наслаждений.
Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на
своем высоком креслице; уже поздно, давно выпил свою чашку
молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места,
сидишь и слушаешь. И как не слушать? Maman говорит с
кем-нибудь, и звуки голоса ее так сладки, так приветливы. Одни
звуки эти так много говорят моему сердцу! Отуманенными
дремотой глазами я пристально смотрю на ее лицо, и вдруг она
сделалась вся маленькая, маленькая - лицо ее не больше
пуговки; но оно мне все так же ясно видно: вижу, как она
взглянула на меня и как улыбнулась. Мне нравится видеть ее
такой крошечной. Я прищуриваю глаза еще больше, и она делается
не больше тех мальчиков, которые бывают в зрачках; но я
пошевелился - и очарование разрушилось; я суживаю глаза,
поворачиваюсь, всячески стараюсь возобновить его, но напрасно.
Я встаю, с ногами забираюсь и уютно укладываюсь на кресло.
- Ты опять заснешь, Николенька, - говорит мне maman, - ты
бы лучше шел на верх.
- Я не хочу спать, мамаша, - ответишь ей, и неясные, но
сладкие грезы наполняют воображение, здоровый детский сон
смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор,
пока не разбудят. Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то
нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаешь ее и
еще во сне невольно схватишь эту руку и крепко, крепко
прижмешь ее к губам.
Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman
сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на
