Вечно твой...вечно мой...вечно наш

8 ☆

Чонгук

«Я УМИРАЮ... Я умираю... умираю. У меня лимфома Ходжкина. Она прогрессировала. И она в конечной стадии. У меня осталось несколько месяцев жизни, Гуки. Ничего нельзя изменить...»
Я бежал в темноте парка, пока слова Дженни вновь и вновь прокручивались в моей голове.
«Я УМИРАЮ... Я умираю... умираю. У меня осталось несколько месяцев жизни. Ничего нельзя изменить...»
Боль, о существовании которой я и понятия не имел, пронзила мое сердце. Она резала, колола, пульсировала во мне, пока я не затормозил и упал на колени. Я пытался дышать, но боль, едва только начавшись, перемещалась, чтобы растерзать мои легкие, пока ничего не осталось. С молниеносной скоростью она распространялась по моему телу, забирая все, пока не осталась только боль.
Я ошибался. Так сильно ошибался.
Я думал, что когда Дженни разорвала наши отношения на два года - это была самая сильная боль, которую я когда-либо испытывал. Она изменила меня, основательно изменила. Быть брошенным, быть отчужденным - больно... но это... это...
Упав вперед, парализованный болью в животе, я зарычал в темноту пустого парка. Мои руки рыли твердую землю под моими ладонями, ветки впивались в мои пальцы, разрывая мои ногти.
Но я приветствовал эти ощущения. Я мог справиться с этой болью, но с той, что внутри...
Лицо Дженни вспыхнуло у меня перед глазами. Ее идеальное лицо, когда она вошла в комнату сегодня вечером. Она улыбалась, когда увидела ребят, но затем улыбка исчезла с ее губ, когда ее глаза нашли меня. Я видел вспышку опустошения на ее лице, когда она увидела, что Лиса сидит возле меня, и я обнимаю ее за плечи.
Что она не видела, так это то, что я наблюдал за ней через кухонное окно, когда она сидела снаружи с Джису. Она не заметила моего прибытия, хотя я не планировал поначалу приезжать сюда. Когда Намджун написал мне, что пришла Дженни, ничего не могло удержать меня.
Она игнорировала меня. С той минуты, как я увидел ее в коридоре на прошлой неделе, она не сказала мне ни слова.
И это убивало меня.
Я думал, что когда вернусь в Сеул, найду ответы. Я думал, узнаю, почему она отстранилась от меня.
Я подавился сдавленным рыданием. Никогда, никогда даже в своих самых диких мыслях я не предполагал ничего подобного. Потому что это Дженни. Нини. Моя Нини.
Она не могла умереть.
Она не могла оставить меня.
Она не могла оставить никого из нас.
Если ее не будет рядом, все будет бессмысленно. Она должна жить. Должна провести со мной вечность.
Нини и Гуки навеки.
Навечно и навсегда.
Месяцы? Я не мог... она не могла...
Мое тело задрожало, когда еще один неудержимый вопль вырвался из моего горла. Боль была не меньше, чем если бы я был повешен, утоплен и четвертован.
Слезы катились по моему лицу, проливаясь на засохшую грязь на моих руках. Мое тело застряло на месте, ноги отказывались двигаться.
Я не знал, что делать. Что, черт побери, я должен был делать? Как жить и понимать, что я не в состоянии помочь?
Запрокинув голову к звездному небу, я закрыл глаза.
- Нини, - прошептал я, когда соленые слезы из глаз скатывались к моему рту. - Нини, - снова прошептал я, мои ласковые слова уносил ветер.
В своей голове я видел карие глаза Дженни, как будто она на самом деле сидела напротив меня...
«У меня осталось несколько месяцев жизни, Гуки. Ничего нельзя изменить...»
На этот раз мои рыдания не застряли в горле. Они потоком выливались наружу. Мое тело тряслось от их силы, когда я подумал о том, через что она, должно быть, прошла. Без меня. Без меня рядом с ней, державшего ее за руку. Без меня, целующего ее в макушку. Без меня, держащего ее в объятиях, когда ей грустно, когда лечение делало ее слабой. Я подумал о том, что она столкнулась со всем этим только с половиной сердца. Половина ее души изо всех сил боролась, чтобы справиться без своей второй частички.
Меня.
Я не знал, сколько просидел в парке. Казалось, прошла вечность, прежде чем я смог подняться. И когда я пошел, я чувствовал себя самозванцем в своем собственном теле. Как будто я был заперт в кошмаре, и когда проснусь, мне снова будет пятнадцать. Ничего из этого не произошло. Я проснусь в вишневой роще под нашим любимым деревом с Дженни в моих руках. Я рассмеюсь, когда проснусь и усилю хватку на ее талии. Она приподнимет свою голову, и я опущу свою для поцелуя.
И мы поцелуемся.
Мы будем целоваться и целоваться. Когда я отстранюсь, на ее лице будет играть солнечный свет, она улыбнется мне, закрыв глаза, и прошепчет:
- Поцелуй две тысячи пятьдесят три. В вишневой роще под нашим любимым деревом. С моим Гуки... и мое сердце почти взорвалось. - Я подниму свой фотоаппарат и буду ждать, мои глаза будут у объектива в тот момент, когда она откроет глаза. Этот момент. Волшебный момент, где в ее глазах написано, как сильно она любит меня. И я скажу ей в ответ, что люблю ее, когда нежно проведу тыльной стороной ладони по ее щеке. Позже я повешу это фото на стену, чтобы смотреть на него каждый день...
Звук уханья совы вывел меня из оцепенения. Когда я моргнул, возвращаясь из своей фантазии, меня осенило - вот что это было: фантазия. Затем боль вернулась и ударила меня правдой. Я не мог поверить, что она умирает.
Мое зрение размыло свежими слезами, и через мгновение я понял, что был у дерева из своих фантазий. У дерева, под которым мы все время сидели. Но когда я посмотрел на него в темноте, в момент, когда ветер колыхал его ветки, мой желудок перевернулся. На ветках не было листьев, они были длинными и тонкими, и перекрученными, все отражало этот момент времени.
Момент, когда я узнал, что моя девочка умирает.
Я заставил себя идти, каким-то образом ноги вели меня к дому. Но когда я шел, мой разум был нагроможден неуверенностью - испуганный, отказывающийся приходить к какому-либо решению. Я не знал, что делать, куда идти. Слезы беспрерывно текли из моих глаз, боль внутри моего тела облюбовала свой новый дом. Ни одна часть меня не была пощажена.
«Я сделала это, чтобы спасти тебя...»
Ничего не могло спасти меня. Мысль о ней, настолько больной, пока она боролась, чтобы сохранить свет, который излучала так ярко, разрушила меня.
Подойдя к дому, я уставился в окно, которое пленило меня в течение двенадцати лет. Я знал, что она по другую сторону. Дом был погружен в темноту. Но когда я сделал шаг вперед, я сразу же остановился.
Я не мог... Я не мог видеть ее... Не мог...
Развернувшись, я бросился по ступенькам к своему дому и ворвался в дверь. Слезы злости и печали прорывались через меня, борясь за доминирование. Я разрывался на части внутри.
Я прошел гостиную.
- Чонгук! - позвала меня мама. Я мгновенно услышал понимание в ее голосе.
Я остановился. Когда я повернулся лицом к своей маме, она встала с дивана, и я увидел, что слезы стекают по ее лицу.
Это ударила меня как отбойный молоток.
Она знала.
Мама сделала шаг вперед, вытянув руки. Я уставился на них, но не мог принять их. Я не мог...
Я бросился в свою комнату. Промчался через дверь и затем замер на месте. Я стоял по центру комнаты и оглядывался вокруг, в поисках хоть одной подсказки, что же делать дальше.
Но я не знал. Мои руки взлетели к волосам, и я схватился за них. Рыдание вырвалось из моего рта. Я тонул в чертовых слезах, которые стекали по моим щекам, потому что я не знал, что нахрен делать.
Я сделал шаг вперед, затем остановился. Двинулся к своей кровати, затем остановился. Мое сердце стучало в медленном заикающемся ритме. Я боролся с тем, чтобы не упасть на пол.
А затем я сломался.
Я освободил ожидающий гнев. Я позволил ему насытить меня и вести вперед. Потянувшись к кровати, я наклонился, чтобы схватиться за каркас и с громким ревом я поднял ее со всей силы, переворачивая матрас и крепкий деревянный каркас. Я двинулся к столу и одним движением смел все с него. Схватив свой ноутбук, прежде чем он упал на пол, я развернулся на месте и кинул его в стену. Я слышал, как он разбился, но это не помогло. Ничего не помогало. Боль все еще была на месте. Выворачивающая правда.
Гребаные слезы.
Стиснув кулаки, я запрокинул голову назад и закричал. Я кричал и кричал, пока мой голос не охрип, а горло не заболело. Опустившись на колени, я позволил себе утопать в горе.
Затем я услышал, что моя дверь открылась, и поднял голову. Мама вошла. Я покачал головой, поднимая руку, чтобы остановить ее. Но она продолжала идти.
- Нет, - прохрипел я, пытаясь двигаться. Но она не слушала, вместо этого она опустилась на пол рядом со мной. - Нет! - закричал я громче, но она вытянула руки и обернула их вокруг моей шеи.
- Нет! - Я боролся, но она притянула меня к себе, и я проиграл битву. Я рухнул в ее объятия и заплакал. Я плакал и кричал в объятиях женщины, с которой едва разговаривал последние два года. Но прямо сейчас я нуждался в ней. Мне нужен был кто-то, кто понимал.
Понимал, что будет означать для меня потерять Дженни.
Поэтому я все отпустил. Я схватился за нее так сильно, что думал, оставлю синяки. Но моя мама не шелохнулась, она плакала со мной. Она тихо сидела, прижимая мою голову, пока я терял все силы.
Затем я услышал движение у двери.
Мой папа наблюдал за нами со слезами в глазах и печалью на лице. И это разожгло пламя в моем животе. Во мне что-то щелкнуло, когда я увидел мужчину, который забрал меня и силой увез от нее, когда она нуждалась во мне больше всего.
Оттолкнувшись от мамы, я зашипел на него:
- Убирайся.
Мама напряглась, и я оттолкнул ее еще дальше, сердито посмотрев на папу. Он поднял свои руки, шок отразился на его лице.
- Чон... - сказал он спокойным голосом.
Это только подлило масло в огонь.
- Я сказал убирайся! - я встал на ноги.
Папа посмотрел на маму. Когда он перевел взгляд на меня, мои руки были сжаты в кулаки. Я приветствовал ярость, которая бурлила во мне.
- Чон, сынок. Ты в шоке, тебе больно...
- Больно? Больно? Ты и понятия гребаного не имеешь! - ревел я и сделал шаг ближе к нему. Мама подскочила на ноги. Я проигнорировал ее, когда она пыталась встать у меня на пути. Мой папа вытянул руку и задвинул ее за себя в коридор.
Потом слегка закрыл дверь, блокируя ей вход.
- Убирайся к черту, - сказал я последний раз, чувствуя, как ненависть к этому человеку выходит на поверхность.
- Мне жаль, сынок, - прошептал он, и слеза скатилась по его щеке. Он имел наглость стоять передо мной и прослезиться.
У него не было гребаного права!
- Нет, - предупредил я, мой голос был отрывистым и грубым. - Даже не смей стоять здесь и плакать. Не смей говорить, что тебе жаль. У тебя не было гребаного права забирать меня отсюда. Ты увез меня от нее, когда я не хотел этого. Ты увез меня, когда она была больна. И сейчас... сейчас... она ум... - я не смог закончить предложение. Я не мог заставить себя произнести это слово. Вместо этого, я подбежал к отцу и ударил его по широкой груди.
Он попятился назад и врезался в стену.
- Чонгук! - я слышал, как мама закричала в коридоре. Игнорируя ее плач, я обхватил папу за воротник, и оказался с ним лицом к лицу.
- Ты увез меня на два года. И потому что меня не было, она выкинула меня из своей жизни, чтобы спасти. Меня. Спасти от боли, что я так далеко и не могу позаботиться о ней, обнять ее, когда ей больно. Ты сделал так, что я не мог быть с ней, когда она боролась, - я сглотнул, но смог добавить: - А сейчас слишком поздно. У нее есть месяцы...- мой голос надломился. - Месяцы... - Я опустил руки и отступил, еще больше слез и боли родились во мне.
Повернувшись к нему спиной, я сказал:
- Нет пути назад. Я никогда не прощу тебе, что ты забрал ее от меня. Никогда. Между нами все кончено.
- Чонгук...
- Убирайся, - огрызнулся я. - Убирайся к черту из моей комнаты и нахер из моей жизни. Я покончил с тобой. Покончил.
Секунду спустя я услышал, как закрылась дверь, и дом погрузился в тишину. Но для меня в этот момент казалось, что дом кричал.
Убрав волосы с лица, я плюхнулся на опрокинутый матрас, затем прислонился к стене. На минуты или, может, часы, я уставился в пустоту. В моей комнате было темно, за исключением света от настольной лампы в углу, которая чудом уцелела от моего приступа ярости.
Я открыл глаза и уставился на фото на стене. Я нахмурился, зная, что не вешал его сюда. Должна быть, это сделала сегодня мама, когда распаковывала вещи.
И я уставился на фотографию.
Я смотрел на Дженни, за несколько дней до нашего отъезда, танцующую в роще, в вишневой роще, которую она так любила, когда она вовсю цвела вокруг нее. Ее руки были вытянуты к небу, она кружилась, смеялась, запрокинув голову назад.
Мое сердце сжалось, когда я увидел ее такую. Потому что это была моя Нини. Девочка, которая смешила меня. Девочка, которая бежала в вишневую рощу, смеясь и танцуя всю дорогу.
Девочка, которая сказала мне держаться от нее подальше.
«Я буду держаться от тебя подальше. Ты держись подальше от меня. Мы, наконец, оставим нас в прошлом».
Но я не мог. Я не мог оставить ее. Она не могла оставить меня. Она нуждалась во мне, как и я в ней. Мне все равно, что она сказала, не было ни единого шанса, что я оставлю ее терпеть это все в одиночку. Я даже не стал бы пробовать.
Прежде чем я мог обдумать, я подскочил на ноги и помчался к окну. Я посмотрел на окно напротив и отдал контроль своим инстинктам. Так тихо как мог, я открыл свое окно и вылез из него. Мое сердце билось в ритме с моими шагами, когда я пересекал лужайку. Я остановился как вкопанный. Затем сделал глубокий вдох, положил руку по окно и приподнял его. Оно двигалось.
Оно было незакрыто.
Как будто не прошло время. Я залез внутрь и осторожно закрыл его. На нем висела шторка, которой не была раньше. Осторожно отодвинув ее в сторону, я сделал шаг вперед, затем замер, осматривая знакомую комнату.
Сладкие духи Дженни, которыми она всегда пользовалась, первыми ударили в нос. Я закрыл глаза, отгоняя тяжесть в своей груди. Когда я снова открыл их, мой взгляд опустился на Дженни в ее кровати. Ее дыхание было мягким, пока она спала лицом ко мне, ее тело освещал только тусклый свет ночника.
Мой желудок ухнул вниз. Как, черт побери, она могла подумать, что я оставлю ее? Даже если бы она не рассказала мне, почему прекратила общение со мной, я бы нашел свой способ вернуться к ней. Несмотря на всю боль, злость и страдания, я тянулся к ней как мотылек к пламени.
Я не мог держаться вдали.
Когда я смотрел на нее, на ее розовые губы, поджатые во сне, на раскрасневшееся от тепла лицо, я почувствовал, как будто в мою грудь воткнули копье. Я теряю ее.
Я потеряю единственную причину своей жизни.
Мои ноги подкашивались. Я изо всех сил пытался справиться с этой мыслью. Слезы катились по моим щекам, когда старая половая доска заскрипела подо мной. Я крепко зажмурил глаза. Когда открыл их, то увидел, что Дженни смотрит на меня с кровати отяжелевшими ото сна глазами. Затем, очевидно разглядев мое лицо - слезы на моих щеках, горе во взгляде - ее выражение лица превратилась в маску боли, и медленно она распахнула свои объятия.
Это было инстинктивно. Первобытная сила, которая была надо мной только у нее. Мои ноги понесли меня вперед при виде этих рук, мои ноги наконец отказали, когда я достиг кровати, колени стукнулись об пол, голова упала на колени Дженни. И как плотина, я взорвался. Слезы быстро текли по моему лицу, когда она обхватила меня за голову.
Подняв руки, я обернул их - с железной хваткой - вокруг ее талии. Пальцы Дженни гладили мои волосы, пока я дрожал и упал ей на колени, от моих слез сорочка на ее бедрах намокла.
- Ш-ш-ш, - шептала она, раскачивая меня вперед-назад. Сладкий звук был как рай для моих ушей. - Все в порядке, - добавила она. Меня сильно поразило, что она успокаивала меня. Но я не мог остановить боль. Не мог перестать горевать.
И я держал ее. Держал ее в своих объятиях так крепко, что думал, она попросит меня отпустить ее. Но она не попросила, и я не сделал этого. Я не смел отпускать ее на случай, если я подниму голову, а ее здесь не будет.
Мне было нужно, чтобы она была здесь.
Мне было нужно, чтобы она осталась.
- Все в порядке, - Дженни снова успокаивала меня. На этот раз я поднял голову, пока наши взгляды не встретились.
- Это не так, - прохрипел я. - Ничего не в порядке.
Глаза Дженни блестели, но в них не было слез. Вместо этого она приподняла мое лицо, положив один палец под мой подбородок, и погладила мою мокрую щеку другим. Я наблюдал, не дыша, когда маленькая улыбка начала растягиваться на ее губах.
Мой желудок перевернулся, это было первое ощущение в моем теле, которое я почувствовал после онемения, что последовало после того, как ее откровение накрыло меня.
- Вот и ты, - сказала она так тихо, что я чуть не упустил это. - Мой Гук.
Мое сердце перестало биться.
На ее лице отразилось чистое счастье, когда она убрала волосы с моего лба и провела кончикам пальца к моему носу и вдоль линии подбородка. Я оставался полностью неподвижным, пытаясь зафиксировать этот момент в своей памяти - сделать мысленное фото. Ее руки на моем лице. Счастливый взгляд, свет, сияющий изнутри.
- Я фантазировала, как ты будешь выглядеть старше. Задумывалась, отрежешь ли ты свои волосы. Станешь ли выше и шире. Задумывалась, останутся ли твои глаза такими же. - Один уголок ее рта приподнялся. - Я задумывалась, станешь ли ты еще красивее, что казалось невозможным. - Ее улыбка увяла. - И я вижу все так и есть. Когда я увидела тебя в коридоре на прошлой неделе, я не могла поверить, что вот ты, стоишь передо мной, еще красивее, чем я вообще могла себе представить. - Она игриво потянула прядь моих волос. - С еще более длинными черными волосами. Твои глаза такие же яркие как небо. И ты такой высокий и широкий. - Взгляд Дженни встретился с моим, и она сказала нежно: - Мой рыцарь.
Мои глаза были закрыты, когда я пытался прогнать комок в горле. Когда я открыл их, она наблюдала за мной, как и всегда - в полном обожании.
Приподнявшись на колени, я наклонился ближе, увидев, как взгляд Дженни смягчился, когда я прижал свой лоб к ее, так осторожно, будто она была фарфоровой куклой. Как только наша кожа соприкоснулась, я сделал глубокий вдох и прошептал:
- Нини.
На этот раз слезы капали на ее колени. Я зарылся рукой в ее волосы и прижал ее ближе.
- Не плачь, Нини. Я не могу вынести твоих слез.
- Ты ошибаешься в их значении, - прошептала она в ответ.
Я немного наклонил голову назад, вглядываясь в ее глаза. Взгляд Дженни встретился с моим, и она улыбнулась. Я мог видеть удовольствие на ее красивом лице, когда она объясняла:
- Я не думала, что услышу, как ты обращаешься так ко мне снова. - Она тяжело сглотнула. - Я не думала, что почувствую тебя так близко ко мне снова, я не мечтала, что буду чувствовать это снова.
- Что чувствовать? - спросил я.
- Это, - сказала она и поднесла мою руку к своей груди. Прямо над сердцем. Оно билось быстро. Я замер, чувствуя, как что-то в моей собственной груди вернулось к жизни, и она сказала:
- Я не думала, что снова почувствую себя цельной. - Слеза скатилась с ее глаза и на мою руку. - Я не думала, что верну себе половинку своего сердца, прежде чем я... - Она затихла, но мы оба знали, что она имела в виду. Ее улыбка увяла, а ее взгляд сверлил мой. - Нини и Гук. Две половинки одного целого. Наконец воссоединились. Когда это важнее всего.
- Нини... - сказал я, но не мог отразить укол боли, который надломил все внутри меня.
Она моргнула, затем снова моргнула, пока ее слезы не высохли. Она уставилась на меня, наклонив голову набок, как будто изучала сложный пазл.
- Нини, - сказал я, мой голос был хриплым и грубым. - Позволь мне остаться ненадолго. Я не могу... не могу... я не знаю, что делать...
Теплая ладонь Дженни нежно легла на мою щеку.
- Ничего не поделать, Гуки. Ничего не поделать, остается только выдержать шторм.
Мои слова застряли в горле, и я закрыл глаза. Когда открыл их снова, она наблюдала за мной.
- Я не боюсь, - сказала она уверенно, и я мог видеть, что она это и имела в виду. На сто процентов. Моя Нини. Такая маленькая, но полна смелости и света.
Я никогда не был так горд, что люблю ее, чем в этот момент.
Мое внимание перешло на ее кровать - кровать, которая была больше, чем два года назад. Она казалась такой маленькой на большом матрасе. Когда она сидела в середине, то казалась маленькой девочкой.
Очевидно увидев мой взгляд на кровать, Дженни заерзала назад. Я мог видеть крайнюю настороженность в ее взгляде, и не мог винить ее в этом. Я был не тем парнем, с которым она попрощалась два года назад. Я изменился.
И не был уверен, что снова смогу быть ее Гуком.
Дженни сглотнула, и после колебания на мгновение, похлопала по матрасу рядом с собой. Мое сердце забилось быстрее. Она позволила мне остаться. После всего. После всего, что я сделал, с тех пор как вернулся, она позволила мне остаться.
Когда я пытался подняться, мои ноги подкашивались. Слезы покрывали мои щеки, мое горло саднило, сюрреалистическое откровение о болезни... все это оставило онемение в моем теле. Каждый сантиметр меня был разрушен, заплатан с помощью пластыря - пластыря над открытыми ранами.
Временный.
Бесполезный.
Никуда не годный.
Я снял ботинки, затем забрался на кровать. Дженни поерзала и легла на свою сторону кровати, и я неловко лег на свою. В таком знакомом для нас обоих движении, мы легли на бок, лицом друг к другу.
Но это не было так хорошо знакомо, как раньше. Дженни изменилась. Я изменился. Все изменилось.
И я не знал, как это исправить.
В тишине проходила минута за минутой. Казалось, Дженни доставляло удовольствие наблюдать за мной. Но у меня был один вопрос. Один вопрос, который я хотел задать ей, когда мы перестали общаться. Эта мысль зарылась внутри меня, превращаясь в темную от желания получить ответ. Единственная мысль, от которой мне было плохо. Единственный вопрос, у которого до сих пор была возможность разорвать меня на части. Даже сейчас, когда мой мир не мог быть разрушен еще больше.
- Спроси меня, - сказала Дженни внезапно, ее голос оставался низким, чтобы не разбудить родителей. Должно быть, удивление отразилось на моем лице, потому что она пожала плечами, выглядя так чертовски мило.
- Я могу не знать мальчика, которым ты являешься сейчас, но я узнаю то выражение лица. То самое, что порождает вопрос.
Я провел пальцами по простыне между нами, мое внимание было сосредоточено на этом действии.
- Ты знаешь меня, - прошептал я в ответ, желая поверить в это больше, чем во что-либо. Потому что она была единственной, кто на самом деле знала настоящего меня. Даже сейчас, погребенного под всей этой яростью и злостью, после расстояния в два года тишины, она до сих пор знала мое сердце.
Пальцы Дженни переместились ближе к моим на нейтральной территории между нами. Нейтральная зона разделяла наши тела. Когда я наблюдал за нашими руками, которые тянулись друг к другу, но не дотягивались, я был охвачен необходимостью взять фотоаппарат, это была потребность, которую я не испытывал долгое время.
Я хотел поймать этот момент.
Хотел эту фотографию. Я хотел удержать этот момент навсегда.
- Думаю, я догадываюсь о твоем вопросе, - сказала она, вытягивая меня из моих мыслей. Ее щеки покраснели, розовый цвет распространился по ее коже. - Я буду честной, с твоего приезда, я не узнаю многого. Но бывают случаи проблеска мальчика, которого я любила. Достаточно, чтобы воодушевить надежду, что он все еще спрятан где-то под поверхностью. - На ее лице была решительность. - Думаю, больше всего я хочу увидеть, как он пробивается через то, что скрывает его. Думаю, что увидеть его снова - мое самое заветное желание, прежде чем я уйду.
Я отвернул голову, не желая слушать ее разговоры о том, что она уйдет, о разочаровании, которым я стал, о том факте, что время истекает. Затем, как акт мужества, ее рука сократила расстояние между нами, и ее кончики пальцев коснулись моих. Я снова повернул к ней голову. Мои пальцы охотно принимали ее прикосновения. Дженни провела кончиками пальцев по моей ладони, прослеживая линии.
Намек на улыбку показался на ее губах. Мой желудок ухнул вниз, когда я задумался, сколько еще раз увижу эту улыбку. Не понимая, откуда у нее сила улыбаться.
Затем, медленно отступая туда, где лежала до этого, рука Дженни замерла. Она посмотрела на меня, терпеливо ожидая вопроса, который я все еще не задал.
Чувствуя, что мое сердце ускорило темп от тревоги, я спросил:
- Эта тишина... она была только из-за... твоей болезни, или из-за... потому что... - Изображения нашей последней ночи мелькали в моей голове. То как я лежу сверху нее, наши рты, прижатые в медленном, нежном поцелуе, то, как Дженни говорит мне, что готова. Как мы теряем одежду, я смотрю на ее лицо, когда толкаюсь вперед, и после этого она лежит в моих объятиях. Я засыпаю возле нее, нет ничего недосказанного между нами.
- Что? - спросила она, широко распахнув глаза.
Быстро вздохнув, я пробормотал:
- Это было из-за того, что я слишком надавил на тебя? Я заставил тебя? Вынудил? - я собрался с силами и спросил: - Ты сожалела об этом?
Дженни напряглась, ее глаза заблестели. Я задумался на мгновение, расплачется ли она, признавшись, что то, чего я боялся два года, было правдой. Что я причинил ей боль. Она доверилась мне, а я сделал ей больно.
Вместо этого она поднялась с кровати и опустилась на колени. Я услышал, что она вытаскивает что-то из-под кровати. Когда Дженни поднялась на ноги, в ее руке была знакомая стеклянная банка. Стеклянная банка, наполненная тысячью бумажных розовых сердечек.
Тысяча незабываемых поцелуев.
Она осторожно села на колени на кровати, и наклонила банку в сторону лампы на тумбочке, открыла крышку и начала поиск. Когда ее рука рыскала среди бумажных сердец, я рассматривал те, что прижимались к стеклу с моей стороны. Большинство были пустыми. Банка была пыльной - знак, что ее не открывали долгое время.
Смесь печали и надежды перемешалась внутри меня.
Надежды, что ни один парень не касался ее губ.
Печаль, что величайшее приключение ее жизни заканчивалось. Больше никаких поцелуев.
Затем эта печаль вырезала отверстие прямо во мне.
Месяцы. У нее остались только месяцы, не вся жизнь, чтобы заполнить банку. Она никогда не напишет записку на сердце в день своей свадьбы, как всегда хотела. Она никогда не станет бабушкой, читая эти поцелуи своим внукам. Она даже не вырастет из подростка.
- Гук? - спросила она, когда слезы покатились по моим щекам. Я вытер их тыльной стороной своей ладони. Я не решался встретиться взглядом с Дженни. Я не хотел, чтобы она грустила. Вместо этого, когда поднял голову, я увидел, что на ее лице было понимание, которое быстро сменилось робостью.
Нервозностью.
На ее вытянутой руке было бумажное сердце. Только это сердце не было пустым. Оно было расписано с двух сторон. Чернила были розовыми, практически сливаясь с фоном.
Дженни вытянула руку дальше:
- Возьми его, - настояла она, и я сделал так, как она сказала.
Приподнявшись, я наклонился к свету. Я сосредоточился на розовом цвете, пока не смог разобрать слова.
«Поцелуй триста пятьдесят пять, с моим Гуки в спальне... после того, как первый раз занялись любовью. Мое сердце почти взорвалось».
Я перевернул сердце и прочитал что на другой стороне.
Я перестал дышать.
«Это была лучшая ночь в моей жизни... настолько особенная, как только могла быть».
Я закрыл глаза, тем не менее, еще одна волна эмоций накрыла меня. Если бы я стоял, уверен, то рухнул бы на колени.
Потому что она любила ее.
Ночь, что мы разделили, была желанна. Она не причинила ей боль.
Я подавил всхлип, который скользил из моего горла. Рука Дженни лежала на моей.
- Я думал, что разрушил нас, - прошептал я, глядя в ее глаза. - Думал, ты сожалеешь о нас.
- Нет, - прошептала она в ответ. Трясущейся рукой, жестом, заржавевшим от времени, что мы провели раздельно, она убрала упавшие пряди с моего лица. Я закрыл глаза под ее прикосновением, затем открыл, когда она сказала:
- Когда все случилось... - объяснила она, - когда я искала лечение, - слезы, на этот раз, скользили по ее щекам, - когда это лечение перестало помогать... я думала об этой ночи часто. - Дженни закрыла глаза, ее длинные темные ресницы касались щек. Затем она улыбнулась. Ее рука все еще была в моих волосах. - Я думала о том, как нежен ты был со мной. Как это ощущалось... быть с тобой, так близко. Как будто мы были двумя половинками сердца, которое мы всегда называли нашим. - Она вздохнула. - Это было как дом. Ты и я, вместе, мы были вечностью - мы соединились. В этот момент, в момент, когда наше дыхание было хриплым, и ты держал меня так крепко... это был лучший момент моей жизни.
Она снова открыла глаза.
- Этот момент я проигрывала в голове, когда мне было больно. Я думала об этом, когда ускользала, когда начинала бояться. Потому что в этот момент я испытала ту любовь, которую бабушка отправила меня искать, дав эту банку с тысячью поцелуями. Момент, когда ты знаешь, как сильно ты любим, что ты центр чьего-то мира, так прекрасен, что живешь... даже если это длится короткое время.
Держа бумажное сердце в одной руке, я потянулся другой рукой и притянул запястье ее к своим губам. Я прижался в небольшом поцелуе к ее пульсу, чувствуя, как он трепещет под моим ртом. Она резко выдохнула.
- Никто больше не целовал твои губы, кроме меня? - спросил я.
- Нет, - сказала она. - Я обещала тебе это. Хоть мы и не разговаривали. Хоть я и думала, что больше тебя не увижу, я не нарушила свое обещание. Эти губы твои. Они всегда были только твои.
Мое сердце пропустило удар, освободив ее запястье, я поднял пальцы и прижал их к ее губам - губам, которые она подарила мне.
Дыхание Дженни замедлилось, когда я прикоснулся к ее рту. Ее ресницы затрепетали и щеки покраснели. Мое дыхание ускорилось. Ускорилось, потому что я имел право собственности над этими губами. Они все еще были моими.
Навечно и навсегда.
- Нини, - прошептал я и наклонился к ней. Она замерла, но я не поцеловал ее. Я не мог. Я видел, что она не могла прочитать меня. Она не знала меня.
Я едва узнавал самого себя в эти дни.
Вместо этого, я прижал губы к своим пальцам - все еще неподвижным на ее губах, образовывая барьер между нашими ртами - и просто вдохнул ее. Я вдохнул ее запах - сахар и ваниль. Моё тело было возбуждено просто от нахождения рядом с ней.
Затем мое сердце раскололось надвое, когда я отодвинулся, и она спросила с горечью:
- Сколько?
Я нахмурился. Я осматривал ее в лицо в поисках подсказки, что она имела в виду. Дженни сглотнула, и в этот раз она прижала пальцы к моим губам.
- Сколько? - повторила она.
В этот момент я точно понял, о чем она спрашивала. Потому что она смотрела на мои губы, как будто они были предателями. Она уставилась на них, как будто они что-то, что она когда-то любила, потеряла и никогда не вернет назад.
Во мне пробежал холод, когда она убрала свою дрожащую руку. Ее выражение лица было сдержанным, дыхание затаилось в груди, как будто защищаясь от того, что я скажу. Но я ничего не сказал. Я не мог, этот взгляд на ее лице убивал меня.
Дженни выдохнула и сказала:
- Конечно, я знаю о Лисе, но были другие в Америке? Я имею в виду, я знаю, что были, но их было много?
- Это имеет значение? - спросил я низким голосом. Бумажное сердце Дженни все еще было у меня в руке, значимость этого почти обжигала мою кожу.
Обещание наших губ.
Обещание половинок наших сердец.
Навечно и навсегда.
Она начала медленно трясти головой, но затем ее плечи резко опали, она кивнула один раз.
- Да, - прошептала она, - это имеет значение. Это не должно. Я освободила тебя. - Она опустила голову. - Но это имеет значение. Больше, чем ты можешь понять.
Она была неправа. Я понимал, почему это так много значило. То же самое было и для меня.
- Я был далеко долгое время, - сказал я. В этот момент я понимал, что злость, которая держала меня пленником, забирала контроль. Какая-то больная часть меня хотела сделать ей больно, как она сделала мне.
- Я знаю, - согласилась она, медленно опустив голову.
- Мне семнадцать, - сказал я. Глаза Дженни взметнулись ко мне.
Ее лицо побледнело,
- Ох, - сказала она, и я мог слышать каждый оттенок боли в этом коротком слове. - То, чего я боялась, правда. Ты бы с другими, в интимном плане... так, как был со мной. Я... я просто...
Дженни переместилась на край, но я вытянул руку и поймал ее за запястье.
- Почему это имеет значение? - потребовал я и увидел, что ее глаза блестели от слез.
Гнев внутри меня слегка потускнел, но вернулся, когда я думал об этих потерянных годах. Годы я тусовался и пил, чтобы прогнать свою боль, в то время как она была больна. Из-за этого я почти затрясся от ярости.
- Я не знаю, - сказала Дженни, а затем потрясла своей головой. - Все это ложь. Потому что я знаю. Потому что ты - мой. И, несмотря на все это, на то, что случилось между нами, я хранила тщетную надежду, что ты сдержишь свое обещание. Что это значит многое и для тебя. Несмотря на все, что произошло.
Я убрал руку с ее запястья, и Дженни встала на ноги. Она направилась к своей двери. Как только она потянулась к дверной ручке, я тихо сказал:
- Я сдержал его.
Дженни замерла, ее спина напряглась.
- Что?
Она не повернулась. Вместо этого я встал на ноги и подошел к ней. Я наклонился, убедившись, что она услышит мое признание. Мое дыхание обдувало ее ухо, когда я говорил, так тихо, что едва слышал самого себя:
- Обещание также много значило и для меня. Ты значила много для меня... все еще значишь. Где-то под всей этой злостью... есть ты и только ты. Всегда будет так для меня. - Дженни еще не двигалась. Я приблизился ближе.
- Навечно и навсегда.
Она повернулась, пока наши груди не соприкасались, и ее карие глаза вперились в мои.
- Ты... я не понимаю, - сказала она.
Я медленно поднял руку и запустил в ее волосы. Глаза Дженни закрылись, когда я сделал это, но она снова открыла их, чтобы посмотреть на меня.
- Я сдержал обещание, - признался я, наблюдая, как шок отражается на ее лице.
Она покачала головой.
- Но я видела... ты целовал...
- Я сдержал свое обещание, - перебил ее я. - С того дня как уехал, я не целовал никого. Мои губы все еще твои. Не было никого другого. И никогда не будет.
Она открыла рот, затем закрыла. Когда она открыла его снова, то произнесла:
- Но ты и Лиса...
Я сжал челюсти.
- Я знал, что ты рядом. Я был зол. Хотел сделать тебе больно, как ты сделала мне. - Дженни покачала головой в неверии. Я подошел еще ближе. - Я знал, тебе будет больно, если ты увидишь меня с Лисой. Поэтому сел рядом с ней и ждал твоего появления. Я хотел, чтобы ты поверила, что я собираюсь ее поцеловать... пока не увидел твое лицо. Пока не увидел, как ты выбегаешь из комнаты. Пока я не мог выдержать боль, которую спровоцировал.
Слезы скатились по щеке Дженни.
- Почему ты сделал это? Гуки, я бы не...
- Я мог, и я сделал, - сказал я сухо.
- Почему? - прошептала она.
Я невесело улыбнулся.
- Потому что ты права. Я не тот мальчик, которого ты знала. Во мне было так много злости, когда меня увезли от тебя, и некоторое время я чувствовал только ее. Я пытался спрятать ее при наших разговорах, боролся с ней, зная, что ты все еще была со мной, несмотря на все эти мили между нами. Но когда ты перестала контактировать со мной, мне стало все равно. Я позволил злости поглотить меня. С тех пор она стала мной. - Я потянулся к ее руке и прижал ее к своей груди.
- У меня половинка сердца. То, кем я стал, из-за жизни без тебя. Темнота, злость рождены из-за того, что тебя не было рядом, Нини. Моего приключения. Моей девочки. - И затем боль вернулась. На краткие несколько минут я забыл нашу новую реальность. - И сейчас, - сказал я сквозь стиснутые зубы, - сейчас ты говоришь, что оставишь меня навсегда. Я... - слова застряли в горле.
- Гук, - пробормотала Дженни и бросилась в мои объятия, крепко обнимая меня за талию.
Мгновенно мои руки были вокруг нее как тиски. Когда ее тело растворилось в моем, я задышал. Я сделал первый чистый вдох за долгое время. Затем вдохи стали неровными, я задыхался, когда говорил:
- Я не могу потерять тебя, Дженни. Я не могу. Не могу позволить тебе уйти. Я не могу жить без тебя. Ты - моё навечно и навсегда. Ты должна быть рядом со мной всю жизнь. Ты нужна мне, а я нужен тебе. Не о чем больше говорить. - Я ощущал, что она дрожит в моих объятиях. - Я не позволю тебе уйти. Потому что куда бы ты ни отправилась, я пойду следом. Я пытался жить без тебя и не выходит.
Медленно и так осторожно как могла, она подняла свою голову, немного разделяя наши тела, достаточно для того, чтобы посмотреть на меня и прошептать с болью:
- Я не могу взять тебя туда, куда я отправляюсь.
Когда ее слова осели в моей голове, я попятился, убирая руки с ее талии. Я не остановился, пока не оказался на краю кровати. Я не мог выдержать это. Как, черт побери, я должен справиться со всем?
Я не мог понять, как она могла быть такой сильной.
Как она могла справиться со смертельным приговором с таким достоинством? Все, чего я хотел, проклинать мир, разрушая все на своем пути.
Моя голова упала вперед. И я заплакал. Я плакал слезами, которые и не думал, что остались у меня. Это был мой резерв, последняя волна опустошения, которую я чувствовал. Слезы признавали правду, которую я отказывался признать.
Нини умирала.
Она на самом деле умирала.
Кровать прогнулась рядом со мной. Я улыбнулся, почуяв ее сладкий запах. Я последовал за ней, когда она потянула меня лечь на кровать. Следовал ее молчаливым инструкциям упасть в ее объятия. Я выпустил все, что накопилось во мне, когда она поглаживала меня по волосам. Обнял ее за талию и держал, изо всех сил пытаясь запомнить это ощущение. Как она ощущалась в моих руках. Ее сильное сердцебиение и теплое тело.
Я не был уверен, сколько прошло времени, но в конце концов слезы высохли. Я не отстранился от объятий Дженни. Она не переставала гладить меня по спине своими пальцами.
Мне удалось сглотнуть и смочить горло, чтобы спросить:
- Как все это произошло? Как ты узнала?
Она затихла на секунды, прежде чем вздохнула:
- Это не имеет значения.
Я сел и посмотрел в ее глаза.
- Я хочу знать.
Дженни провела рукой по моей щеке и кивнула:
- Я знаю, что хочешь. Но не сегодня. Вот это - мы, какие есть - все, что имеет значение сегодня. Ничего больше.
Я не отрывал своего взгляда от нее, как и она от меня. Своего рода умиротворение воцарилось между нами. Воздух был плотным, когда я наклонился, не желая ничего больше, чем прижаться своим ртом к ее. Почувствовать ее губы у своих.
Добавить еще один поцелуй в ее подбородок.
Когда мой рот был на волосок от ее губ я поцеловал ее в щеку. Это было медленно и нежно.
Но недостаточно.
Подавшись вперед, я прижался в еще одном поцелуе, потом в еще одном, к каждому сантиметру ее щеки, ко лбу и носу. Дженни заерзала рядом со мной. Когда я отстранился, то по ее выражению догадался, что она знает, что я не давлю на нее.
Потому что как бы сильно я ни хотел это признавать, мы были другими людьми сейчас. Мальчик и девочка, для которых поцеловать друг друга было то же самое, что дышать, изменились.
Настоящий поцелуй будет тогда, когда мы снова станем нами.
Я прижался в еще одном поцелуе к кончику носа Дженни, отчего она захихикала. Казалось, будто гнев утих достаточно, чтобы позволить мне почувствовать радость, укоренившуюся в моем сердце.
Когда прижал свой лоб ко лбу Дженни, я убедил ее:
- Мои губы - твои. Ничьи больше.
В ответ меня Дженни поцеловала мою щеку. Я почувствовал, что эффект от этого поцелуя прошелся по моему телу. Уткнулся носом в сгиб ее шеи и слегка улыбнулся, когда она прошептала мне на ухо:
- Мои губы тоже твои.
Я перекатил ее, чтобы она была в моих руках, и наши глаза сразу же закрылись. Я уснул быстрее, чем думал. Уставшие, эмоционально напуганные и с разбитым сердцем засыпают быстро. Но опять же, так было всегда, когда она была рядом.
Это был третий момент, который определил мою жизнь. Ночь, когда я узнал, что потеряю девушку, которую любил. Зная, что наше время вместе было сочтено, я держал ее крепко, отказываясь отпускать.
Она засыпала, делая то же самое...
... мощное эхо того, кем мы были.