Вечно твой...вечно мой...вечно наш

9 ☆

Дженни
— Ты собираешься на свидание? — спросили сестренки они лежали на моей кровати и смотрели на мое отражение в зеркале, наблюдали, как я вдеваю свои серьги в форме бесконечности в мочки ушей. Наблюдали, как я наношу последний слой туши на ресницы.
— Да, на свидание, — ответила я. Они посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.
— С Гуки?
На этот раз я повернулась лицом к ним. Удивление на их лица беспокоило, было тревожным.
— Да, с ним. Почему вы так удивлены?
Сестренка села, уперев руки в матрас.
— Потому что Гуки, о котором все говорят, не ходит на свидания. Он, который курит и пьет на поле. Тот, что не разговаривает и скалится вместо того, чтобы улыбаться. Мальчик, который вернулся другим человеком из Америки. Этот Чонгук.
Я уставилась на сестру, поняв обеспокоенность на ее лице. Мой желудок перевернулся, слушая то, что люди, очевидно, говорят про него.
— Да, но он нравится всем девушкам, — младшая вмешалась, сверкнув улыбкой. — Люди завидовали тебе, когда ты была с ним до его отъезда. Сейчас они, черт побери, умрут от зависти!
Как только эти слова соскользнули с ее губ, я увидела, что ее улыбка увядает. Она опустила взгляд, затем снова подняла голову.
— Он знает?
У нее сейчас был тот же самый печальный взгляд. Такой печальный, что я отвернулась. Я не могла вынести выражений на их лицах.
— Онни? — сказала она.
— Знает.
— Как он воспринял это? — робко поинтересовалась младшая сестра.
Я улыбнулась через вспышку боли в моем сердце. Повернулась лицом к своим сестрам, они обе смотрели на меня так, будто я могу исчезнуть из поля зрения в любую секунду. Я пожала плечами.
— Не хорошо.
Глаза сестер заблестели.
— Мне жаль, Дженни.
— Я не должна была отстраняться от него, — сказала я. — Вот почему он так зол все время. Вот почему он такой неприветливый. Я ранила его, глубоко. Когда я рассказала ему, казалось, это разрушило его, но он позвал меня на свидание. Мой Чон наконец позвал меня на свидание после всех этих лет.
Сестренка быстро вытерла свою щеку.
— Мама с папой знают?
Я поморщилась, затем покачала головой. Они переглянулись, затем посмотрели на меня, и через секунду мы все рассмеялись.

После финального взгляда в зеркало, я взяла парку и выбежала из двери своей спальни, мои сестры наступали мне на пятки. Когда обогнула коридор, я увидела, что папа открыл дверь, на его лице было пораженное выражение, когда он увидел, кто там.
Я резко остановилась.
Сестры остановились рядом со мной.
— Мистер Ким.
От звука его голоса мое сердце запнулось в середине удара. Я наблюдала, как папа дернул головой в замешательстве.
— Чонгук? — спросил он. — Что ты здесь делаешь?
Папа был вежлив, как обычно, но я могла слышать настороженность в его тоне. Я могла слышать небольшое беспокойство, может быть, даже глубокую озабоченность.
— Я пришел за Дженни, — сказал Чонгук моему отцу. Рука моего папы напряглась на дверной ручке.
— За Дженни? — уточнил он. Я выглянула из-за стены, в надежде мельком увидеть его.
Я посмотрела на сестру.
— ОБожеМой! — произнесла она драматично одним ртом.
Я покачала головой, пока тихо смеялась над ней. Она сосредоточила свое внимание на папе, но я смотрела на ее взволнованное лицо секунду дольше. Именно такие моменты, беззаботные моменты, когда мы просто три сестры, сплетничающие о свиданиях, поражали меня сильнее всего.
— Я веду ее, — последовала пауза, — на свидание.
Лицо моего папы побледнело, и я устремилась вперед. Когда двинулась к двери, чтобы спасти Чона, сестра прошептала мне на ухо:
— Дженни, ты мой новый герой! Посмотри на папино лицо!
Я закатила глаза и рассмеялась.
Румянец нервозности покрыл меня, когда я появилась у двери. Я видела, как папа качал своей головой. Затем он перевел свой взгляд на меня.
Его растерянные глаза осмотрели мое платье, бант на моей голове и макияж на лице. Его лицо стало белее белого.
— Дженни? — спросил мой папа. Я высоко подняла голову.
— Привет, пап, — ответила я. Дверь все еще блокировала Чону вход, но я могла видеть его размытую темную фигуру через витраж. Я ощущала его свежий аромат, который приносил в дом прохладный бриз.
Мое сердце забилось быстрее в предвкушении.
Папа указал на Чонгука.
— Чон здесь, потому что думает, что ведет тебя на свидание, — сказал он, как будто это не могло быть правдой, но я слышала сомнение в его голосе.
— Да, — подтвердила я.
Я услышала приглушенный шепот моих сестер позади нас и увидела маму, которая наблюдала в тени в гостиной.
— Дженни... — мой папа начал говорить, но я сделала шаг вперед, прерывая его.
— Все в порядке, — уверила я его. — Со мной все будет хорошо. — Казалось, что папа не мог сдвинуться с места. Я использовала этот неловкий момент, чтобы пройти через дверь и поприветствовать Чона.
Мои легкие и сердце перестали функционировать.
Он был одет во все черное: черную футболку, черные джинсы и черную кожаную байкерскую куртку. Я наслаждалась моментом, когда он поднял руку и провел по своим волосам. Он прислонился к дверному проему, его обычная поза излучала высокомерие.
Когда его глаза, яркие под нахмуренными бровями, увидели меня, я заметила вспышку света в них. Он медленно осмотрел все мое тело: от длинных рукавов моего желтого платья, вниз к моим ногам и назад к белому банту, закалывающему мои волосы на одну сторону. Его ноздри раздулись, а зрачки увеличились, что было единственным доказательством того, что ему нравилось увиденное.
Покраснев под его тяжелым взглядом, я вдохнула. Воздух был плотным, и в нем потрескивало напряжение. Напряжение между нами было ощутимым. В этот момент я поняла, что возможно безумно скучать, даже если с последней встречи прошли считанные часы.
Звук того, как папа прочистил горло, вернул меня обратно к реальности. Я оглянулась. Положив ободряюще руку ему на плечо, я сказала:
— Я приду позже, папа, хорошо?
Не дождавшись ответа, я нырнула у него под рукой, которая была прижата к двери, и вышла на крыльцо. Чонгук медленно отодвинулся от дверной рамы и последовал за мной. Когда мы достигли конца подъездной дорожки, я повернулась к нему.
Его напряженный взгляд уже был прикован ко мне, челюсть сжата, когда я ждала, что он заговорит. Заглянув через его плечо, я увидела, что папа наблюдает за нашим уходом с озабоченным выражением на лице.
Чонгук оглянулся, но никак не отреагировал, не сказал ни слова. Потянувшись в карман, он вытащил ключи и дернул подбородком в сторону «Рэндж Ровера» своей мамы.
— Я взял машину, — все, что он произнес, когда мы пошли вперед.
Я последовала за ним, сердце бешено колотилось всю дорогу до машины. Я сосредоточилась на земле, чтобы успокоить свои нервы. Когда подняла голову, он открыл пассажирскую дверь для меня. Внезапно вся моя нервозность испарилась.
Он стоял, как темный ангел, смотря на меня в ожидании, что я заберусь внутрь. Улыбнувшись ему, я запрыгнула в машину, краснея от счастья, когда он закрыл дверцу и забрался на водительское сиденье.
Чонгук завел двигателей без слов, все его внимание было сосредоточено на доме через лобовое стекло. Мой папа по-прежнему, как скала, наблюдал за нашим отъездом.
Челюсть Чонгука сжалась еще сильнее.
— Он просто оберегает меня, вот и все, — объяснила я, мой голос нарушил тишину. Чонгук посмотрел на меня боковым зрением. Мрачно взглянув на моего папу, он выехал с улицы, тишина постепенно усиливалась, пока мы ехали.
Руки Чона так крепко сжимали руль, что побелели костяшки. Я ощущала, как агрессия исходит от него волнами. От этого мне было очень грустно. Никогда прежде я не видела, чтобы в ком-то было столько ярости.
Я не могла представить себе каково это — жить так каждый день. Не могла представить вечное колющее ощущение в желудке, боль в сердце.
Выдохнув, я повернулась к нему и нерешительно спросила:
— Ты в порядке?
Он резко выдохнул через нос. Он кивнул один раз, затем заправил свои волосы. Мои глаза опустились на его байкерскую куртку, и я улыбнулась.
Чон изогнул свою правую бровь.
— Что? — спросил он, звук его глубокого голоса отдался в моей груди.
— Просто ты, — сказала я уклончиво.
Чонгук пригвоздил взгляд к дороге, затем снова посмотрел на меня. Когда он повторил это несколько раз, я поняла, что он безумно хотел узнать, о чем я думаю.
Вытянув руку, я провела ею по потертой коже рукава его куртки. Мышцы Чона напряглись под моей ладонью.
— Я могу понять, почему все девушки в городе влюблены в тебя, — сказала я. — Сестренка рассказала мне все об этом сегодня. Как все будут завидовать, что я иду на свидание с тобой.
Брови Чонгука сошлись вместе. Я рассмеялась, по-настоящему рассмеялась, от морщин на его лбу. Он потер губы вместе, когда я рассмеялась громче, но я могла видеть искорки в его глазах. Видела, как он маскирует свое веселье.
Слегка вздохнув, я вытерла глаза. Я заметила, что хватка Чона на руле немного ослабла. Его челюсть не была напряжена, а глаза не были сощурены.
Воспользовавшись возможностью, я объяснила:
— С тех пор как я заболела, папа стал еще сильнее оберегать меня. Он не ненавидит тебя, Гуки. Просто не знает нового тебя. Он даже не знал, что мы снова общаемся.
Чонгук сидел неподвижно, ничего не говоря.
На это раз я не пыталась разговаривать. Было очевидно, что он снова был не в духе. Но в настоящее время я не была уверена, как вытащить его из этого. Если я вообще могла. Я отвернулась, чтобы смотреть на мир снаружи, пока мы ехали. Я понятия не имела, куда мы едем, от волнения было невозможно усидеть на месте.
Внезапно возненавидев тишину в машине, я наклонилась к радио и включила его. Настроила свою любимую волну, и звучание мое любимой девчачьей группы наполнило машину.
— Я люблю эту песню, — сказала я радостно, снова сев на сиденье, когда медленная мелодия пианино заполнила каждый уголок машины. Я прослушала первые такты, тихо подпевая упрощенной акустической версии песни. Моей любимой версии.
Я закрыла глаза, позволяя душераздирающим словам проникнуть в мой разум и слетать с моих губ. Я заулыбалась, когда струнно-смычковые инструменты заиграли на заднем плане, усиливая эмоции приятными звуками.
Вот почему я так любила музыку.
Только у музыки была особенная способность — от нее у меня перехватывало дыхание, и она безупречно могла вдохнуть жизнь в песенную историю. Я открыла глаза и увидела, что взгляд Чона утратил весь гнев. Его черные глаза наблюдали за мной так часто, как могли, его руки крепко вцепились в руль, но было что-то еще в его выражении лица.
В моем рту стало сухо, когда он снова на меня посмотрел, его выражение было невозможно прочитать.
— Это о девушке, которая отчаянно любила парня — всем своим сердцем. Их любовь была тайной, но она не хотела продолжать так. Она хотела, чтобы мир знал, что он принадлежит ей, а она ему.
Затем к моему удивлению, он прохрипел:
— Продолжай петь.
Я видела это на его лице, видела его потребность слушать меня.
Поэтому я пела.
Я не была сильной певицей. Пела мягко, правдиво. Я пела текст, принимая каждое слово. Когда пела песню о потребности в любви, я делала это всем сердцем. От этих слов, от этих страстных заявлений я чувствовала себя живой.
Все еще живой.
Они были Чоном и мной. Нашей разлукой. Мой глупый план отдалиться от него, чтобы спасти его от боли, неожиданно причинил боль нам обоим в процессе. Любить его здесь, пока он любил меня там, в Америке в ответ — было тайной.
Когда прозвучали последние слова, я открыла глаза, моя грудь болела от свирепости эмоций. Начала играть следующая песня, та, которую я не знала. Пристальный взгляд Чона прожигал во мне дыру, но я не могла поднять голову.
Что-то делало это невозможным.
Я прислонилась головой к подголовнику и сказала почти про себя:
— Я люблю музыку.
— Я знаю, — ответил он. Его голос был решительный, серьезный и отчетливый. Но в этом тоне я поймала нотку мягкости. Или чего-то нежного. Заботы. Я повернула голову, чтобы оказаться лицом к нему. Я ничего не сказала, когда наши взгляды встретились. Просто улыбнулась. Улыбка была слабой и робкой, но он выдохнул при виде ее.
Мы повернули налево, потом еще налево, выехав на темную сельскую дорогу. Я не отрывала взгляда от него, думая о том, каким по-настоящему красивым он был. Я позволила себе нафантазировать, как он будет выглядеть через десять лет. И была уверена, что он будет шире. Мне было интересно, будут ли у него еще длинные волосы, и что он будет делать со своей жизнью.
Я молилась, чтобы это было как-то связано с фотографиями.
Искусство фотографии привносило такой же покой в его душу, как в мою игра на виолончели. Хотя с момента его возвращения я не видела его фотоаппарата. Он сказал, что больше не фотографирует.
От этого я становилась грустнее, чем от чего-либо.
Затем я подумала о том, что пообещала самой себе не позволять делать — я представила, как бы мы выглядели через десять лет вместе. Женатые, живем в квартире, в Нью-Йорке. Я бы готовила в нашей тесной кухне, танцевала под музыку из радио на заднем плане. А он бы сидел за столом, наблюдая за мной и фотографируя, чтобы запечатлеть наши жизни навсегда. И он бы вытянул руку из-за объектива, чтобы провести пальцами по моей щеке. Я бы игриво шлепнула его по руке и рассмеялась. Именно в этот момент он бы нажал на кнопку на фотоаппарате. И этот снимок ждал бы меня вечером на подушке.
Как он идеально запечатлел момент времени.
Его идеальное мгновение. Любовь в снимке.
Слеза скатилась по моей щеке, когда я представляла эту картину. Картина, которая никогда не будет нами. Я позволила себе почувствовать боль, прежде чем спрятала ее глубоко. Затем я позволила себе радоваться, что у него будет возможность реализовать свою страсть и стать фотографом. Я буду наблюдать за ним со своего нового дома на небесах и улыбаться.
Когда он сконцентрировался на дороге, я позволила себе прошептать:
— Я скучала по тебе... Я так сильно скучала по тебе.
Каждая частичка тела Чонгука замерла. Затем он нажал на указатель поворота и вырулил на обочину. Я села, задаваясь вопросом, что произошло. Двигатель гремел под нами, но руки Чона соскользнули с руля.
Его взгляд был опущен, руки лежали на коленях. Он на мгновение сжал свои джинсы, затем повернулся ко мне. Его выражение лица было обеспокоенным.
Расстроенным.
Но оно смягчилось, когда он вперился взглядом в меня и сказал хриплым шепотом:
— Я тоже по тебе скучал. Так чертовски сильно.
Мое сердце одновременно с пульсом забилось сильнее. Они оба ускорились, из-за чего я почувствовала головокружение, когда упивалась честностью его хриплого голоса. Красотой взгляда на его лице.
Не зная, что сказать, я положила руку на центральную консоль. Моя ладонь была поднята вверх, пальцы растопырены. Через несколько секунд тишины, Чонгук медленно прижал свою ладонь к моей, и мы переплели наши пальцы вместе. Мурашки прошли по моему телу от ощущения того, как его большая рука держала мою.
Вчера мы оба были смущены, никто не знал, что делать, куда идти, как найти наш путь друг к другу. Сегодняшнее свидание было нашим новым стартом. Соединенные руки — напоминанием. Напоминанием, что мы были Нини и Гуком. Где-то под всей этой болью и страданиями, под всеми слоями, которыми мы обросли, мы все еще были там.
В любви.
Две половинки одного целого.
И мне было все равно, кто и что скажет. Мое время было ценно, но не так ценно, как он. Не рассоединяя наши руки, Чон опустил сцепление, и мы снова выехали на дорогу. Мгновение спустя я поняла, куда мы едем.
Пруд.
Я широко улыбнулась, когда мы подъехали к старому ресторанчику, его палуба была украшена гирляндами синих огней, а большие обогреватели стояли возле столов на улице. Машина затормозила, и я повернулась к нему
— Ты привез меня на пруд на наше свидание в кафе?
Моя бабушка привозила нас с Чоном сюда, когда мы были детьми. Вечером в воскресенье. Так же как сегодня. Она жила ради их раков и с удовольствием проезжала всю дорогу, чтобы поесть их.
Чонгук кивнул. Я пыталась освободить руку, но он нахмурился.
— Гуки, — подразнила я, — мы должны выйти из машины. Для этого нам нужно разъединить руки.
Он неохотно отпустил, его брови были сведены вместе, пока он это делал. Я схватила свою парку и вылезла из машины. Как только закрыла дверь, он оказался рядом со мной. Не спрашивая разрешения, он потянулся и взял меня за руку.
По его хватке я была убеждена, что он никогда не отпустит.
Порыв ветра подул со стороны воды, когда мы шли ко входу, и Чонгук остановился. Он взял парку из моих рук и рассоединил наши переплетенные пальцы. Встряхнув парку, он протянул мне надеть ее.
Я собиралась запротестовать, но темный взгляд пересек лицо Чонгука и я вздохнула. Развернувшись, я засунула руки в парку, повернувшись, когда его руки  поставили меня лицом к нему. Сосредоточившись на задаче, он застегнул ее, пока холодный вечерний ветерок не задул в полную силу.
Я ждала, что он отдернет пальцы от моего воротника, но вместо этого они задержались там. Его мятное дыхание опалило мою щеку. Он моментально поднял взгляд в поисках моего. Мою кожу покалывало от вспышки застенчивости в его взгляде. Затем, вперившись своим взглядом в мой, он наклонился ближе и сказал:
— Я говорил тебе сегодня, какая ты красивая?
Мои пальцы на ногах подвернулись в ботинках от его сильного акцента. Он мог выглядеть спокойным и отчужденным, но я знала его. Когда его акцент так сильно выделялся, это значило, что он нервничает.
Я покачала головой и прошептала:
— Нет.
Он огляделся вокруг.
Когда он снова посмотрел на меня, его пальцы усилили хватку на моем воротнике, привлекая меня ближе. Его лицо было в сантиметре от моего, когда он сказал:
— Ну, так и есть. По-настоящему чертовски красива.
Мое сердце подпрыгнуло в груди, оно парило. В ответ я смогла только улыбнуться. Но для него это казалось достаточно. В действительности, казалось, это опьяняло его.
Наклонившись еще немного, Чонгук коснулся губами моего уха.
— Согревайся. Я не могу позволить тебе простудиться.
Его поступок — надеть на меня куртку — обрел смысл. Он защищал меня. Берег.
— Хорошо, — сказала я. — Ради тебя.
Он быстро вдохнул, его глаза закрылись на слишком долго, чтобы это было просто моргание.
Он отступил и взял меня за руку. Молча, он повел меня в кафе и попросил столик на двоих. Администратор повела нас в патио с видом на пруд. Я не была здесь несколько лет, но ничего не изменилось. Вода была тихой и спокойной — кусочек рая, спрятанный среди деревьев.
Администратор остановилась у стола в задней части забитого патио. Я улыбнулась, собираясь занять место, когда Чонгук сказал:
— Нет. — Мои глаза взметнулись к нему, как и глаза администратора. Он указал на дальний стол на палубе, прямо у края воды. — Вот этот, — потребовал он коротко.
Молодая администратор кивнула.
— Конечно, — ответила она, слегка растерянно. Она повела нас через патио к другому столу.
Он шел впереди, его рука все еще сжимала мою. Когда мы проходили мимо других столиков, я заметила, что девушки пялились на него. Вместо того чтобы быть расстроенной их вниманием, я проследила их взгляды, пытаясь посмотреть на него свежим взглядом. Это было сложно. Он настолько укоренился в каждом моем воспоминании, был вырезан в моей памяти, что это было почти невозможно. Но я пыталась и пыталась, и видела то, что, должно быть, видели они.
Таинственный и задумчивый.
Мой собственный плохой мальчик.
Администратор положила меню на деревянный стол и повернулась к нему:
— Все хорошо?
Чонгук кивнул, хмурый взгляд был отпечатан на его лице.
Покраснев, администратор сказала, что наш официант скоро прибудет, и поторопилась оставить нас наедине. Я посмотрела на него, но его взгляд был прикован к пруду. Я вырвала руку из его хватки, чтобы занять место, и как только я это сделала, он повернул голову и нахмурился.
Я улыбнулась на его ворчливость. Он сел на стул, смотря на воду, а я заняла место напротив. Но как только села, Чонгук вытянул руку и положил ее на ручку моего стула. Я вскрикнула, когда он потянул мой стул к себе. Я дергалась на месте, пока он перемещался, схватившись за ручки, пока он не поставил стул так, как было нужно ему.
Поставил его поближе к себе.
Прямо рядом с ним, так что с моего места теперь тоже был виден пруд.
Чонгук не отреагировал на мои порозовевшие щеки, когда все внутри меня горело от этого простого жеста. В действительности, он даже не заметил этого. Он был слишком занят, снова собственнически сжимая мою руку. Слишком занят, переплетая наши пальцы вместе. Слишком занят, не отпуская меня.
Вытянув руку, он отрегулировал обогреватель над нами на самый высокий уровень, и расслабился только тогда, когда пламя взревело выше за железным ограждением. Мое сердце расплавилось, когда он поднес наши переплетенные руки к своему рту, в гипнотическом движении проводя по задней части моей руки туда-сюда губами.
Взгляд его был прикован к воде. Хоть я и обожала деревья, окружавшие воду в защитном коконе, и любила наблюдать за утками, которые купались и ныряли, за журавлями, которые устремлялись вниз и парили над поверхностью, я могла наблюдать только за ним.
Что-то изменилось в нем с прошлой ночи. Я не понимала что. Он все еще был резким и неприветливым. В его личности было много мрачности, его аура почти предупреждала держаться подальше.
Но сейчас появился новый уровень собственничества в отношении меня. Я могла видеть ярость этого собственничества в его взгляде. Я ощущала это в его хватке на моей руке.
И мне нравилось это.
Насколько я скучала по прежнему Гуки, я наблюдала за этим парнем с возродившимся очарованием. Прямо сейчас, сидя рядом с ним в месте, которое так много значило для нас обоих, я была полностью довольна находиться в его компании.
Больше чем довольна.
От этого я чувствовала себя живой.
Прибыл официант — парень, около двадцати лет. Чонгук усилил хватку на моей руке, и мое сердце переполнилось от эмоций.
Он ревновал.
— Привет. Могу я предложить вам начать с напитков? — спросил официант.
— Можно мне сладкий чай, пожалуйста? — ответила я, чувствуя, как Чон напрягся рядом.
— Рутбир, — рявкнул он. Официант спешно отступил. Когда он оказался вне зоны слышимости, Чон зашипел:
— Он не сводил с тебя взгляда.
Я покачала головой и рассмеялась.
— Ты безумец.
Он нахмурил лоб в растерянности. На этот раз был его черед качать головой.
— Ты понятия не имеешь.
— Насчет чего? — спросила я, перемещая свободную руку, чтобы проследить несколько новых шрамов на костяшке пальцев Чона. Я задумалась, откуда они. Я услышала, как у него перехватило дыхание.
— Насчет того, как ты красива, — ответил он. Он наблюдал за моим пальцем, когда говорил это. Когда я прекратила движение, он поднял взгляд.
Я уставилась на него без слов.
Наконец, уголки его губ приподнялись в дерзкой полуулыбке. Он переместился ближе ко мне.
— Как я посмотрю, все еще пьешь сладкий чай.
Он помнил.
Нежно подтолкнув его вбок, я сказала:
— Все еще пьешь рутбир, как я посмотрю.
Он пожал плечами.
— Не мог найти его в Америке. Сейчас, когда вернулся, не могу насытиться им. — Я улыбнулась и начала очерчивать его руку. — Но также оказывается, я не могу насытиться еще кое-чем, что я не мог получить в Америке.
Мои пальцы замерли. Я точно знала, что он имел в виду меня.
— Гуки, — сказала я, вина толстым слоем находилась внутри меня.
Я подняла голову и снова попыталась извиниться, но когда сделала это, подошел официант, поставив наши напитки на стол.
— Вы готовы сделать заказ?
Не разрывая нашего зрительного контакта, Чонгук сказал:
— Два вареных рака.
Я ощущала, что официант постоял какое-то время, но после напряженных нескольких секунд, он сказал:
— Тогда я пойду на кухню.
Взгляд его переместился с моего лица на сережки, когда на его лице появился намек на ухмылку. Я задумалась, что вызвало в нем этот момент веселья. Он наклонился вперед и заправил волосы мне за уши.
Его пальцы проследили очертание моего уха, затем он утешительно выдохнул.
— Ты все еще носишь их.
Мои сережки.
Мои сережки в форме бесконечности.
— Всегда, — заверила я. Чонгук посмотрел на меня своим тяжелым взглядом. — Навечно и навсегда.
Он опустил свою руку, но поймал прядь моих волос между указательным и большим пальцем.
— Ты обрезала длинные волосы.
Это прозвучало как утверждение, но я знала, что это вопрос.
— Мои волосы отросли, — сказала я. Я увидела, как он напрягся. Не желая разрушать волшебство вечера разговорами о болезни или лечении, темами, на которые я не обращала внимания так или иначе, я наклонилась и прижала свой лоб к его.
— Я потеряла свои волосы. К счастью, они отросли. — Отстраняясь, я игриво провела по своей длинной каре стрижке. — К тому же, мне в какой-то степени нравится так. Мне кажется, мне идет. Бог знает, что с этим легче справиться, чем с кучей кудряшек, с которыми я боролась все эти годы.
Я знала, что это сработало, когда от него раздался тихий смешок. Продолжив шутку, я добавила:
— К тому же, только у рыцарей должны быть длинные волосы. И ещё у байкеров. — Я наморщила нос, притворившись, что изучаю его.
— К сожалению, у тебя нет байка... — я замолчала, смеясь над суровым взглядом на лице Чона.
Я все еще смеялась, когда он притянул меня к своей груди, прижав свой рот к моему уху и сказал:
— Я могу купить байк, если ты этого хочешь. Если это то, что поможет мне вернуть твою любовь.
Он сказал это как шутку.
Я знала.
Но эта фраза заставила меня внезапно остановиться. Я замерла, а вся веселость мигом улетучилась. Он заметил напряжение. Его адамово яблоко выпятилось, и он проглотил, что бы он там ни собирался сказать.
Позволяя сердцу руководить моими действиями, я подняла руку и прижала ладонь к его лицу. Убедившись, что завладела его безраздельным вниманием, я прошептала:
— Для этого тебе не нужен байк, Чон.
— Нет? — спросил он хриплым голосом.
Я покачала головой.
— Почему? — спросил он нервно. Его щеки покраснели, и я могла видеть, что этот вопрос стоил ему очень сильной гордости. Я могла видеть, что он, больше не спросит ничего.
Сократив расстояние между нами, я сказала приглушенным голосом:
— Потому что я уверена, что ты никогда не терял ее.
Я ждала. Ждала, затаив дыхание, чтобы увидеть, что он будет делать дальше.
Я не ожидала нежности и мягкости. Не ожидала, что мое сердце запоет, а душа расплавится.
Самым осторожным движением, Чонгук наклонился вперед и поцеловал меня в щеку, только сдвинувшись немножко, чтобы коснуться своими губами моих. Я задержала дыхание в предвкушении его поцелуя на моих губах. Настоящего поцелуя. Поцелуя, по которому я тосковала. Но вместо этого, он пропустил мой рот, и поцеловал меня в другую щеку, из-за чего мои губы еще больше жаждали получить поцелуй.
Когда он отстранился, мое сердце колотилось как барабан. Громкий гул раздавался в моей груди. Чонгук откинулся на спинку стула, но усилил хватку на моей руке.
Таинственная улыбка укрылась за моими губами.
Звук с пруда привлек мое внимание — утка взлетела в темное небо. Когда я посмотрела на него, он тоже наблюдал. Когда он снова взглянул на меня, я поддразнила:
— Ты уже рыцарь, тебе не нужен байк.
На этот раз он улыбнулся, и был заметен малейший намек на зубы. Я сияла от гордости.
Появился официант с нашими раками и поставил ведерко на покрытый клеенкой стол. Чонгук с неохотой выпустил мою руку, и мы начали чистить морепродукты. Я закрыла глаза, когда почувствовала мясную плоть на своем языке, а вкус лимона ударил мне в горло.
Я застонала от того, как вкусно было.
Чонгук покачал головой, рассмеявшись. Я бросила поломанный панцирь на его колени, и он нахмурился. Вытерев руку об салфетку, я наклонила голову к ночному небу. Звезды ярко сияли на безоблачном покрывале неба.
— Ты видел что-то такое же красиво как этот маленький пруд? — спросила я. Он поднял голову, затем посмотрел вдоль пруда, на отражение синих огней, мерцающих в нашу сторону.
— Я бы сказал да, — ответил он сухим тоном, затем указал на меня. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Даже когда я вернулся в Америку  я иногда рисовал в голове изображение этого места, задаваясь вопросом, приезжала ли ты сюда.
— Нет, это первый раз. Мама и папа не особые фанаты раков, всегда только бабушка. — Я улыбнулась, представляя, как она сидела рядом с нами за этим столом, после того как привозила нас. — Ты помнишь, — я рассмеялась, — она привозила полную фляжку бурбона, чтобы вылить в свой сладкий чай? — я рассмеялась еще сильнее. — Помнишь, как она прикладывала палец к губам и говорила: «Не рассказывайте своим родителям об этом. У меня было благое намерение привезти вас сюда, чтобы спасти от церкви. Поэтому ротики на замок!»?
Чонгук тоже улыбнулся, но его глаза наблюдали за моим смехом.
— Ты скучаешь по ней, — сказал он.
Я кивнула.
— Каждый день. Я задаюсь вопросом, на какие приключения мы бы отправились вместе. Но лучшая часть во всем этом, что я скоро ее увижу. — Я встретилась со взглядом Чона. — Когда я вернусь домой.
Как моя бабушка учила меня, я даже никогда не думала, что произойдет со мной, когда я умру. Конец. Это начало чего-то нового. Моя душа вернется домой, в место, которому принадлежит.
Я не осознавала, что расстроила его, пока он не встал со своего стула и пошел к небольшому пирсу рядом с нашим столом, к пирсу, который вел к середине пруда.
Подошел официант. А я наблюдала, как он поджигает сигарету, пока исчезает в темноте, и только дым от сигареты выдавал его место.
— Могу я убрать со стола? — спросил официант.
Я улыбнулась и кивнула.
— Да, пожалуйста. — Я встала, и он выглядел озадаченным, увидев его на пирсе. — Можно принести счет, пожалуйста?
— Да, конечно, — ответил он.
Я пошла к пирсу, навстречу к нему, следуя за крошечным огоньком от его сигареты. Когда я оказалась рядом с ним, он стоял, опираясь на перила, уставившись в никуда.
Морщинки испещрили его лоб, его спина была напряжена, и казалось, напряглась еще больше, когда я остановилась рядом. Он сделал долгую затяжку своей сигареты и выдохнул в легкий ветерок.
— Я не отрицаю того, что произойдет со мной, Чон, — сказала я осторожно. Он сохранял тишину. — Я не могу жить в фантазии. Я знаю, что меня ждет и как все будет.
Дыхание его было неровным, а голова упала вниз. Когда он поднял взгляд, то сказал сломлено:
— Это несправедливо.
Мое сердце обливалось кровью от его боли. Я могла видеть ее в муках на его лице, в том, как были напряжены его плечи. Облокотившись на перила, я вдохнула холодный воздух. Когда дыхание Чона успокоилось, я сказала:
— Было бы на самом деле несправедливо, если бы нам не было подарено несколько драгоценных месяцев.
Чонгук медленно уперся лбом в руку.
— Разве ты не видишь большой картины для нас обоих здесь, Гуки? Ты вернулся в Сеул, через несколько недель после того, как я была отправлена сюда дожить остаток своих дней. Насладиться ограниченными последними несколькими месяцами, предоставленными лекарствами. — Я снова посмотрела на звезды, ощущая присутствие чего-то большего, улыбающегося на нас сверху. — Для тебя это несправедливо. Я верю в противоположное: мы вернулись вместе не просто так. Возможно, это урок, который мы сможем выучить.
Я повернулась и убрала длинные волосы с его лица. В лунном свете, под сиянием звезд, я увидела, что слеза катится по его щеке.
Я сцеловала ее.
Чонгук повернулся ко мне, обхватив рукой заднюю часть моей шеи. Я обернула руку вокруг его головы, прижав его ближе.
Он глубоко вдохнул, отчего его спина приподнялась.
— Я привез тебя сюда, чтобы напомнить тебе о времени, когда мы были счастливы. Когда мы были неразлучны, лучшими друзьями и даже больше. Но...
Он затих, я осторожно приподняла его голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Что? — спросила я. — Пожалуйста, скажи мне. Обещаю, со мной все будет хорошо.
Он посмотрел мне в глаза, затем уставился на тихую гладь воды. Когда его взгляд вернулся ко мне, он спросил:
— Но что если это последний раз, когда мы делаем это?
Втиснувшись между ним и перилами, я взяла сигарету с его руки и бросила ее в пруд. Встав на цыпочки, я обхватила его щеки руками.
— Значит, у нас есть сегодняшний вечер, — утверждала я. Лицо его поморщилось от моих слов. — У нас есть это воспоминание. Этот заветный момент. — Я наклонила голову в сторону, и ностальгическая улыбка растянулась на моих губах. — Я узнала мальчика, мальчика, которого любила всем сердцем, который жил одним мгновением. Который сказал мне, что одно мгновение может изменить весь мир. Что одно мгновение может изменить чью-то жизнь за краткую секунду — сделать ее бесконечно хуже или бесконечно лучше.
Он закрыл глаза, но я продолжила говорить:
— Сегодня, находясь на пруду с тобой снова, — сказала я, чувствуя как покой наполняет мою душу, — вспоминая бабушку, и почему я любила ее так сильно... моя жизнь стала гораздо лучше. Я всегда буду помнить, что ты подарил мне это мгновение. Я заберу его с собой... куда бы я ни направилась.
Он открыл глаза, а я продолжила убеждать его.
— Ты подарил мне сегодняшний вечер. Ты вернулся. Мы не можем изменить факты, не можем изменить наши судьбы, но мы все еще живы. Мы можем жить так полно и так быстро, как это возможно, пока у нас есть эти дни перед нами.
Я не думала, что он скажет что-нибудь в ответ, поэтому меня удивили и наполнили неимоверной надеждой его слова:
— Наше финальное приключение.
Я подумала, что это идеальное название.
— Наше финальное приключение, — прошептала я в ночь, когда невиданная радость наполнила мое тело. Чонгук обернул руки вокруг моей талии. — С одной поправкой, — сказала я, а он нахмурился.
Разгладив морщинки на его лбу, я сказала:
— Финальное приключение в этой жизни. Потому что я непоколебимо верю, что мы снова будем вместе. Даже когда это приключение закончится, еще более великое ждет нас на другой стороне. И, Чон, не будет никакого рая, если однажды ты снова не окажешься в моих объятиях.
Все сто восемьдесят семь сантиметров роста Чона обрушились на меня. И я держала его. Держала его, пока он не успокоился. Когда он отстранился, я спросила:
— Итак, Чон Чонгук, рыцарь из Америки, ты со мной?
Вопреки всему он рассмеялся. Смеялся, когда я протянула ему руку для рукопожатия. Чонгук, мой скандинавский плохой мальчик с лицом ангела, скользнул своей рукой в мою, и мы скрепили наше обещание. Дважды. Как учила меня бабушка.
— Я с тобой, — сказал он. Я чувствовала, как его клятва прошла по всему моему телу.
— извините? — я посмотрела через плечо Чона, увидев, что официант держит наш счет. — Мы закрываемся, — объяснил он.
— Все хорошо? — спросила я Чонгука, когда подавала сигнал официанту, что мы уходим.
Чонгук кивнул, снова сведя брови и образуя на лице фирменное хмурое выражение. Я подражала ему, поморщив свое лицо. Не в силах сопротивляться, он добродушно улыбнулся мне.
— Только ты, — сказал он, больше себе, чем мне, —Нини. — Взяв меня за руку, он медленно повел меня к двери.
Когда мы сели в машину, он завел двигатель и сказал:
— Нам нужно заехать еще кое-куда.
— Еще одно незабываемое впечатление?
Когда мы выехали на дорогу, Чон взял мою руку в свою через консоль и ответил:
— Я надеюсь, Нини, я так сильно надеюсь.