Следующим утром, как только начало светать, мы собрались и отправились восвояси. Стоило первым солнечным лучам блеснуть на горизонте, коснуться полей и верхушек шумливых деревьев, как тотчас же меня, всё ещё погружённого в грёзы ночи, грубо растолкали и заставили встать. Совсем сонный, я долго ещё ворчал на Гримларда, разбудившего меня в столь ранний час. Даже Рури не хотел просыпаться... Однако вставать всё же пришлось. Увы, ни один из нас этой ночью вновь не смог нормально поспать: все с вечера были словно заведённые, встревоженные. Особенно ярко это беспокойство выражалось Гримом: парень совсем затих, ушёл в мысли, и потому постоянно приходилось тормошить его. До самой деревушки Фриред, где мы обосновались, он не проронил и слова. Ни я, ни Иглис не могли понять, чем он обеспокоен, но и сами были не лучше...
Весь последующий день проходил словно в тумане. Не могу вспомнить, как и что я делал: всё получалось автоматом, без задней мысли. Но точно помню, что раз за разом я ловил себя на том, что смотрю в сторону гор, будто ожидая чего-то... Три самые высокие горы этого континента, если не всего мира, название которых не менее многозначительно — «Кордис», «Сердце». Волею или нет, но они чем-то привлекают моё внимание. Что-то в них манит. То ли секрет в неясном свете, некогда исходящем из самой высокой из трёх гор, то ли в чём-то ином, о чём мне, по-видимому, не узнать... Однако снова и снова я обращаю взор свой к ним и подолгу зачем-то буравлю, и чувство странной тревоги не покидает меня. Кажется, что даже сейчас я вижу тонкий лучик света, вздымающийся и теряющийся в небесной сини. И где-то в груди стынет, замирает. Страх сопровождал меня всюду, куда бы я ни шёл. Но мне и в голову не приходило, что опасность может быть ближе...
Около трёх часов пополудни. Яркий солнечный диск, ослепляя своим светом и нещадно паля всё живое и неживое, медленно катился по небу. Шумный центр города Кирнард. Задорный смех детишек, бегающих друг за дружкой и играющих в чередование то салок, то чехарды, то ещё какой незапамятной игры; весёлый говор взрослых; крики торговцев, снующих по главной площади и всякому встречному предлагающих свой товар. Все полны жизни и радости, словно ничего и не было. Словом, идиллия. Я сидел на любимом своём месте, у фонтана, погружённый в мысли, и не заметил, как шум начал стихать, а площадь — пустеть. Опомнился, когда краем глаза заметил тёмно-багровый плащ, и поднял взгляд на одного из нарушителей сей идиллии. Тотчас же я узнал в нём Егора. «Просто похититель лиц», — вспомнил я, когда уже было собирался подорваться с места и обнять приятеля. Немного подумав, я вытащил сонного Рури из сумки и постарался незаметно спрятать его в небольшом отверстии внутри фонтана, там, где отколот приличный кусок камня и куда не попадает вода.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Спаси мой мир
De TodoА я ведь ненавидел дожди... Я ненавидел и осень, и её утреннюю прохладу, и настроение, которое она дарила. И эти дожди. Нет, особенно они. Если ты ненавидишь дождь, если ты ненавидишь осень, то осенний дождь — худшее, что может только быть. Кто же з...