тишина;
она знает, что за стенкой не пусто; слышит смех из чужой квартиры — слабо, но всё же.
и понимает, что нужно быть настолько тихой, чтобы судороги по ногам пошли.
слёзы катятся по щекам; сильные руки вцепились в её запястья, рубашка разорвана вместе с капроновыми колготками и он так сильно сжимает бедро, что остальная часть ноги немеет;
толкается, и раз за разом она хочет заорать от боли; внутри что-то рвётся, боль огнем разносится и печёт;
мерзость. ощущается как гниль, сырость и испорченные продукты;
и Кристина вновь испорчена. и на этот раз не менее больно.
он зажимает её рот рукой и душит. воздуха хватает всего на пару секунд, а потом — темнота. и когда она снова может вдохнуть — он уже одевается.
— Сама виновата, — пьяным голосом; покачиваясь со стороны в сторону, завязывает шнурки на спортивных штанах, — Оделась, как шлюха.
— Это школьная форма, — всхлипывает, хапая одеяло.
— Всё равно шаболда, — плюет куда-то в сторону, — тебя уже пора под шишек подкладывать.
наконец, она остаётся одна; дверь хлопает, омерзение накатывает с новой силой. встаёт, шатается и кое-как доходит до ванной.
руки дрожат, будто в первый раз. больно-больно-больно. и она гладит себя, обнимает за плечи и успокаивает;
приводит себя в порядок и мягко улыбается отражению.
это всё скоро закончится. надо только поступить, а там уже и съехать можно. всё равно, родителям плевать.
чувств у Кристины не осталось: не было ненависти, злости, обиды. только равнодушие. даже пожалеть себя толком не может.
она хотела бы поплакать, но не получается; поэтому идёт курить на свой подоконник и ненавидит тех двоих, что заливисто хохочут в соседней квартире.
***
к Коле они идут втроём: Лиза — неохотно, пить не собирается, делать там ей нечего; Кристина — в надежде забыться, отвлечься, переключиться, что угодно; а Вилка — предвкушая, что там будет она. ведь там будет не только их класс. может, она тоже придёт? милая и добрая, красивая, приветливая и настолько нравящаяся Вилке, что с ума сойти можно.
