His |VKOOK|

Sweetie

      Все рушилось настолько стремительно, что Тэхен даже кончиками пальцев не успевал зацепиться за обрывки реальности. Омегу штормило несколько дней после встречи с Хосоком, лицо того же с завидным постоянством крутили в новостях, где мелькало и авто Чонгука. Тэхен каждый раз переключал, но все равно попадал на лицо Хосока, безумное, испещренное желанием крови и ненавистью. Она прошивала на раз и рвала и так тонкие швы. Тэхен прятался, хотя больше было не нужно. Чонгук посадил зверя на цепь.

Тэхену оставалось только догадываться, как и на что спорили альфы, одно он понимал точно: знать не имел ни малейшего желания после того, что было в машине. Тэхен даже собрать себя не пытался, оставаясь разрушенным храмом у ног Чонгука, лишь отстраненно думал, пока пальцы альфы бездумно пропускали его волосы между собой, что пал особо низко, когда на инстинктах полез в авто. Чонгука не было в тот момент, один оголенный нерв, чудовище, сожравшее большую часть Тэхена и забывшее вернуть. Так, остатки чего-то некогда великого бьются в ногах Чонгука, за колени обнимают и тихо ненавидят всем естеством за все, игнорируя расползающееся умиротворение. Тэхен сам держится за его ноги, смеется где-то внутри, что слишком быстро встал на колени. Но подняться сил не хватает, а на каждое движение Чонгук пронзающим, придавливающим к земле взглядом отвечает, рычит глухо, почти утробно. Сам вытаскивает омегу из покореженной немного машины и тащит к бронированному джипу, с ним же запихивается и так и не выпускает из рук, держит на коленях, уткнув лицом в плечо, пока охрана везет в квартиру. Тэхену плевать на порванную одежду, на рычащее перед ним нечто, он к этому звуку прислушивается и тихо рассыпается под эти звуки. Он окончательно пойман в сети черных антрацитовых глаз, тонет во тьме, он сам уже тьма. Позволяет безропотно Чонгуку затащить себя в квартиру и даже оглянуться на пятна крови в коридоре не успевает, как Чон овладевает им снова. Каждый разрушающий до основания раз выбивает из Тэхена прошлое, стирает все кровавые мазки, заменяя черным, каждый раз как последний, и Тэхен не знает, вдохнет ли он снова влажный воздух, пропитанный его вскриками и стонами, насыщенный мольбами и гулким рычанием. После каждой красной вспышки наступает чертово затишье, и Тэхен не хочет знать, сколько раз он отдавался чужому безумию, сколько раз позволил собой затереть чужое, инородное. Сам затирался в прикосновении сильных рук, в грубых поцелуях, смешанных со слезами и металлом.