Вдох. Резкий, прерывистый и неглубокий. Чтобы только глоток воздуха и не более; чтобы задыхаться, распадаясь на осколки самого себя, рваными выдохами на коже осесть, под нее просочиться, намертво въесться, ещё одной татуировкой, ещё одним узором. Горячими, обжигающими линиями расползтись по бронзе, слиться с ней, до мурашек и слабой дрожи. Впиться намертво.
Тонкие пальцы бледные, выделяются в темноте, едва за спинку цепляются, скребут жалобно, отросшими ногтями в предплечья впиваются и давят слабо, просят. Вера этим пальцам безграничная, они честные и не лгут, не оправдываются, к себе тянут, чтобы ближе и крепче. Глубже.
Это самое «глубже» едва с губ не слетает, но те поджимаются, ни звука не пропускают.
Чонгук на их очертания смотрит, выше и тонет, безвозвратно тонет, сам себя топит в томном блеске золота, воздух втягивает у шеи, губами по коже и на лезвиях ключиц останавливается, прикусывает едва, заставляя хоть один звук пробиться. И слышит.
Стон задавленный, хриплый, с тихим выдохом вырвавшийся, будто против воли. Тэхен глаза тут же отводит, смотрит куда угодно, только не на альфу. У того улыбка расползается, он ее кожей чувствует. Довольство Чонгука осязаемо, оно в бедро упирается, Тэхен чувствует. Как и пальцы, горячие и влажные, внутри него. Давят и гладят внутри, скользят по стенкам, расходятся ножницами. А у Тэхена от ощущений сердце расходится, срывается на разные ритмы и колотится как бешенное, пойманной птицей, в силках бьётся, просит сжалиться уже, сдавить сильнее и отпустить. Кровь к щекам приливает, лепестками на скулах оседает и выдаёт с головой. Нравится.
Ему нравится, и Чонгук это знает, только шире пальцы разводит, смотрит прямо в лицо, второй рукой к себе поворачивает:
— Смотри на меня, — шепчет, а у самого внутри фосфорные бомбы взрываются, в пыль разносят предрассудки и былую, застарелую вражду. Желание отыграться внизу плещется, но выше не поднимается. Чонгук представлять не хочет, как насмешку сейчас выскажет, когда Тэхен в его руках доверчивый и открытый, растекается по коже, к себе требует.
Тяжесть дня свинцом внизу оседает, злость в страсть переходит, остановиться невозможно. Не сейчас, когда под ним омега выгибается, когда скулит почти и на пальцы сам насаживается. Три уже, и Чонгуку крышу рвёт нещадно. Тэхен дрожит, но сам горячий невозможно, ближе льнет, ластится, пытается взгляд отвести, но пальцы Чонгука держат, и щеки продолжают алеть.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
His |VKOOK|
RomantizmОн от губ этих глаз оторвать не может, все гадости вспоминает, все унижения. В глаза смотрит и ухмыляется. Чонгук его ломать будет медленно, с наслаждением, по одной кости сминая и в пыль кроша. Сладкой кровью запьет его запах и утопит в боли. Сожжё...
