«Сегодня я первый раз в жизни убил человека. Я помню, как сжимал рукоять ножа и медленно приближался к умоляющему о пощаде мужчине под весёлые подбадривания отца и омерзительный смех Лолы. Нож тяжело входит в плоть, ещё и с ужасно противным звуком. Крови было много, но оглушительные визги умирающего оказались гораздо противнее. Я не могу понять, почему не испытывал ни тогда ни сейчас жалости к нему? Я чувствую раскаяние. Я не хотел его убивать, меня заставили. Нормально ли это? Я не испытываю жалости к самой жертве, но сожалею о том, что совершил зло. Так и должно быть? Что чувствует человек, когда ему кого-то жалко? Что ощущали те дети, которые плакали над трупом собаки, когда я шёл в школу? Что чувствует мать, когда обрабатывает раны, смотря на меня этим странным взглядом. От этого я чувствую себя немного униженным. Мне не нужна чужая жалость»
Нилу показалось, что его сердце сейчас вывернется наизнанку. Вот почему это было плохой идеей. Маленький Натаниэль записывал сюда свои мысли. А что вообще может быть в голове у ребёнка, живущего под одной крышей с Мясником? Тем более, судя по почерку, мальчик начал вести этот дневник где-нибудь лет с семи, уже будучи достаточно осознанным, чтобы суметь красочно излить на страницах царящий в голове хаос.
Жалость. Натаниэль часто задумывался о ней, обычно в контексте того, а будет ли кому-то по-настоящему его жалко? Не так, как матери, она жалела лишь о том, что не смогла оградить его от развлечений прихвостней отца, а не о том, какую-то боль из-за этого был вынужден испытать её сын. Но каждый раз, когда он мог увидеть от знакомых или прохожих этот странный взгляд, в горле вставал ком. От него мальчик переставал чувствовать себя побитым и опечаленным. Он ощущал себя жалким.
Рене мягко тронула Дэн за предплечье, призывая прервать вновь повисшее молчание. Нил остро ощутил взгляд Эндрю на себе, но приложил усилие к тому, чтобы продолжать молча сверлить взглядом пожелтевшие страницы.
— Я смотрю, ты в детстве был тем ещё философом, — присвистнула сидящая по правую руку от капитана Элисон, разряжая обстановку, — Я в твоём возрасте также гадала о том, схера ли на нас облака не падают, если они такие тяжёлые.
Среди сидящих на диване послышались смешки, но напряжение в комнате не рассеялось. Нил в этот момент был безмерно ей благодарен. Рейнольдс закатила глаза и забрала блокнот из рук Дэн, переложив его на свои колени.
— Рене, назови число от одного до, — девушка открыла последнюю из пронумерованных в уголке страниц ежедневника и подняла голову на подругу, — до 140.
Уокер задумчиво нахмурилась и аккуратно ответила.
— Может, 65?
Элисон не теряя ни минуты открыла нужную страницу. Текста на ней было не много и девушка начала зачитывать его вслух.
«Почему мне больно? Я не могу понять, есть ли у этого какой-то предел, после которого человек больше не чувствует боли. На мне скоро не останется живого места, но я не могу его достигнуть, мне становится только больнее. Но если так, то почему я не умираю? Почему у меня нет выбора между «прекратить чувствовать боль» и «умереть»? Неужели я и правда буду вынужден вечно страдать. Я не хочу этого»
Нил сглотнул тяжело осевший в горле ком, не в силах пошевелиться или подать иные признаки жизни. Краем глаза он видел, как пальцы Эндрю сжались на спинке дивана. Дэн прикрыла рот костяшками пальцев, а Элисон смотрела на текст перед собой, кажется, мысленно перечитывая его ещё раз. Её ярко накрашенные губки сжались в одну линию и снова открылись.
— Мэтт, быстро, число, — щëлкнула девушка пальцами перед лицом сокомандника, пытаясь экстренно спасти ситуацию.
Растерявшийся парень замялся, но, сообразив выкинул первое пришедшее в голову.
— 84
Элисон быстро начала перелистывать страницы. Там ведь не только что-то плохое да? Может в этот раз повезёт и она найдёт забавные размышления Натаниэля о том, почему трава зелёная, а рыбы не летают?
Её надежды рассыпались, как только тонкие пальчики перевернули нужную страницу. На старой бумаге тут и там виднелись разводы, размазывающие криво выведенные буквы. Капли падали друг на друга, смешиваясь в неровные пятна на сморщенном листе.
Натаниэль плакал, когда делал эту запись.
