Не пытайся ее найти

Лида. 2003

На меня была та самая шелковая белая блузка, ставшая бледно-розовой. Никто и не скажет, что этот её цвет не оригинальный, окрасилась она равномерно. Глаза подвела жирным черным карандашом, с ним я всегда выглядела взрослее.
День был жаркий, хотелось поскорее выпить чего-нибудь прохладительного, но я выжидала момент, стояла по другую сторону дороги от ресторана «Vаниль» и наблюдала издалека. Как мне было понять, что это он? Я ему описала свою внешность, а он-то мне нет. За клумбами гортензий под белыми громадными зонтами прятались две парочки и одинокий мужчина лет 50 с длинными волосами, убранными в хвост. В жилетке, как у Вассермана. Вид у него был закоренелого извращенца, желание рвать когти начало перевешивать желание получить зеленые банкноты. Но в конце концов я все-таки собралась с духом и перешла дорогу к ресторану. Официант вежливо поинтересовался, бронировала ли я столик. «Меня ждут», – прощебетала я и рывком двинулась к Вассерману, не уточняя, что «меня ждёт Роберт Джонс». В моей голове это предложение звучало так же нелепо, как «столик забронирован на Гендальфа».
– I sorry, my name Lida, – начала я вспоминать фразы из разговорника, который пролистала в книжном за углом.
Мужчина оторвался от изучения меню и удивленно посмотрел на меня поверх очков. Мы уставилась друг на друга с выпученными глазами. Молчание нарушала лишь назойливая муха, жужжащая над головой.
– Вы меня с кем-то путаете, ноу Инглиш, – произнес мужчина, придя в себя.
Мне тут же захотелось бежать куда глаза глядят, я даже забыла извиниться на сей раз по-русски и, когда стала поворачиваться, столкнулась лицом к лицу с другим человеком. Я приняла его за администратора ресторана, который собирался меня поскорее оттуда вызволить.
– Лидия.
На душе отлегло. Передо мной стоял мистер Джонс, и он ни сколько не был похож на извращенца. Ему было на вид лет 27, его голову обрамляли светлые кудри, а одет он был в черный костюм. Легонько коснувшись моего локтя, он проводил меня к крайнему столику на веранде.
Вот бы Светка увидела, с кем я обедаю в таком фешенебельном ресторане. С молодым симпатичным статным иностранцем. Она бы точно позеленела о зависти.
– Присаживайтесь, Лидия. В жизни вы многим прекраснее, чем описание в имейле.
Он смотрел, улыбаясь, мне в глаза и ждал моей реакции на комплимент. Я старалась не отводить взгляд от смущения, как бы мне ни хотелось.
– Thank you. А ваш русский гораздо лучше, чем я себе представляла.
Акцент выдавала только проглатываемая буква «р». Он наконец оторвал от меня глаза и позвал жестом официанта, заказав у него незнакомую мне марку шампанского. Хоть и знала я только «советское».
– Моя жена – русская, она меня научила.
Я бросила взгляд на его пальцы, на безымянном действительно блестело золотое кольцо. Меня смутили его грязные ногти, контрастирующие с белыми манжетами рубашки. Американцы неряшливы, пришла я к выводу.
Роберт отпил холодное шампанское, и я последовала его примеру.
– А она не ревнует? Жена ваша. Постоянно крутитесь с молодыми девушками, все дела.
– Единственное, чем не довольна жена, так это моими постоянными разъездами. Искусство есть искусство. Я всегда искренен с ней и со своими моделями, и никогда ни к кому не стану приставать во время работы, – он говорил медленно по-прежнему освещая своей белоснежной улыбкой всё вокруг.
«А после работы?», – хотела было спросить я, но передумала.
– А ещё я всегда стараюсь узнать тех, с кем работаю, получше. Установить контакт. И в ответ открыться им. Безопасность заботит всех, не так ли?
Я не поняла, при чем тут была безопасность, но кивнула.
– Расскажите о себе, почему решили попробовать себя в качестве фотомодели.
Потому что мне нужны были деньги.
– Для меня это возможность принять участие в создании красоты.
О как завернула.
– Похвально. А как к этому рвению отнеслись дома? Вы из Москвы?
Его дымчатые глаза изучали меня, он будто впитывал каждое мною сказанное слово. Даже на изложении в школе я не слушала свою учительницу по русскому с такой внимательностью. Мне это льстило.
В ответ на его искренность про жену мне хотелось ответить искренностью со своей стороны.
– Я приезжая. Учусь тут, и стараюсь все решения принимать сама, никого не спрашивая. Да мне и некого спрашивать, мать с отчимом многого не понимают.
Джонс всерьез отнесся к моей браваде и не стал над ней усмехаться.
– Вы, леди, так юны, и уже так независимы. Браво, – он поднял бокал за тонкую ножку и сделал из него глоток. – Большие города таких любят, решительных. Знающих, чего хотят. Деньги тоже их любят, я знаю. В наши дни нужно быть особенно бережливыми, верно?
Я кивнула, будто загипнотизированная, и, не дождавшись моего ответа, Джонс встал, бросил на стол купюру из бумажника и жестом показал, что нам стоит уходить.
Рядом с ним я чувствовала себя не так, как с Вениамином. Веню всегда нужно подталкивать к чему-то, к прогулкам, к разговорам, к тому, чтобы положить мне руку на колено. Он всегда был нерешителен, даже газировку в продуктовом выбирала я, а он лишь стоял рядом и хлопал глазами. Наверное, я же его и заставила позвать меня на первое свидание. Больно много он глазел из-за угла на меня в коридоре училища. У него всегда потели ладони, даже на нашей пятой встрече. С Джонсом всё было по-другому, он не спрашивал и не давал альтернатив. А даже если бы и спросил, я бы не знала, что ответить.
В паре кварталов от ресторана прятался бывший хлебный цех. Большие баннеры с крупными буквами «аренда» висели на его окнах. Мы всё ещё были в центре города, но внутри двора атмосфера была совершенно иной, туда лучи солнце будто не проходили, они встречались с преградой в виде колонны высоких домов. Отчего цех стоял, как склеп Дракулы, пылившийся веками. Вокруг не было ни души. Майские, все разъехались по дачам.
Мы обошли здание и оказались возле ржавой железной двери черного выхода.
– С парадной стороны по выходным турникет не работает, – сказал Роберт, щурясь и снова улыбаясь.
Когда дверь с грохотом отворилась, он пропустил меня вперед, в темное прохладное помещение. Я тут же вспомнила грязь под его ногтями, может, это земля? Земля, оставшаяся там после рытья ямы для такой же юной и решительной, как я. Такой же дуры, ищущей легких денег. Вот бы Светка за мной все-таки следила. С её слов художник бы нарисовал портрет Джонса, и его бы развесили по всем столбам с надписью «осторожно».
Не успела я полностью вообразить свою драматическую кончину, как мы вдруг оказались в просторной белой комнате. Полной противоположности той пыльной строительной свалке, валявшейся в коридоре.
– Окна здесь супер, не так ли? – Я промычала в ответ. – Моя фотостудия.
Джонс развел руками, показывая её внушительный масштаб. Я выдохнула, не увидев вокруг себя ни пилы, ни молотков, ни пятен крови. Всё было безупречно белоснежным. Свет проникал в каждый уголок. Ох и глупая я – наружная оболочка всегда обманчива.
Джонс возился со штативом и отражающим зонтом, а я тем временем подобралась к столику, на котором лежал толстый альбом. Распечатанные глянцевые снимки были совершенны, как и девушки на них. Яркие и уверенные.
– Это Синди Кроуфорд? – выкрикнула я, показывая разворот альбома.
– Да, я работал с ней, когда она только начинала карьеру, – сказал он с гордостью в голосе.
Мне не верилось, что я знакома с супермоделью через одно рукопожатие. Что так же перед ним когда-то стояла она, такая же неопытная и стеснительная. Когда это было? Лет 10 назад? Если так, то возраст Джонса я приуменьшила.
Я пыталась запомнить все эти позы, выражения лиц. На фотографиях модели не натягивают улыбку, как это делала я, когда мама подбегала ко мне с братом на каком-нибудь юбилее и просила на 2 секунды изобразить счастливую семью. Есть только одна попытка, следующая – через полгода, когда мы все вместе соберёмся на другой праздник. Пленку надо беречь. Именно столько я с ней и улыбалась – раз в полгода.
Джонс в одной рубашке с закатанными по локоть рукавами ждал меня возле штатива с настроенной камерой.
– Ты готова? Подойди поближе, сделаем портрет.
Не успела я изобразить лицо Кроуфорд, как затвор уже щелкнул.
– Теперь в полный рост, стой расслабленно, как будто перед тобой зеркало, а ты – в шикарном новом платье. Оно тебе подходит, – его комплимент моему воображаемому образу звучал так убедительно, что я поверила.
Щелчок.
– Эта блузка на тебе очень хороша, но бюстгальтер под ней совсем не смотрится, лучше сними его.
Я закусила губу в замешательстве, но подчинилась. Ничего криминального в этом не было, а уж тем более с моим размером груди.
– Представь, что перед тобой не я, а твой бойфренд. У тебя же есть мальчик, который тебе нравится? Сделай для него что-нибудь красивое.
Я заменила лицо Роберта на лицо Вениамина. Стало только скованнее. Веня точно бы раскраснелся и сказал бы мне что-то вроде: «Лид, ну ты чего?».
– Сейчас повернись ко мне спиной, большим пальцем подними блузку. Ага, вот так.
Щелчок.
– А теперь лицом. Расстегни чуть-чуть пуговку. Давай я поправлю.
Когда он коснулся меня холодными пальцами, я немного вздрогнула. Расстояние между нами неприлично уменьшилось. Он по-прежнему смотрел на меня с той же серьёзностью, с какой он собирал штатив. Девушка в прозрачной блузке вызвала в нем столько же похоти, что и официант, который подавал нам шампанское. Я укоряла себя за неловкость перед этим «профессионалом своего дела».
– Повернись снова спиной.
Он подошел ко мне и стянул блузку с плеч, теперь она болталась на поясе. Я и не заметила, как стояла топлес в пустынном пыльном цехе в центре города. Руки тут же сложились крест на крест на груди, чтобы спрятать то, что он и так видел уже тысячу раз у моделей гораздо соблазнительней меня.
Щелчок.
– Супер. Сумасшедше красиво. Повернись.
– Вы уверены?
– А ты нет? Я не прошу тебя показывать мне стриптиз. Мы делаем искусство. Ты же этого хотела, не так ли?
Он был прав. Именно об этом я наврала, чтобы не признаваться в своей алчности.
– А что за журнал это будет? Спидинфо? – попыталась я съязвить, чтобы не обнажать свою слабость и растерянность.
– Dazed&Confused. В России он не издается.
Я сделал вид, что поняла о чем он говорит. Точно, тот самый американский журнал, который лежит в нашем туалете под сканвордами.
Щелчок.
– Давай, знаешь, что сделаем, – я замерев посмотрела на него, боясь, что же мне предстоит делать дальше. – Иди, сними всё и завернись в синий материал со стула.
Только один мужчина видел меня обнаженной. Роберт был вторым. Но тогда мне казалось, что я бы отдал все деньги мира за то, чтобы счет был равен нулю.
Я сделала всё, как он сказал, ткани едва хватало, чтобы прикрыть зад. Выглядела я скорее, как ребенок, вышедший из душа в полотенце, чем сногсшибательная фотомодель в стиле ню.
– Я не могу, – начала я причитать, усевшись на покосившийся стул. – Я не могу.
От волнения мне захотелось плакать. Роберт сел передо мной на корточки, отложив фотоаппарат в сторону. Он бережно взял мою руку и посмотрел мне в глаза.
– Тебя что-то останавливает, но ты сильная. Ты можешь это побороть. Другая, знаешь, как рада бы была оказаться на твоем месте. Они мне готовы платить деньги сами, а я заплачу тебе. Заплачу тебе, потому что тебе они нужны, ты в них нуждаешься, ты совсем одна в этом большом мире, где выживают только сильные девочки. Будь сильной.
Наш час подходил к концу. Он помог мне расправить ткань, спускающуюся складками на бедра. Я уговаривала себя в том, что мне не страшно. Что он не страшный. Он всё тот же молодой кудрявый иностранец, который так внимательно слушал меня на веранде. Так, как никто.
Я попыталась отстраниться от ситуации и вовсе навсегда забыть о последних 5 минутах и четырех снимках.
– Если я гарантирую тебе дать 600 долларов в следующий раз, ты придешь? – сказал он, протягивая мне скомканные зеленые купюры.
Его глаза искренне улыбались, без какого-либо сексуального подтекста. Я пожала плечами, но всё же взяла его визитку. Я сжимала её в руке и пыталась запечатлеть в памяти свои чувства. Проявить эти негативы, чтобы больше никогда к ним не возвращаться.