Положительно нет прекраснее времени, нежели зрелый август в Смоленской
хотя бы губернии. Лето 1928 года было, как известно, отличнейшее, с дождями
весной вовремя, с полным жарким солнцем, с отличным урожаем... Яблоки в
бывшем имении Шереметевых зрели... леса зеленели, желтизной квадратов лежали
поля... Человек-то лучше становится на лоне природы. И не так уж неприятен
показался бы Александр Семенович, как в городе. И куртки противной на нем не
было. Лицо его медно загорело, ситцевая расстегнутая рубашка показывала
грудь, поросшую густейшим черным волосом, на ногах были парусиновые штаны. И
глаза его успокоились и подобрели.
Александр Семенович оживленно сбежал с крыльца с колоннадой, на коей
была прибита вывеска под звездой: 'Совхоз "Красный луч"', и прямо к
автомобилю-полугрузовичку, привезшему три черных камеры под охраной.
Весь день Александр Семенович хлопотал со своими помощниками,
устанавливая камеры в бывшем зимнем саду - оранжерее Шереметевых... К вечеру
все было готово. Под стеклянным потолком загорелся белый матовый шар, на
кирпичах устанавливали камеры, и механик, приезжавший с камерами, пощелкав и
повертев блестящие винты, зажег на асбестовом полу в черных ящиках красный
таинственный луч.
Александр Семенович хлопотал, сам влезал на лестницу, проверяя провода.
На следующий день вернулся со станции тот же полугрузовичок и выплюнул
три ящика, великолепной гладкой фанеры, кругом оклеенной ярлыками и белыми
по черному надписями:
'Vorsicht!! Eier!!'
'Осторожно: яйца!!'
- Что же так мало прислали? - удивился Александр Семенович, однако
тотчас захлопотался и стал распаковывать яйца. Распаковывание происходило
все в той же оранжерее и принимали в нем участие: сам Александр Семенович;
его необыкновенной толщины жена Маня; кривой бывший садовник бывших
Шереметевых, а ныне служащий в совхозе на универсальной должности сторожа;
охранитель, обреченный на житье в совхозе; и уборщица Дуня. Это не Москва, и
все здесь носило более простой, семейный и дружественный характер. Александр
Семенович распоряжался, любовно посматривая на ящики, выглядевшие таким
солидным компактным подарком, под нежным закатным светом верхних стекол
оранжереи. Охранитель, винтовка которого мирно дремала у дверей, клещами
взламывал скрепы и металлические обшивки. Стоял треск... Сыпалась пыль.
Александр Семенович, шлепая сандалиями, суетился возле ящиков.
- Вы потише, пожалуйста, - говорил он охранителю. - Осторожнее. Что же
вы, не видите - яйца?
- Ничего, - хрипел уездный воин, буравя, - сейчас...
Тр-р-р... и сыпалась пыль.
Яйца оказались упакованными превосходно: под деревянной крышкой был
слой парафиновой бумаги, затем промокательной, затем следовал плотный слой
стружек, затем опилки, и в них замелькали белые головки яиц.
- Заграничной упаковочки, - любовно говорил Александр Семенович, роясь
в опилках, - это вам не то, что у нас. Маня, осторожнее, ты их побьешь.
- Ты, Александр Семенович, сдурел, - отвечала жена, - какое золото,
подумаешь. Что я, никогда яиц не видала? Ой!.. какие большие!
- Заграница, - говорил Александр Семенович, выкладывая яйца на
деревянный стол, - разве это наши мужицкие яйца... Все, вероятно,
брамапутры, черт их возьми! немецкие...
- Известное дело, - подтвердил охранитель, любуясь яйцами.
- Только не понимаю, чего они грязные, - говорил задумчиво Александр
Семенович... - Маня, ты присматривай. Пускай дальше выгружают, а я иду на
телефон.
И Александр Семенович отправился на телефон в контору совхоза через
двор.
Вечером в кабинете зоологического института затрещал телефон. Профессор
Персиков взъерошил волосы и подошел к аппарату.
- Ну? - спросил он.
- С вами сейчас будет говорить провинция, - тихо с шипением отозвалась
трубка женским голосом.
- Ну. Слушаю, - брезгливо спросил Персиков в черний рот телефона. В том
что-то щелкало, а затем дальний мужской голос сказал в ухо встревоженно:
- Мыть ли яйца, профессор?
- Что такое? Что? Что вы спрашиваете? - раздражился Персиков. - Откуда
говорят?
- Из Никольского, Смоленской губернии, - ответила трубка.
- Ничего не понимаю. Никакого Никольского не знаю. Кто это?
- Рокк, - сурово сказала трубка.
- Какой Рокк? Ах, да... это вы... так что вы спрашиваете?
- Мыть ли их?.. прислали из-за границы мне партию куриных яиц...
- Ну?
- А они в грязюке в какой-то...
- Что-то вы путаете... Как они могут быть в "грязюке", как вы
выражаетесь? Ну, конечно, может быть немного... помет присох... или
что-нибудь еще...
- Так не мыть?
- Конечно, не нужно... Вы, что, хотите уже заряжать яйцами камеры?
- Заряжаю. Да, - ответила трубка.
- Гм, - хмыкнул Персиков.
- Пока, - цокнула трубка и стихла.
- "Пока", - с ненавистью повторил Персиков приват-доценту Иванову, -
как вам нравится этот тип, Петр Степанович?
- Это он? Воображаю, что он там напечет из этих яиц.
- Д... д... д...- заговорил Персиков злобно. - Вы вообразите, Петр
Степанович... Ну, прекрасно... очень возможно, что на дейтероплазму куриного
яйца луч окажет такое же действие, как и на плазму голых. Очень возможно,
что куры у него вылупятся... Но, ведь, ни вы, ни я не можем сказать, какие
это куры будут... может быть, они ни к черту негодные куры. Может быть, они
подохнут через два дня. Может быть, их есть нельзя! А разве я поручусь, что
они будут стоять на ногах. Может быть, у них кости ломкие. - Персиков вошел
в азарт и махал ладонью и загибал пальцы.
- Совершенно верно, - согласился Иванов.
- Вы можете поручиться, Петр Степанович, что они дадут поколение? Может
быть, этот тип выведет стерильных кур. Догонит их до величины собаки, а
потомства от них жди потом до второго пришествия.
- Нельзя поручиться, - согласился Иванов.
- И какая развязность, - расстраивал сам себя Персиков, - бойкость
какая-то! И, ведь, заметьте, что этого прохвоста мне же поручили
инструктировать. - Персиков указал на бумагу, доставленную Рокком (она
валялась на экспериментальном столе)... - а как я его буду, этого невежду,
инструктировать, когда я сам по этому вопросу ничего сказать не могу.
- А отказаться нельзя было? - спросил Иванов.
Персиков побагровел, взял бумагу и показал ее Иванову. Тот прочел ее и
иронически усмехнулся.
- М-да... - сказал он многозначительно.
- И, ведь, заметьте... Я своего заказа жду два месяца и о нем ни слуху,
ни духу. А этому моментально и яйца прислали и вообще всяческое
содействие...
- Ни черта у него не выйдет, Владимир Ипатьевич. И просто кончится тем,
что вернут нам камеры.
- Да если бы скорее, а то ведь они же мои опыты задерживают.
- Да вот это скверно. У меня все готово.
- Вы скафандры получили?
- Да, сегодня утром.
Персиков несколько успокоился и оживился.
- Угу... Я думаю, мы так сделаем. Двери операционной можно будет
наглухо закрыть, а окно мы откроем...
- Конечно, - согласился Иванов.
- Три шлема?
- Три. Да.
- Ну вот-с... Вы, стало быть, я и кого-нибудь из студентов можно
назвать. Дадим ему третий шлем.
- Гринмута можно.
- Это который у вас сейчас с саламандрами работает?.. гм... он
ничего... хотя, позвольте, весной он не мог сказать, как устроен
плавательный пузырь у голозубых, - злопамятно добавил Персиков.
- Нет, он ничего... Он хороший студент, - заступился Иванов.
- Придется уж не поспать одну ночь, - продолжал Персиков, - только вот
что, Петр Степанович, вы проверьте газ, а то черт их знает, эти доброхимы
ихние. Пришлют какую-нибудь гадость.
- Нет, нет, - и Иванов замахал руками, - вчера я уже пробовал. Нужно
отдать им справедливость, Владимир Ипатьевич, превосходный газ.
- Вы на ком пробовали?
- На обыкновенных жабах. Пустишь струйку - мгновенно умирают. Да,
Владимир Ипатьевич, мы еще так сделаем. Вы напишите отношение в Гепеу, чтобы
вам прислали электрический револьвер.
- Да я не умею с ним обращаться...
- Я на себя беру, - ответил Иванов, - мы на Клязьме из него стреляли,
шутки ради... там один гепеур со мной жил... Замечательная штука. И просто
чрезвычайно... Бьет бесшумно, шагов на сто и наповал. Мы в ворон стреляли...
По-моему, даже и газа не нужно.
- Гм... - это остроумная идея... Очень. - Персиков пошел в угол, взял
трубку и квакнул...
- Дайте-ка мне эту, как ее... Лубянку...
