Стигмалион

8. Здравствуй, мир! Меня зовут Скай.

Мама постарела. Я случайно заметила это. Вокруг рта тонкие морщины. На лбу несколько горизонтальных линий. Глаза уставшие, заплаканные. Никаких слов не хватит, чтобы вымолить прощение…

Рядом сидел, обняв ее за плечи, Сейдж. Мрачный, как грозовое облако, на подбородке щетина – пару дней не брился, глаза красные.

Только папы не было. Хорошо бы, он тоже пришел… И бабушка. А может, и не нужно им сюда приходить. Я все равно не смогу смотреть им в глаза…

— Ничего не говори – будет больно, очень сильные ожоги, — всхлипнула мама.

Я не смогла бы ничего сказать, даже если бы попыталась: у меня полголовы было забинтовано, и бинты тянулись поперек рта, а рот был забит горькой от лекарств ватой.

— Помнишь что-нибудь?

Я покачала головой.

— Зато Джон помнит, — процедил сквозь зубы брат.

— Сейдж, не сейчас, — попросила мама.

— А почему не сейчас? В следующий раз ее могут не спасти, ты знаешь! Она же намеренно это сделала, черт возьми!

Я подняла руку – она тоже была перебинтована, только пальцы торчали – и жестом попросила бумагу и ручку. Мама порылась в сумочке и вынула листок и ручку.

«Сколько я здесь?» — написала я так коряво, что сама бы не смогла прочесть. Но мама легко понимала мою писанину:

— Пятый день.

«Как Джон? Он знает, где я и почему?»

— Знает, — кивнула мама.

«Черт», — так и написала. Мама прочла, и горькая улыбка тронула ее губы.

«Он придет?»

— Ты хочешь этого?

«Да!».

— Тогда мы попросим его, — заверила мама.

— Да не придет он! — перебил Сейдж и запустил руки в спутанные волосы.

«Почему?» — написала я, рука начала дрожать.

Мама вздохнула и переглянулась с Сейджем.

— Он не спрашивал о тебе с того самого вечера, когда тебя забрала скорая, — выпалил Сейдж. — Ему все равно на тебя!

— Сынок, ты слишком резок…

— Мам, не нужно ее обнадеживать. Джон не из тех, кто будет сидеть у ее постели и ухаживать за ней, и лучше сказать об этом сейчас.