Замки в небе

Колыбельная

— Ты ЧТО сделал?

Недоверчивое шипение Майла заставило повернуться даже самых тугоухих и кислых из неулыбчивых лимонов военного комитета — все взгляды неодобрительно устремились на братьев Тончививат, сидящих бок о бок во главе массивного стола для официальных совещаний.

Тридцатилетний и двадцатисемилетний переминаются на своих местах, как непослушные ученики.

— Я приношу извинения от имени лорда Ориона за его несвоевременное вмешательство. Продолжайте, вы подробно описывали агрессию Маса на восточном побережье, их намерение создать новый флот ударных кораблей... — подсказал Мью говорившему, жестом приглашая его продолжать.

И все же его брата было не так-то легко сбить с курса.

— Сол, ты укусил себя за руку? — пробормотал Майл уголком рта.

— Да, именно это я и сделал.

— Но... почему?

— Потому что это то, что я должен был сделать. Моя жена была...

— Твоя... Кто? Пожалуйста, повтори, что ты сказал, — едва сдерживаемое ликование.

— Орион... — рычание старшего брата.

— Прости меня, могущественный вождь, но разве это не тот мальчик, про которого ты мне говорил, что: «Он просто королева и больше никем и никогда не будет»?

— Не цитируй мне мои собственные слова, это раздражает.

— Потому что это заставляет тебя стесняться?

— Нет.

— Тогда почему ты краснеешь?

— Возможно, простое усилие подавить ярость на публике по отношению к самой юной из раздражающих навозных мух, жужжащей у меня над ушами, — той, которую я бы очень хотел прихлопнуть...

Тирада оборвалась, когда:

— Заседание Совета закрыто, — монотонно произнес оратор, поклонившись.

— Отличный саммит, есть над чем подумать, — прозвучали решительно расплывчатые слова Мью в заключении, обращенные к озадаченной аудитории монгкулианских начальников, когда он целеустремленно направлялся к выходу по явно срочному делу.

— Король, должно быть, строго придерживается графика, — разносились по залу разные голоса.

За захлопнувшимися дверями он снова стал тем королем с самым напряжённым графиком, который расхаживал по дворцу, как какой-то вялый зверь в клетке, ища спасения от мук своего разума — или это было сердце? — почти не думая о делах.