Солнце не пахнет

Солнца нет

Этой ночью на чистом небе появилась половинка луны. Я сидел на лавке, поджав под себя посиневшие от холода ноги. Тихо, тоскливо и темно было в доме с единственным окном на кухне. Небо казалось мне недостаточно близким, а свежий воздух за стеклом слишком желанным, но я ничего не мог с этим сделать. Когда потеплеет, попрошусь спать в кладовку.

Я посмотрел на Фиделя, едва помещавшегося на раскладушке. Во сне он двигал челюстями, будто жевал что-то, но совершенно не издавал звуков.

Когда я осторожно сполз с лавки, Тува подняла ухо, но даже не открыла глаз. Фидель же не пошевелился, даже когда я чуть не уронил стул, стягивая с его спинки свою синюю толстовку. Я остался в шортах, в которых обычно спал, но на всякий случай накинул капюшон. Чтобы влезть в кеды, никого не разбудив, я вынес их на улицу.

Входная дверь никогда не скрипела, не скрипнула и сейчас. Я бережно затворил её, надел ботинки и спрыгнул с крыльца. Без моей просьбы Фидель всё равно не запирал дом на ночь. Даже если он проснётся, пока меня не будет, вряд ли это сильно его расстроит.

Я остановился во дворе, заметив под ногами забытую здесь ещё утром ножовку. Мыском ботинка я поддел её и загнал под стол, чтобы Фидель подольше не замечал, что я вот так оставил инструмент во дворе. Потом занесу.

Ветер со стороны моря заставил меня поёжиться и натянуть рукава толстовки по самые пальцы. Кромешная темнота, разбавленная только размазанным светом луны, добавляла тревоги и прохлады.

Глубоко вдохнув, я вытянул шею и прикрыл глаза. Я и так примерно понимал, куда нужно идти, но запах мог отвести меня к приюту, даже будь я незрячим.

Я шёл, почти не открывая глаз, спотыкался, заходил в тупики, но не переставал упрямо переставлять ноги. Меня уже не беспокоил ни песок в кедах, ни редкие острые камушки. Глаза сами по себе открылись, когда я взобрался на небольшой холм, с которого было хорошо видно дом.

Нет, больше не дом. Чёрные дыры в стенах вместо моих солнечных окон и вымытый мёртвый двор вместо моего детства.

Быстрые слёзы обожгли мне щёки. Прямо там, где стоял, я опустился на колени, а потом и вовсе сел. Каждый вдох отдавал жжением в горле. Я и не догадывался раньше, к скольким запахам привык, многие из них даже нельзя было описать словами. Все они так и остались там, законсервированные в пустых стенах.