Солнце не пахнет

Мутная вода

Деревяшка в моих руках едва напоминала хоть что-то, кроме замученного тупым ножом дубового бруска. Я и сам не знал, что должно было получиться.

Очередной приступ головокружения на секунду крепко закрыл мне глаза, и я чуть не вогнал лезвие себе в руку.

— К чёрту, — буркнул я себе под нос и едва удержался, чтобы не воткнуть нож в крыльцо.

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы спрятать его в кожаный чехол, как положено, и подсунуть под крыльцо, но жалкое подобие фигурки я всё равно кинул во двор к остальным обрезкам.

Стараясь унять тошноту, я приложил свою прохладную ладонь ко лбу. Избавиться от тревоги после изнуряющих кошмаров никак не получалось, хоть я и не мог вспомнить, что именно мне снилось.

В доме я, сам того не заметив, задержал дыхание, но даже так по-прежнему чувствовал, как напряжённо и мерзко тут теперь пахло. Последнее время всё чаще здесь чувствовался спирт, оттенённый только разве вонью, похожей на ту, что издают зелёные клопы. Как Фидель пьёт, я ещё не видел, но совсем не сложно было догадаться, что он это делает. Он становился куда рассеяннее, дольше спал и запах от него шёл, конечно, просто отвратительный. Такой, что едва успевал выветриваться, перед тем как старик опять обновлял его алкоголем.

Дома я мелькал редко. Если не работал, то старался удрать с девочками куда-нибудь подальше, либо вызывался в одиночку идти за покупками.

Во рту жутко пересохло. Задержавшись на кухне, я уставился в окно с кружкой воды в руках. Меня немного потряхивало. Я залил в себя столько воды, сколько смог, с омерзением окинул взглядом яблоко на столе, уже начавшее гнить, и мелких мушек, вьющихся возле него, и на носочках снова выбрался на крыльцо.

Не помню, как дошёл до рынка. К зиме он, казалось, весь ссохся и заветрелся, как обычно это происходило с любой едой в доме Фиделя. Таким же, очевидно, было всё, что тут продавали. Даже шумные потоки людей и их бесконечный галдёж не умаляли нынешней пустынности рынка. Похолодало везде. Прежнее палящее солнце уже не выжимало до последней капли ароматы из мяса и фруктов, а ругань торгашей теперь звучала отточенной, вынужденной. Рынок жил по инерции, не осознавая, что умирает.

— Сула? — окликнул я девочку.

— Бросай ты это, никто меня так не зовёт.