Солнце не пахнет

Холодное течение

Рассказывая Гилю о нюхе, я всё ещё надеялся, что первое впечатление о нём окажется правдивым и единственно верным. Даже несмотря на то, что его ничем не оправданная и бестолковая симпатия настойчиво лезла мне в нос, я хотел считать своё признание если не казнью, то ведущим к ней событием. Было гораздо легче безоговорочно считать его врагом, не обращая внимания на его редкие светлые веснушки и привычку улыбаться только одним краешком губ.

К моему большому разочарованию, испугался он совсем ненадолго, а ненависти я не почувствовал от него ни капли, даже когда прошёл насморк.

Гилю становилось интереснее с каждым моим словом, и его доброжелательность, которую мне всё-таки пришлось признать, на самом деле немного утешала меня. Я представлял, что первым человеком, которому я расскажу правду о смерти Ману, будет Урсула, но теперь, когда я стал ей не нужен, мне хватало и коротышки. Он спрашивал о нюхе, но старался обходить стороной вопросы об убийстве. Я, наверное, рассказал бы всё сам, если бы видел в этом хоть какой-то смысл.

— Я только не понимаю, — дождь уже заканчивался, но мы оставались под козырьком сарая, — зачем ты мне сказал? Я же тогда проболтался, ну, про дом, а ты мне такой секрет доверил...

Какая разница? Секрет или нет, Ману мне, да и вообще никому больше не страшен. Всё худшее, что могло произойти, случилось, я по пояс затонул в грязи трущоб, а план побега, на который я так рассчитывал, только что сорвался. Удачного развития событий больше не было, оставалось только выбирать меньшее из зол.

Не придумав, что ответить, я уже не в первый раз пожал плечами. Секреты хранят, пока есть, что терять.

— Клянусь, что никому не скажу, — гордо произнёс Гиль.

Он отчаянно добивался моего расположения, хотя сам видел, как я, забывшись, принюхивался к мёртвому телу. Его что, совсем это не смущало?

— Я не хочу быть жестоким.

Гиль затаил дыхание и снова чего-то постыдился.

— Не надо мне было тебя так называть, — с большим трудом произнёс он. — Ты же не специально.

— Когда он зажигалку достал, я был рад, что могу дать сдачи, — признался я. — Не думал, что всё может в такое вылиться.

Я почувствовал стянувшийся шрам у себя на рёбрах. Плевать мне было, что с ним произойдёт. Если бы тогда я знал, что облако убьёт его, всё равно поступил бы точно так же. Ману был олицетворением всей жизни в этом месте. Он изуродовал моё тело, как трущобы сделали это с моей душой.