Dārilaros-Jaos // принц Верный Пес [18+]

[XVIII] Дракон из Староместа

Торгует чувством тот, что перед светом
Всю душу выставляет напоказ.

— Какой позор! — звонко возмутился юный принц, услышав от брата о последних новостях, Эймонд как раз с ехидным злорадством поведал, как их новоиспеченный король пьяным рухнул с Железного трона, принимая просителей.

Эймонд сложил пальцы домиком, расслабленно откинувшись в мягком кресле, Дейрон сидел напротив, напряженно упираясь руками в столешницу. Перед братьями, как у настоящих военачальников, а не молодых амбициозных и безрассудных мальчишек, была расстелена карта Королевских земель и прилегающих к ним местностей — юг Речного края и добрая половина Штормовых земель. По углам стола горели свечи, от которых тени на карте мерцали, придавая ей вид заброшенного поля битвы, у Эймонда даже нашлись фигурки драконов, конных рыцарей, пехоты и лучников, искусно выточенные и отшлифованные из кости, темного дерева и дорогих цветных минералов — старинный подарок Визериса, из-за которого Эймонд в детстве и «заболел» военно-историческими реконструкциями и тактической наукой. Но за сплетнями и пересудами о бытовых мелочах в Красном замке или Хайтауэре, Таргариены совсем забылись, а вино с гвоздикой, которое рекой лилось этим вечером, очень сокращало способности братьев холодно рассуждать о грядущей войне: им после долгой разлуки куда интереснее было праздно поболтать о последних скачках в Староместе и о юбках портовых девиц на причале Медовички, которые принца Дейрона научили задирать школяры-мейстеры.

Принц Дейрон в свои пятнадцать был одного роста с Эймондом. «Вот же вымахал в Просторе, орясина», — недовольно подумал Эймонд, обнаружив этот неприятный для самолюбия каждого молодого юноши факт при встрече с младшим у подъемной решетки ворот в замок. Но все равно, он был очень рад возвращению любимого брата.

Этим утром в столицу прибыла часть рыцарского авангарда их дяди по матери, лорда Ормунда Хайтауэра, вместе с которым на Тессарион прилетел и Дейрон. Они с Эймондом не виделись два или два с половиной года, что самый младший «зеленый» принц торчал в Староместе, и сказать, что Дейрон потерял очень многое из жизни при дворе — значит не сказать ничего. В конце концов, он пропустил смерть старого короля, не успел прибыть к коронации нового и проворонил начало междоусобной войны с Рейнирой: жизнь в столице в последнее время прямо-таки забила ключом.

— ...ты не поверишь, — продолжал принц Эймонд, готовя младшему брату «добивающий». — Этот олень по фамилии Уайлд со своим трижды проклятым «железным посохом» сам, я клянусь, сам, лично рассказывал мне, как в молодости подхватил от девки феллвудского псаря дурную болезнь и заработал гнойные чирьи на члене. И знаешь, что? — у Дейрона кое-как вино еще не лилось из носу, так сильно парень сдерживал смех. — После этого пытался вручить мне одну из своих попорченных дочерей в жены!

Глядя на всегда такого серьезного и собранного старшего брата, Дейрона куда больше веселило, как тот разнузданно, словно какой-то низкородный солдат на привале, а не принц крови, выражается во хмелю. Молодой принц хохотал, а его смех эхом отскакивал от стен спальни Эймонда, приглушаясь о гобелены. В такие моменты между братьями сразу пропадали барьеры, выстроенные тяжестью лет в разлуке, и оба вспоминали о ценности семьи и искреннего смеха.

Пряное вино с гвоздикой, бергамотом и лимоном наполняло уже не вторую, не третью и даже не десятую чашу, которые делили братья Таргариены. Дейрон, дорвавшись «под присмотром» брата до спиртного, вскоре принялся прихлебывать сразу из бутылки. Само тревожное и опасное время будто решило остановиться ради этой беззаботной ночи, украшенной юношескими пьяными смешками, похабщиной и сплетнями. Они поднимали шуточные тосты «за старых друзей и новых врагов», соревнуясь в бахвальстве и смешных историях: за распущенными языками пропадала нужда в осторожности и сдержанности, которой были облачены роли принцев.

Вскоре Дейрон поведал позорную историю, как вслепую, поверив в уговоры торговца, спустил целое состояние лорда Ормунда на хваленого дотракийского коня, который в итоге оказался простым, угнанным у мельника мерином, да к тому же хромым на ногу. Эймонд не мог сдержать слез от смеха, и дергано утирал правый глаз манжетом.

— Я, конечно, неповторимый наездник! — громко заявлял Дейрон, потрясая бутылкой в руке. — Но конь просто не справился с моим талантом, да и узду мне тогда выдали неправильную... Словом, не скачки, а сплошное разочарование, да еще и вторая леди Фоссовей изволила отойти в мир иной, подавившись абрикосом прямо на вечернем пиру...

Эймонд шумно, как тот конь, фыркнул, глотнув еще красного. Как же легко любые следы войны забывались в свете веселья. Головы принцев разогрелись до предела, а выпивка уже прочно запустила корни в молодые мозги. От искреннего смеха болели щеки и звенело в ушах. Разговор, как часто бывает на подобных тет-а-тет пирушках, пошел о девушках, когда Эймонд принялся собирать со стола расставленные тактические фигурки, послав мальчишку-слугу за сыром на кухню.

— ...нет, никого у меня не было, — насупившись, отвечал принц Дейрон, краснея до ушей. — Эйгон все угрожает борделем, но я не хочу! Может, ты с ним поговоришь, а? Пусть отстанет! — шутливо, но с самым щенячьим взглядом взмолился принц.
— Надо же тебе когда-то стать мужчиной, — пряча улыбку за сжатым кулаком, проговорил одноглазый, брови его издевательски изогнулись. — Хочешь, на Шелковую улицу тебя отведу я, а не его величество?
— Ты? — с недоверием спросил Дейрон, немного оскорбив своим сомнением мужественность брата. — Ты пойдешь к продажным гаванским шлюхам?
— Я, — в непонимании твердо ответил Эймонд, подчеркнув всю серьезность их, казалось бы, нелепого разговора. — Я пойду к продажным гаванским шлюхам.
— А принцесса...? — все же собравшись, аккуратно осведомился принц Дейрон, кивая в сторону постели брата, где все это время мирно посапывала серебряноволосая девушка.

Его замучил вопрос нахождения старшей сестры в покоях Эймонда еще с самого начала их «семейных посиделок», когда он заметил безжизненно свесившуюся с сурового ложа Эймонда женскую руку но принц... Как-то отвлекся. А потом и вовсе подумал, зная непростой характер Эймонда: мало ли, для чего ему понадобилось держать хладный труп благородной леди в своих покоях.

— Пока побудет здесь, — спокойно и лаконично, тоном, не терпящим возражений, ответил Эймонд, болтая вино в чаше.

Спящая Рейллис укуталась в тонкие и холодные одеяла Эймонда, замотавшись в ткань как в кокон. Принц, глядя на сестру, с некоторой тревожностью отметил, что с момента вызволения, который произошел нынешним утром, спит она уже более двенадцати часов, и его даже немного кольнула совесть, если подумать, что он был причастен к двум неделям, которые сестра провела в ужасных условиях той башни. Хотя — и поделом несчастной беглянке-предательнице. Эймонд убедил себя, что ему все равно, а общество Дейрона замечательно справлялось с тем, чтобы отвлечь его. С Рейллис он разберется позже, тогда же — когда придумает, как оправдывать ее измену и собственный поступок перед сиром Отто и королевским величеством... Если им еще не доложили белые гвардейцы, разумеется.

— Эймонд... — чуть захмелевший принц Дейрон умудрился вернуть взгляду серьезную трезвость и ясность. — Оно тебе надо? Навлекать на себя подозрения, возиться с родной сестрой Рейниры, привлекать это нежелательное внимание, когда ты и так не в самом выгодном положении при дворе... К тому же, ты и принцессу подвергаешь опасности. По-хорошему, ее бы отослать из города куда подальше, и от наших, и от «черных».
— Ты слышал, как говорят обо мне? — не отрываясь от чаши, усмехнулся Эймонд. Единственный глаз блеснул совершенно безобразной пьяной игривостью. — Не в твоих полномочиях советовать мне, как лучше поступить с заложницей. У Хайтауэров из тебя сделали южанина, промыв мозги наивной рыцарской моралью, ты забываешь о том, как ревностно должен дракон охранять свое.

В монологе Эймонд сделал паузу, оглядев опустившего глаза юного Дейрона, который уже сильно пожалел, что сменил тему разговора.

— Я благодарен за твои обо мне переживания, но для беспокойства нет поводов. Я разберусь со всем, а принцесса, о которой ты вдруг так запереживал, уже с лихвой заплатила за свои решения, — Эймонд недобро сощурился, — и я любыми средствам обеспечу ей безопасность.

Теплая и расслабленная атмосфера вечера словно испарилась, Дейрон почувствовал, как задел Эймонда, что тот вмиг накинул обыкновенную для себя личину высокомерного равнодушия. Обмениваться шутками и развязно комментировать истории друг друга как-то сразу расхотелось — с проституток диалог перетек к драконьим принцессам. Дейрон, подняв при Эймонде тему Рейллис, нырнул в тонкую и опасную материю внутрисемейных связей, да еще и посягнул на личное Эймонда, который вообще являлся категоричным и жестоко непоколебимым собственником в вопросах, касающихся приватности своих отношений с обеими сестрами Таргариен. И Дейрон знал, как болезненно для Эймонда испытывать неконтролируемые чувства, и как страшно для окружающих в этот момент находиться с одноглазым принцем рядом. Эймонд забарабанил пальцами по столешнице, отбивая тяжелым кольцом, изображающим когтистую лапу дракона, мрачный ритм.

У Дейрона по спине пробежал холодок, но на то он и был любящим родным братом, чтобы освещать Эймонду путь во тьме его заблуждений и метаний совести.

— И все же, — произнес Дейрон наконец, пересилив опасения, — ты играешь с судьбой. Как можем мы игнорировать факт, что у нас есть скрытые враги даже среди своих? Как можешь ты спать с женщиной, у которой в крови течет та же измена, что и у Рейниры...
— Дейрон, боги! — поперхнувшись, возмутился Эймонд даже не тому, что младший брат ошибся и чуть перегнул в восприятии их с Рейллис связи, а тому, как парню вообще взбрело в голову подобное.

Принц Дейрон, такой идеальный: добрый, красивый, жизнерадостный и смелый все же был слаб тем, что в своем юном возрасте размышлять был способен только черно-белыми категориями. В такие, как сейчас, сложные и противоречивые моменты он понимал, что ничего не смыслит в этой огромной и запутанной игре, которая велась в Королевской Гавани, пока он околачивал груши у дяди в замке-маяке Хайтауэров.

В мире принца существовали только «хорошие», куда входили члены его семьи в Королевской Гавани, вне зависимости от испорченности их душ, и родственники в Староместе, а к «плохим» относились предатели и изменники во главе с принцессой, уже королевой — как сама звала себя Рейнира, на Драконьем Камне. На вопрос, в какую категорию отнести принцессу Рейллис, его элементарная, но железная парадигма не отвечала, и Дейрон пребывал в легком ступоре.

— Прости, то есть... Неважно, все равно, — не тушевался Дейрон, — как можем мы доверять кому-то кроме нашей семьи? Если нам не держаться сейчас всем вместе, дому Таргариен и законному королю скоро придет крышка.
— А я с радостью бы оказался подальше от всего вашего дома Таргариен, — хмыкнул Эймонд. — И от его законного короля тем более. Но в Вестеросе достаточно раздора, не хватало еще и среди своих ссориться.
— Ты же не серьезно? Брат, помнишь прежние годы? Только Таргариены и Хайтауэры — вот свои. Принцесса не принадлежит нашему роду, зачем с ней таскаться? — все недоумевал принц. — Даже нет, не так... Зачем тебе с ней таскаться, подставляя семью?
— Чем больший хаос творится в Красном замке, — важно произнес Эймонд, совсем гневно нахмурившись, чтобы поставить брата на место, — тем меньше остается шансов на победу Эйгона и на мир в его стране, в этом ты может и прав. Но неуправляемая война в любом случае уничтожит Семь Королевств, нам важно только пролить меньше крови родичей, чем сама Рейнира, и тогда боги и народ сами осудят ее на поражение. Кто в этой войне нам «семья», а кто нет, выясним на победных пирах и шествиях, и решать это не тебе и не сейчас.

Эймонда совсем понесло, так сильно укололи его комментарии Дейрона, хоть он и сам не понял, с чего так завелся. Он подметил, что так сильно сжимал подлокотники своего кресла, что костяшки на пальцах совсем побелели, а ткань обивки нагрелась трением.

— Мы должны делать все, от нас зависящее, но чуть меньше, чем Рейнира, которая будет рваться к Железному трону до последнего. Она глупа, раз отвергла предложение сира Отто и короны, а значит — способна на любые безрассудства ради власти, которая, как она уверена, принадлежит ей по закону.

Уставившись в пол, Дейрон, и так разнервничавшийся, вдруг задумался, и лицо его совсем потемнело.

— А все же, Эймонд... Это правда, что отец на смертном одре завещал корону Эйгону? — выпалил юноша, словно это тревожило его больше всего на свете.
— Kesir gīmī¹.

Эймонд уверенно солгал без единой секунды задержки или тени сомнений, зато Дейрону заметно полегчало: видно, все-таки сомневался в заявлении родной матери, но брату, другу детства, доверился тотчас же.

— Ты думаешь, что Рейнира когда-нибудь поверит в это? Она всегда была уж слишком поглощена собственными амбициями, так сказал мне Эйгон за завтраком.
— Эйгон дурак, не слушай всего, что он говорит, — уточнил Эймонд. — Но, да, упрямство, возможно, станет ее наибольшей ошибкой. Но пока предательница разыгрывает свою партию, мы будем держать наши карты в рукаве... — он окинул взглядом комнату, лунный свет уже пробивался в окно. — Выпьем! — смягчился все же старший принц, примирительно воздевая в воздух чашу. — Расскажешь еще о тех дорнийских коневодах...?
— Конечно! — с благодарностью и облегчением принял спасательную веревку Дейрон. Он подскочил, чокнулся с Эймондом полупустой бутылкой, и тут же затараторил о потрясающих лошадях, которых видел в Староместском порту. — Вот бы и мне такого... Ноги от ушей, а скакать может по три дня без продыху, представляешь себе?

¹ Это всем известно