з и м н о с т ь

Прописи (5)

У него была особая анатомия.
Под литой карамелью кожей, вместо молочных костей и розовых мышц - его тело стало домом для тысячи пружин.
В руках, ногах, пальцах, ступнях, даже в лице и в самих глазах. Пружин было настолько много, что они не смогли спрятаться в его организме, и выступили шоколадными кудрями наружу.

Стоило пружине рта растянуться - улыбка выпрыгивала на его лице, даже вспыхивала рядом белых зубов. Освещенным собственным оскалом, ему нельзя было дать больше шестнадцати. Да и никто и не давал, ведь улыбался он постоянно.
Поэтому, мы ждали его прихода как фейерверк в новогоднюю ночь.

И эта ночь, эта встреча, была пропитана темным синим цветом, сладостным беззвучием и интригующей темнотой. Идеальная ночь для фейерверка, идеальное время чтобы увидеть его, забавным, игривым, счастливым, сияющим детским восторгом, таким, каким мы привыкли его видеть, каким мы привыкли его любить.
Мы ждали его, а когда явился, то были настолько рады, что никто не обратил внимание на какие-то осколки грусти, которые застряли в его пружинах.
Мы смеялись и веселились, как было принято в нашей компании, делали это так громко, что никакая грусть не могла проникнуть сквозь барьер шума и нашей беспечности.
Выскочили на улицу, схватились за скрученные бумагой табаком, бойко заговорили что-то, чтобы окончательно прогнать молчание из нашего круга.
И на секунду вспыхнул огонек его зажигалки. Будто бы загоралась не сигарета, а фитиль.
В этот момент мы что-то и заметили.
Слова застряли в нас, глаза невольно вцепились в его фигуру. Хрупкую, юношескую и почему-то по-иному сломленную.

Он сгорбился. Кашель вырвался наружу вместе с соленной влагой на глазах. Его горло беспощадно раздиралось.
-Такое чувство, - и он закашлял снова, плечи затряслись, - что мир стал углом. И этот угол уперся, колет мне, - палец его скользнул по шее, уперся в кадык. Он снова закашлял.
- Ты будто дымом подавился.
На лице скользнула улыбка, как
Слабый огонек взмыл в небо с тихим свистом.
- Я так устал. скользит свет от фар проезжей машины.
- Я жизнью подавился
Он всегда был самым счастливым, самым радостным, самым озорным из нас, и возможно оттого, мы с таким удовольствием наблюдали за его грустью.
Видеть печаль в том лице, что всегда улыбалось тебе - удовольствие для искушенных эстетов, для тех любителей искусства в чьих головах кроются воистину садистские мотивы.
Счастливые люди, а уж тем более веселые, страдают так ярко, так горько и глубоко, что даже не успеваешь удивиться тому факту, что этот человек, сборище смешков, вскриков, хохота и кривляния, способен устать от самого себя и не способен сдержать своих слез.
И по привычке, натягиваются щеки и губы, оголяются зубы. И даже когда он мучается сам от себя, то делает это также ярко как и веселится. Он стоит, а мы наблюдаем фейерверк его печали.

Слабый огонек взмыл в небо с тихим свистом.
- Я так устал.
Еще один. Он расплескался на несколько блеклых искр, но прозвучал также негромко и неуверенно.
- Я так от всего устал, - руки прикрыли лицо.
Следующий. Огненные брызги озарили небо с жалобным завыванием
- От себя, от работы, от друзей, от страны.
Грохот. Взрыв. Небо окровавлено настоящим салютом. Закончилась прелюдия.
- Я ненавижу себя! - сломалось тело под тяжестью собственного позвоночника. Пальцы жестоко впились в кожу, запутались в кудрях.
Новый выстрел в небо прозвучал слишком рано. Салют гремел, не дав предыдущему замолкнуть.
- Ненавижу свою жизнь!
Все выстрелили. Всё выстрелило. Ночь озарилась, оттого что огни стали драться друг с другом, сливаться, кричать вместе и отдельно. Вопить и громко плакать, бить себя в грудь, рвать пружины.

Он громко шмыгнул носом, пока последний красный светлячок с вистом описал петлю в высоте и потом окончательно потух. Хлопок.
Он распрямил плечи. Все огни исчезли. Фейерверк закончился.
Он запрокинул голову вверх, а на небе ни одной звезды, ни намека на облако.

- Пусто.
И говорил он не о небе.