За ночь раны от колючек покрылись корками и присохли к тонким хлопчатобумажным простыням. Очнувшись, я не сразу поняла, где жжет, и еще дольше вспоминала, как поранилась. Зажмурила глаза, подождала минуту, и все нахлынуло разом: шипы, ложка, долгая дорога, Элизабет. Рывком вытащив руки из-под одеяла, я оглядела ладони. Порезы открылись, из них сочилась кровь.
Было рано и еще темно. На ощупь я пробралась по коридору в ванную. Там, где мои руки касались стен, оставались кровавые полосы. В ванной была Элизабет. Она уже встала, оделась и сидела за туалетным столиком, словно собиралась накраситься, только вот косметики на столике не было - только полупустая баночка с кремом. Она зачерпывала крем безымянным пальцем с коротким гладким ногтем и наносила его под карими глазами, вдоль точеных скул и ровной переносицы. У нее не было морщин, и кожа сияла смуглым теплом лета. Я подумала, что на самом деле она намного моложе, чем кажется в своей рубашке, застегнутой на все пуговицы, с волосами, расчесанными на прямой пробор и собранными в тугой пучок. Увидев меня, она повернулась, четкий профиль отразился в зеркале.
- Как спалось? - спросила она.
Я шагнула вперед и поднесла ладони так близко к ее лицу, что ей пришлось отодвинуться, чтобы что-то увидеть. Она ахнула:
- Почему ты вчера ничего не сказала?
Я пожала плечами.
Элизабет вздохнула:
- Давай сюда руки. Еще не хватало, чтобы зараза попала.
Она похлопала по колену, приглашая меня сесть, но я попятилась. Достав из-под раковины маленькое блюдце, Элизабет налила в него перекись, взяла мои ладони и по очереди окунула их. Она ждала, что мое лицо скривится от боли, но я сжала зубы. Раны побелели и вспенились. Элизабет выплеснула перекись из блюдца, наполнила его снова и еще раз окунула туда мои руки.
- Не жди поблажек, - сказала она. - Но если бы ты честно пыталась найти ложку, не смогла и извинилась от чистого сердца, я бы тебя простила. - Ее лицо было суровым. В сонном тумане раннего утра я решила, что мне почудилась вчера прозвучавшая в ее голосе нежность.
Она снова окунула мои руки в перекись, глядя, как на ранах пузырится и шипит белая пена. Промыв мои ладони холодной водой, она вытерла их чистым полотенцем. Следы от шипов были глубокими и пустыми внутри, как будто перекись выжгла мясо. Элизабет медленно забинтовала мои ладони, от запястий к пальцам.

ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ванесса Диффенбах "Язык цветов"
Teen FictionМох считается символом материнской любви, потому что, подобно этой любви, утешает сердце с наступлением невзгод зимы, когда летние друзья нас покидают. Генриетта Дюмон, «Язык цветов»