Мамаша Марта вернулась в субботу, как и обещала. Села на пол у входа в голубую комнату. Я отвернулась. Меня терзали тяжелые мысли о том, что я сделала, и я была уверена, что Марта обо всем догадается. Женщина, которая едет на роды еще до того, как ей позвонили, наверняка чувствует, когда ребенок в опасности. Я ждала, когда же она предъявит обвинения.
- Дай мне ребенка, Виктория, - сказала она, подтвердив мои страхи. - Давай же.Я просунула мизинец между грудью и деснами малышки, как учила Марта. Давление ослабло. Я вытерла ей рот большим пальцем, пытаясь стереть засохшую кровь с верхней губы, но мои старания не увенчались успехом. Я подала ей сверток через плечо, не оборачиваясь.
Мамаша Марта ахнула.
- Какая большая девочка, - заворковала она. - Как я по тебе соскучилась. - Я думала, она сейчас встанет, уйдет и заберет мою дочь, но вместо этого лишь услышала звук пружины весов. - Двенадцать унций! - восторженно объявила акушерка. - Ты мамочку всю выпила?
- Именно так, - пробормотала я. Слова впитались в стены, никто их не услышал.
- Вылезай, Виктория, - велела мамаша Марта. - Давай помассирую тебе ноги или сделаю бутерброд с расплавленным сыром. Если так возиться с ребенком, никаких сил не останется.
Я не пошевелилась. Я не заслуживала ее похвал.
Марта протянула руку и принялась гладить меня по лбу.
- Выходи, или я сама туда залезу, - пригрозила она. - Знаешь же.
Я знала. Смесь для искусственного вскармливания по-прежнему стояла у меня в ногах, в пакете, - улика преступления. Я запихнула ее подальше в угол, перевернулась и выползла ногами вперед. Сев на диван, стала ждать, когда мамаша Марта догадается. Но та вообще не смотрела на мое лицо. Она подняла мне рубашку и стала втирать какой-то крем из лавандового тюбика в мои потрескавшиеся соски. Крем был прохладный и смягчил жгучую боль.
- Оставь себе, - сказала она и вложила тюбик мне в ладонь. Потом повернула мое лицо к свету и посмотрела в виноватые, бегающие глаза. - Поспать удается? - спросила она.
Я вспомнила, что было вчера ночью. После того как я доела бутерброд, мы с малышкой пошли в голубую комнату, где она опять присосалась ко мне и закрыла глаза. Она сосала, глотала и засыпала, наладив изнурительную последовательность, и я позволяла ей все, смирившись с болью как с наказанием. Сама я не сомкнула глаз ни разу.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ванесса Диффенбах "Язык цветов"
Teen FictionМох считается символом материнской любви, потому что, подобно этой любви, утешает сердце с наступлением невзгод зимы, когда летние друзья нас покидают. Генриетта Дюмон, «Язык цветов»