Перед началом свадебного сезона Рената наняла меня на полный день. Предложила процент от продаж или премию - но только что-то одно. Я прекрасно себя чувствовала и устала просить Гранта подвезти меня на цветочную ферму и обратно, поэтому взяла премию.
Барабанщик из группы Натальи продал мне свой старый хетчбэк. Мол, новая барабанная установка (которая звучала гораздо громче старой) не помещается в салон. И вот он обменял свою развалюху на мою премию. Мне казалось, что сделка выгодная, хотя я понятия не имела, сколько стоят машины. К тому же у меня не было прав, и водить я не умела. Грант отогнал машину на буксире, прицепив ее к фургону, в котором возил цветы, и неделями не разрешал мне выезжать за ворота фермы. А когда все же позволял, то лишь в аптеку и обратно. И даже через несколько недель я страшно боялась автомобиля. Лишь через месяц набралась храбрости выехать в город одна.Той весной я работала в «Бутоне» по утрам, а после обеда искала оставшиеся цветы для справочника. Сфотографировав все экземпляры на ферме Гранта, переместилась в парк «Золотые ворота» и на океанский берег. Северная Калифорния сама по себе была ботаническим садом: дикие цветы росли между полосами оживленных асфальтовых шоссе, ромашки выглядывали из трещин на тротуарах. Иногда Грант составлял мне компанию: он хорошо определял виды растений, но быстро уставал от маленьких, симметрично спланированных городских парков и загорающих с идеальными фигурами.
По выходным, если нам с Ренатой удавалось закончить вовремя, мы с Грантом шли на прогулку в лес к северу от Сан-Франциско. Прежде чем выбрать маршрут, мы долго сидели на стоянке и смотрели, в какую сторону идет меньше всего людей. В лесу мы оказывались одни, и Грант мог часами наблюдать, как я фотографирую, попутно в подробностях рассказывая о каждом виде растений и его месте в экосистеме. Рассказав все, что знает, он прислонялся к стволу кедра и смотрел сквозь ветви на бледное небо. Между нами повисала тишина, и я все ждала, что он заговорит о Кэтрин, или Элизабет, или о том вечере, когда обвинил меня во лжи. Я все время размышляла над ответом, над тем, как объяснить ему, что произошло на самом деле, не отпугнув навсегда. Но Грант не говорил о прошлом ни в лесу, ни где-либо еще. Казалось, его вполне устраивает наша жизнь, в которой есть только цветы и настоящее.
Я часто ночевала в водонапорной башне. Грант всерьез взялся за готовку, и на кухонном столе появились стопки кулинарных книг с иллюстрациями. Я сидела, читала, смотрела в окно или рассказывала об очередной безумной невесте, а Грант резал овощи, сыпал приправы, помешивал. После обеда он целовал меня, всего один раз, и ждал, как я отреагирую. Иногда я отвечала, и тогда он обнимал меня, и мы стояли в дверях и целовались целых полчаса. Иногда мои губы оставались холодными и неподвижными. Я сама не знала, как отреагирую в тот или иной день. Страх и желание одолевали меня в равной степени. Но каждый раз в конце вечера Грант уходил спать - куда, я не знала, - а я запирала за ним дверь.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ванесса Диффенбах "Язык цветов"
Teen FictionМох считается символом материнской любви, потому что, подобно этой любви, утешает сердце с наступлением невзгод зимы, когда летние друзья нас покидают. Генриетта Дюмон, «Язык цветов»