Солнце сияло почти целую неделю, освещая и таинственный сад. Так называла его Мери, когда думала о нем. Ей очень нравилось это название, а еще больше нравилось ей сознание, что, когда она находилась внутри красивои старой ограды, никто не знал, где она. Ей казалось, что она находится в каком-то волшебном краю, в другом мире.
Мери была странная решительная девочка, и теперь, когда в ее жизни появилось нечто интересное, где она могла проявить свой решительный нрав, она всецело отдалась работе. Она неустанно работала, копала, выпалывала сорные травы, и работа не только не утомляла ее, но с каждым часом все больше и больше нравилась ей. Она казалась ей какой-то волшебной игрой.
Мери находила гораздо больше бледно-зеленых игл, чем ожидала; они, казалось, повсюду выглядывали из-под земли. Иногда она переставала копать, думая о том, как будет выглядеть сад, когда все это зацветет.
В течение этой недели она немножко ближе сошлась с Беном. Несколько раз она заставала его врасплох, вдруг появляясь возле него как бы из-под земли. Дело было в том, что она боялась, чтоб он не забрал своих инструментов и не ушел, если б увидел, что она идет к нему, и поэтому подкрадывалась как можно тише. Но он, очевидно, относился к ней менее неприязненно, чем прежде. Быть может, ему втайне льстило ее желание побыть с ним; кроме того, она стала гораздо вежливей, чем прежде. Он не знал, что, когда она его увидела впервые, она заговорила с ним таким тоном, каким говорила бы с туземным слугой в Индии, не подозревая даже, что старый угрюмый йоркширец не привык преклоняться перед своими господами и только исполнять их приказания.
Он очень редко был разговорчив и иногда на все вопросы Мери отвечал одним ворчанием, но однажды утром разговорился. Он выпрямился, поставив ногу на заступ, и пристально оглядел Мери.
-- Ты давно здесь? -- выпалил он.
-- Около месяца, кажется, -- ответила она.
-- Это делает Миссельтуэйту честь, -- сказал он, -- ты не такая худая и желтая, как была прежде. Когда ты впервые пришла сюда, в сад, ты была похожа на ощипанного галчонка; я подумал тогда, что никогда не видывал более некрасивого и кислого лица, чем твое.
Мери была не тщеславна и никогда не была высокого мнения о своей наружности и поэтому ничуть не смутилась.
-- Я знаю, что я теперь не такая худая; моя чулки становятся уже... А вот малиновка, Бен!
Это действительно была малиновка, красивее, чем когда-либо: ее красный "жилет" блестел, как атлас, она размахивала крыльями, склоняла головку набок и грациозно прыгала. Потом она вдруг расправила крылья и -- Мери едва верила своим глазам! -- взлетела прямо на ручку заступа Бена. А Бен стоял неподвижно, затаив дыхание, пока птичка снова расправила крылья и улетела. Потом он постоял, глядя на ручку заступа, как будто в вей было пени волшебное, и снова начал копать не говоря ни слова. Но так как на лице его то появлялась, то исчезала улыбка, Мери не побоялась заговорить с ним.
-- А у вас есть собственный сад? -- спросила она.
-- Нет; я холостяк и живу у Мартина, возле заставы...
-- А если бы у вас был сад. что бы вы там посадки? -- спросила Мери.
-- Капусту, картофель, лук...
-- А если бы вы хотели посадить цветы? -- настаивала Мери. -- Что бы вы посадили?
-- Цветочные луковицы... что-нибудь душистое, а больше всего роз.
Лицо Мери оживилось.
-- А вы любите розы? -- спросила она.
Бен вырвал с корнем какое-то сорное растение и бросил его в сторону, прежде чем ответил.
-- Да, люблю... Меня этому научила одна молодая дама, у которой я был садовником. У нее был клочок земли в одном месте, которое ей очень нравилось... а розы она так любила, как будто это были дети... или птицы. Я сам видел, как она нагибалась и целовала их... Это было давно, лет десять тому назад.
-- А где она теперь? -- спросила Мери, сильно заинтересованная.
-- На небе, -- ответил Бен, -- как говорит пастор.
-- А что сделалось с розами?
-- Их оставили так... на произвол судьбы.
Мери начала волноваться.
-- И они совсем умерли? Розы умирают, когда их оставляют так? -- осмелилась она спросить.
-- Я научился любить их... Я любил ее, а она -- розы, -- неохотно сознался Бен. -- Раза два в год я уходил туда... делал кое-что... подстригал кусты, расчищал вокруг корней. Они были запущены, но земля была хорошая, и кое-какие выжили.
-- А когда на кустах нет листьев и они сухие и серые или коричневые, то как же можно узнать, живые они или мертвые? -- спросила Мери.
-- Подожди, пока за них возьмется весна, когда солнце светит после дождя, а дождь выпадает после солнечного света, тогда узнаешь.
-- Как же, как? -- крикнула Мери, забыв осторожность.
-- Погляди хорошенько на ветки и, если найдешь на них кое-где коричневые комочки, следи за ними после теплого дождя... Увидишь, что будет.
Он вдруг остановился и с любопытством поглядел на ее оживленное лицо.
-- А ты чего так вдруг заинтересовалась розами? -- спросил он.
Мери почувствовала, что лицо ее вспыхнуло; она почти боялась ответить.
-- Это я... я хочу поиграть... будто у меня есть свой сад, -- пробормотала она, -- я... мне... нечего делать... У меня ничего... и никого.
-- Да, это верно, -- медленно сказал Бен, глядя на нее, -- у тебя нет ничего и никого.
Сказал он это таким странным тоном, что Мери подумала, не жалеет ли он ее немножко.
Мери никогда не жалела самое себя; она только иногда бывала утомлена и сердита, потому что никого и ничего не любила. Но теперь все точно менялось и становилось лучше. Если только никто не узнает про ее таинственный сад, ей всегда будет весело!
Она постояла еще минут десять и задала ему еще несколько вопросов. Он ответил на каждый вопрос своим обычным ворчливым тоном, но не казался таким сердитым, чтобы взять свой заступ и отойти прочь.
-- А вы теперь тоже ходите туда... взглянуть на эти розы? -- спросила она.
-- В этом году я еще не был... У меня суставы болят от ревматизма.
Он сказал это своим ворчливым тоном и вдруг точно рассердился на нее, хотя она никак не могла понять за что.
-- Вот что, -- сказал он резко, -- не задавай так много вопросов. Уходи отсюда и играй себе. Я сегодня толковал достаточно!
Он сказал это так сердито, что она поняла: ей нечего ни минуты оставаться здесь. Она медленно удалилась по дорожке, прыгая чрез веревочку и думая о том, что нашелся еще один человек, который ей нравится, несмотря на свою ворчливость. Да, старый Бен очень нравился ей.
Вокруг таинственного сада шла обнесенная лавровой изгородью дорожка, которая вела к калитке, выходившей из парка в лес. Мери хотелось добежать по этой дорожке до калитки и выглянуть в лес, чтобы посмотреть, нет ли поблизости зайцев. Прыганье через веревочку доставим ей большое удовольствие, и когда она добралась до калитки, она отворила ее и вышла в лес, потому что вдруг услышала какой-то странный тихий свист и ей захотелось узнать, что это было.
Это было нечто странное: она стояла и смотрела, затаив дыхание. Под деревом, прислонившись спиною к стволу, сидел мальчик и играл на грубо сделанной деревянной дудке. Это был мальчик лет двенадцати, очень странного вида.
Он был очень опрятен; щеки у него были красные, как мак, нос вздернутый, а глаза такие круглые и голубые, каких Мери никогда не видывала ни у одного мальчика. На стволе дерева, к которому он прислонился, сидела коричневая белка и следила за ним; из-за кустов поблизости выглядывал фазан, вытянув шею, а подле него сидели два кролика, нюхая воздух. Казалось, будто все они собрались, чтобы быть поближе к мальчику и послушать странные тихие звуки, которые издавала его дудочка.
Увидев Мери, он поднял руку и заговорил почти таким же низким, похожим на звуки дудки, голосом.
-- Не шевелись! -- сказал он. -- А то спугнешь их.
Мери стояла неподвижно. Он перестал играть и стал подыматься с земли. Движения его были так медленны, что он, казалось, вовсе не двигался, но, наконец, он все-таки стал на ноги; белка вскарабкалась вверх по дереву, фазан спрятал голову, а кролики пустились бежать прочь, не выказывая, впрочем, никакого испуга.
-- Я -- Дикон, -- сказал мальчик, -- и я знаю, что ты мисс Мери.
Мери только тогда сообразила, что это был Дикон. Разве кто-нибудь другой умел так очаровывать фазанов и кроликов, как туземцы в Индии очаровывают змей?
У мальчика был большой румяный рот, а улыбка расползалась по всему лицу.
