Утром, после припадка Колина, послали за доктором Крэвеном. За ним обыкновенно всегда посылали в таких случаях, и он всегда заставал его бледным, расстроенным, очень угрюмым и готовым снова разрыдаться при первом слове. Доктор Крэвен боялся и не любил этих визитов. На этот раз он явился в Миссельтуэйт только после обеда.
-- Ну, как он? -- с раздражением спросил он м-с Медлок. -- Когда-нибудь у него лопнет кровеносный сосуд во время такого припадка. Мальчик просто полусумасшедший оттого, что истеричен и страшно избалован.
-- Вы своим глазам не поверите, сэр, когда увидите его, -- ответила м-с Медлок. -- Эта некрасивая кислая девочка, которая, пожалуй, так же избалована, как он, просто околдовала его! Как она это сделала -- невозможно понять! Бог свидетель -- просто посмотреть не на что, и говорит она очень мало, но она сделала то, чего никто из вас не осмелился сделать. Она накинулась на него, как рассерженный котенок, затопала ногами и приказала ему перестать вопить; он был так поражен, что на самом деле перестал. А сегодня... вы только подите взгляните! Просто невероятно!
Картина, которую увидел доктор Крэвен, когда вошел в комнату пациента, действительно поразила его. Когда м-с Медлок отворила дверь, он услышал болтовню и смех. Колин в халате сидел на диване совершенно прямо, разглядывая рисунки в книге, и говорил с некрасивой девочкой, которую в этот момент едва ли можно было назвать некрасивой, потому что лицо ее сияло оживлением.
-- Видишь, вот эти голубые, как стрелы! У нас их будет много! -- заявил Колин. -- Они называются...
-- Дикон говорит, это живокость, только цветы крупнее, -- воскликнула Мери. -- Там их целые клумбы!
Они увидели доктора Крэвена и умолкли. Мери сразу присмирела, а лицо Колина стало капризным.
-- Очень жаль, что ты вчера опять был болен, мой мальчик, -- несколько взволнованно заявил доктор Крэвен.
-- Мне теперь лучше, гораздо лучше, -- ответил Колин тоном раджи. -- А через день, два, если будет ясно, меня вывезут в кресле. Мне нужен свежий воздух.
Доктор сел возле него, пощупал его пульс и с любопытством посмотрел на него.
-- День должен быть очень ясный, -- сказал он, -- и ты должен быть очень осторожен, чтоб не устать.
-- От свежего воздуха я не устану, -- сказал маленький раджа.
Бывали времена, когда этот маленький джентльмен громко вопил от ярости и настаивал на том, что на свежем воздухе он простудится и умрет; поэтому-то не было ничего удивительного в том, что доктор был несколько озадачен.
-- Я думал, что ты не любишь свежего воздуха, -- сказал он.
-- Не люблю, когда я один, -- ответил раджа, -- но теперь со мною будет моя двоюродная сестра.
-- И сиделка, конечно? -- подсказал доктор.
-- Нет, сиделки не надо, -- сказал он так высокомерно, что Мери невольно вспомнила о маленьком радже, с его брильянтами, изумрудами и жемчугами, которые "везде торчали на нем", о его маленькой смуглой руке, украшенной рубинами, которою он давал знак своим слугам приблизиться и выслушать его приказания.
-- Моя двоюродная сестра умеет ухаживать за мною; мне всегда лучше, когда она со мною. Вчера ночью она меня успокоила. А кресло мое повезет сильный мальчик... которого я знаю.
Доктор Крэвен встревожился. Если этот надоедливый истеричный мальчик выздоровеет, то он, доктор, потеряет всякую возможность унаследовать Миссельтуэйт... Но он все-таки не был бесчестным человеком и не хотел позволить мальчику подвергнуться какой-нибудь опасности.
-- Этот мальчик должен быть сильный и надежный, -- сказал он. -- Я должен знать его. Кто он? Как его зовут?
-- Это Дикон! -- вдруг сказала Мери. Ей казалось, что все в степи должны были знать Дикона. И она не ошиблась, она увидела, как на озабоченном лице доктора Крэвена появилась улыбка облегчения.
-- О, Дикон! -- сказал он. -- Если это Дикон, то это вполне безопасно. Он силен, как степной пони.
-- И он самый надежный мальчик во всем Йоркшире, -- сказала Мери.
-- А ты принял вчера брому, Колин? -- спросил доктор.
-- Нет, -- ответил он. -- Сначала я не хотел принимать его, а потом, когда Мери меня успокоила, она убаюкала меня... она говорила так тихо... про весну, которая идет... в сад...
-- Гм... это очень успокаивает, -- сказал доктор, совершенно сбитый с толку, взглянув мельком на Мери, которая сидела на табурете и молча глядела на ковер. -- Тебе, очевидно, гораздо лучше, но ты должен помнить.
-- Я не хочу помнить, -- прервал Колин опять тоном раджи. -- Когда я лежу один и вспоминаю, у меня все начинает болеть, и я думаю о таких вещах, что мне хочется кричать... потому что я боюсь... Если бы где-нибудь был такой доктор, который может заставить забыть о болезни, а не помнить, я бы велел привезти его сюда... Мери заставляет меня забыть, и поэтому мне лучше, когда она тут.
Доктору Крэвену никогда не приходилось делать такого короткого визита после припадков Колина; ему обыкновенно приходилось оставаться долго и делать очень многое. На этот же раз он не прописал никакого лекарства и не дал никаких приказаний. Когда он сошел вниз, у него был очень задумчивый вид, и м-с Медлок, с которой он остановился поговорить в библиотеке, сразу поняла, что он был очень озадачен.
-- Ну, что, поверили ли бы вы этому, сэр? -- спросила она.
-- Положение вещей теперь совсем иное, -- сказал доктор, -- и нельзя отрицать, что оно лучше прежнего.
...В эту ночь Колин спал, ни разу не проснувшись, и когда он открыл глаза утром, он остался лежать неподвижно и улыбался, сам не подозревая этого, улыбался, потому что ему было как-то удивительно хорошо. Он повернулся на бок и с наслаждением потянулся. Доктор Крэвен, вероятно, сказал бы, что его нервы отдохнули и успокоились Вместо того чтобы лежать и глядеть на стены и сожалеть о том, что он проснулся, он думал о планах, которые они с Мери строили вчера, о саде, о Диконе и его зверях. Минут через десять он услышал, как кто-то бежит по коридору: чрез секунду Мери уже была в комнате и подбежала прямо к его постели, внеся с собою запах свежего, душистого утреннего воздуха.
-- Ты уже выходила! Как хорошо от тебя пахнет листьями! -- воскликнул он.
Она бежала, и волосы ее распустились, и вся она точно сияла.
-- О, как хорошо! -- сказала она, слегка запыхавшись. -- Ты никогда ничего подобного не видел! Она пришла! Я думала, что она уже давно пришла, во она пришла только сегодня! Весна пришла! Так говорит Дикой
-- Пришла? Правда? -- крикнул Колин. и хотя он ровно ничего не знал о весне, у него забилось сердце. Он сел в кровати. -- Открой окно! Может быть, мы услышим трубный глас! -- добавил он, смеясь не то от волнения, не то своей выдумке.
Мери тут же очутилась около окна, широко открыла его, и в комнату ворвался свежий, душистый воздух и пение птиц.
-- Это свежий воздух! -- сказала она. -- Ложись на спину и вдыхай глубоко! Дикон всегда так делает, когда лежит в степи. Он говорит, что поэтому он такой сильный, как будто будет жить всегда... во веки веков. Дыши же! -- Она повторяла слова Дикона, и они почему-то особенно понравились Колину.
-- "Во веки веков"! Неужели? -- сказал он и стал глубоко вдыхать в себя воздух, и ему показалось, что с ним происходит нечто новое и чудесное.
Мери опять подошла к его постели.
-- Всякие растения так и спешат выглянуть из-под земли, -- продолжала она, -- везде распускаются цветы, везде почки, и зеленое покрывало уже почти закрыло все серое. А птицы так спешат вить гнезда, потому что боятся, что уже поздно, они даже дерутся за место в саду... А розовые кусты уже совсем ожили, и в лесу уже есть подснежники... Семена, которые мы посеяли, уже взошли, и Дикон принес с собою свою лису, и ворону, и белок, и маленького ягненка... -- Она остановилась перевести дух.
Три дня тому назад Дикон на шел в степи крохотного ягненка, лежавшего подле своей мертвой матери между кустами терновника. Ему не раз случалось находить таких "сирот", и он знал, что надо делать. Завернув его в свою куртку, он принес его в коттедж, положил подле печи и напоил теплым молоком... Теперь же он всю дорогу нес его на руках; в кармане у него вместе с белкой была бутылка молока, из которой он поил ягненка; а когда Мери уселась под деревом и теплый, мягкий ягненок свернулся у нее на коленях, она не могла говорить от радости. Ягненок! Живой ягненок, который лежит на коленях, точно дитя!
Она с увлечением описывала все это Колину, а он лежал и слушал, глубоко дыша, когда вошла сиделка. При виде открытого окна она слегка вздрогнула. Не один жаркий день просидела она, задыхаясь, в этой комнате, только потому, что ее пациент был уверен, что люди простуживаются, если окна открыты.
-- Вам не холодно, мистер Колин? -- спросила она.
-- Нет, -- ответил он. -- Видишь, как я глубоко вдыхаю свежий воздух. От него становишься сильным. Я буду завтракать на диване, и Мери будет завтракать со мной.
Сиделка ушла, едва скрывая улыбку, чтобы распорядиться относительно завтрака.
Когда Колин уже сидел на диване и на столе стоял завтрак для двоих, он заявил сиделке самым высокомерным тоном, как раджа:
-- Сегодня утром ко мне в гости придет мальчик с лисицей, вороной, ягненком и двумя белками. Пусть их приведут наверх, как только они придут. Пусть никто не играет с животными внизу и не задерживает их там. Я хочу, чтобы они были здесь.
Сиделка тихо ахнула и закашлялась, чтобы скрыть это.
-- Слушаю, сэр, -- ответила она.
-- Ты можешь сделать вот что, -- добавил он. -- Скажи Марте, чтобы она привела их сюда. Этот мальчик -- брат Марты; его зовут Дикон, и он чародей: он привораживает животных.
-- Надеюсь, что звери не будут кусаться, -- сказала сиделка.
-- Я тебе сказал, что он чародей, -- строго сказал Колин, -- а звери чародеев не кусаются.
-- В Индии есть заклинатели змей, -- сказала Мери, -- и они всовывают головы змей себе в рот!
Когда они позавтракали, Колин спросил Мери:
-- Как ты думаешь, когда придет Дикон?
Он не заставил себя ждать. Минут через десять Мери подняла руку.
-- Слушай! -- сказала она. -- Слышишь карканье?
Колин прислушался и услышал хриплое "карр-карр".
-- Да, -- ответил он.
-- Это Сажа, -- сказала Мери. -- Слушай еще? Слышишь теперь блеяние... тихое такое?
-- Да, да! -- крикнул Колин, весь зардевшись.
-- Это ягненок! -- сказала Мери. -- Дикон идет!
На Диконе были тяжелые, неуклюжие сапоги, и хотя он старался ступать тихо, они стучали, точно чурбаны, когда он шел по длинным коридорам. Колин и Мери слышали, как он шагал, до тех пор, пока он не миновал завешенную ковром дверь и вошел в устланный мягким ковром коридор, ведший в комнату Колина.
-- С вашего позволения, сэр, -- доложила Марта, отворив дверь, -- сюда пришел Дикон и его твари.
Дикон вошел, улыбаясь своей широкой, милой улыбкой. На руках у него был ягненок; вслед за ним шагала рыжая лисичка; Орех сидел у него на правом плече. Сажа -- на левом, а из кармана куртки выглядывали голова и лапки Скорлупки.
Колин медленно приподнялся, сел и стал пристально глядеть на них, так же пристально, как глядел на Мери, когда впервые увидел ее, но взгляд его выражал восторг и удивление. Дело было в том, что, несмотря на все рассказы, которые он слышал, он все-таки не мог себе представить, что за мальчик Дикон; не мог представить, что его лиса, ворона, ягненок и белки держатся так близко к нему, что почти кажутся частью его самого. Колин никогда в жизни не говорил с другим мальчиком и был так поглощен любопытством и радостью, что ему и в голову не приходило сказать что-нибудь.
Дикон же не испытывал ни малейшей робости или неловкости. Он не испытывал никакого смущения, если, например, ворона, не зная его языка, не говорила с ним, а только смотрела, когда они впервые встретились: все живые создания делали то же самое, пока не узнавали друг друга. Он подошел к дивану и спокойно положил ягненка на колени Колина; маленькое животное сейчас же прижалось к теплому бархатному халату, тыча мордочку в его складки и нетерпеливо толкаясь курчавой головкой о бок Колина. Конечно, никто не мог бы удержаться, чтобы не заговорить!
-- Что он делает? -- воскликнул Колин. -- Чего ему надо?
-- Ему надо свою мать, -- сказал Дикон, улыбаясь еще шире. -- Я принес его тебе голодным, потому что знал, что ты захочешь посмотреть, как его кормят.
Он стал на колени подле дивана и вынул из кармана бутылку молока.
-- Иди-ка, малыш, -- сказал он, осторожно поворачивая своей загорелой рукой маленькую белую головку, -- ведь тебе этого хочется! -- И он сунул резиновый наконечник бутылки ему в рот; ягненок стал жадно сосать.
После этого, конечно, нашлось о чем поговорить. Когда ягненок заснул, на Дикона так и посыпались вопросы, и он на все ответил. Потом он рассказал им, как нашел ягненка три дня тому назад на рассвете, когда он стоял в степи, слушая пение жаворонка.
Пока он говорил, Сажа степенно вылетела и влетела в открытое окно. Орех и Скорлупка карабкались на деревья, стоявшие под окном, бегали вниз и вверх по их стволам, а Капитан свернулся клубком возле Дикона, сидевшего на ковре.
Потом они рассматривали рисунки в книгах по садоводству. Дикон знал "деревенские" названия всех цветов и знал, какие именно из них росли в таинственном саду.
-- Я не могу выговорить вот этого имени, -- сказал он, указывая на рисунок, под которым было написано "Aquilegia", -- но у нас эти цветы называются голубки, а вот эти -- жабрей, и растут они возле изгородей; только те, что в саду, -- крупнее и красивее. В саду есть большие клумбы голубков; когда они распускаются, они похожи на стаи белых и голубых мотыльков.
-- Я все это увижу! -- крикнул Колин. -- Я все это увижу!
-- Конечно! Ты должен это видеть! -- сказала Мери. -- И не надо терять времени!
