Прокаженная.

Часть 48

— Но ты же здесь. И даешь это понять совершенно недвусмысленно.

— Сначала мне пришлось бы как следует изучить письма заменивших меня. Сколько их после меня было?

Майорат сказал не без цинизма:

— Наверняка не меньше, чем до тебя... и, несомненно, меньше, чем гостей в палевом будуаре.

Маркграфиня изящно потянулась. Забрасывая руки за голову, разнеженно сказала:

— Ты великолепен, как встарь. Вот только куришь какую-то дрянную сигару, не иначе, это она делает тебя другим, совсем не тем, что в Риме. Что поделать, я понимаю: эта страна холодит кровь в жилах. По-настоящему прекрасных женщин тут не найти — знаю я этих северных дам... Уверена, они тебе давно надоели.

— Совершенно верно, — бросил он равнодушно.

Вера мягкими движениями тигрицы переместилась ближе к нему; рука ее нетерпеливо похлопывала по бархатной подушке дивана:

— Султан мой, поезжай на зиму в Рим! Я же сказала, что люблю тебя по-прежнему. Поедешь?

Майорат покривил губы. В глазах у него плясали чертики.

— Зачем? Исключительно для того, чтобы дать пощечину герцогу и обновить палевый будуар?

Он склонился и с проказливой усмешкой заглянул ей в глаза.

— Я твоя, — шепнула она.

— Вот видишь? Наш север тебя не заморозил.

Он посмотрел на Веру. Нельзя было остаться равнодушным к этой женщине, по-прежнему прекрасной, преданной ему, невыразимо притягательной. И все же некий холод остужал охвативший его жар.

Маркграфиня положила руку ему на колено и зашептала:

— Мой лев! Помнишь, как я тебя называла? Mon lion.[65]

Другой рукой она обняла его и прошипела сквозь зубы:

— Оставь эту холодность, я начинаю злиться! И откинулась на диван гибко, словно змея:

— Ну, не смотри так на меня! С такой насмешкой! У тебя прибыло стали во взгляде, ты сейчас словно лев над жертвой. Великолепный, но страшный!

Майорат засмеялся, не скрывая иронии:

— Лев? Ха-ха... Не бойся, Вера, мои когти для тебя больше не страшны...