Свести натуралов? Да легко!

И все как-то складывается.

Знаешь, я теряю свободу, когда теряю тебя.
И я теряю голос.
Пропадаю в небе и снова рождаюсь после дождя
В поисках белых полос.
Для тебя никто, и что я вообще могу изменить?
Я для тебя не первый.
Чтобы между нами осталась эта нелепая нить,
Я разрываю нервы.

Много ли люди задумываются над значением слов? Разница между некоторыми может быть настолько незначительной, маленькой и вообще глупой, но такой значимой. Слышать и слушать. А вы понимаете различие?

Нелли явственно понимала, что не слышала свою душу, когда та нашептывала: «Остановись, пожалей своё сердце... Перестань... Больно... Тебе будет больно». Она слушала, но не слышала. А теперь расхлебывает кашу, которую заверила. Да и не стоило ей идти в спортзал после тренировки, чтобы поговорить со мной, я был...ну... немного занят.

Женя тренировался дольше всех, пока не закончили волейболисты. Команда быстро ретировались, оставляя меня, своего любимого тренера, собирать мячи. Вот же поганцы. Припомню им потом.

— Лен, я...

Мячи летят на пол, а руки дрожат, я давлю улыбку, но боюсь повернуться.

— Кхм, да? — ноги начинают слушаться, разрешая показать своё лицо, которое, я точно уверен, сереет, как у мертвеца.

— Ты...э... в порядке? А то как-то побледнел.

А вот теперь покраснел. Ну, блин, хватит, что ты как баба, в самом деле? Я прочищаю горло.

— Да, всё нормально. Не беспокойся, чёрт, прости, мне пора, — дыхание сбивается, и я начинаю позорно искать пути к отступлению. Уже открываю дверь в тренерскую, но она захлопывается перед моим носом, а сам я оказываюсь прижат к ней. — Ты чего? — голос тихий и хрипит от чего-то. Я не могу даже ему в глаза посмотреть, только в шею.

И залипаю на влажной капельке, стекающей от подбородка по кадыку и исчезающий где-то под форменной майкой. Глаза распахиваются до предела, за долю секунды, когда мягкие губы застывают в прикосновении на лбу.

— Я всё ещё ненавижу геев, но... ты меня сломал.

Он шепчет, не отрывая губ, а я весь мурашками изошёлся. Издергался уже, да и сердце с ума сходит, носится как угорелое, не давая ни думать, ни говорить. Лишь тихо млеть и надеяться, что этот момент продлиться хотя бы ещё минуту. Боже, я так долго ждал, спасибо.

Блаженно улыбаясь, я оглядываюсь в сторону открытой двери в коридор и замираю. Нелли неотрывно смотрит, не замечая даже, что по щекам струятся слёзы. Лицо отрешённое, будто она и не здесь вовсе. Где-то очень далеко. Но я знаю, что она улавливает сейчас каждое наше движение, следит и наблюдает. Мазохистка.

А я садист. Мне почему-то в этот момент наплевать, что Нелли — моя подруга. Я думаю лишь о том, как ударить её побольнее. Чтобы она убежала, чтобы рыдала до красных глаз и опухших век.

Я тянусь к чужой шее, легко целуя, распаляя желание, которое сам же и зажёг. Я вижу страшную боль её сердца, шрамами оседающую на душе.

Я выиграл. Она сбежала.

Но мне теперь тоже ужасно больно. Почему же?

Неужели мне стоит отказаться от любви, потому что подруга умирает от страданий?

Я не знаю. Как мне угадать?

&

Алёнка посмотрела в зеркало снова. Шрам её практически больше не волновал, а повязку сняли целиком. Врачи удивлялись, потому что на ней всё как на собаке заживает. Волосы даже начали отрастать. Только вот их тут же убивает химиотерапия. Рвало пару раз за день. Но это ничего. Она переживёт. Все выдержит. Она должна выжить, должна поступить в ВУЗ и стать врачом. Два года потрачено на подготовку. Нет, она не сдастся, ни за что.

Нелли тихо заходит в палату, прикрывая за собой дверь. Алёнка лишь удивленно смотрит.

— Ты чего? Вчера же только приходи...

Она видит холодные слёзы, мокрыми дорожками проникающие за отворот школьной блузки.

— ...ла... Нелли, милая, ты как? — Ерёмина подбегает к ней, обнимает и гладит по голове, пытаясь успокоить. — Кто тебя обидел? Скажи мне, я от него мокрого места не оставлю.

Алёнка так воинственна в этот момент, что хочется смеяться. Боже, эта дурочка в любом случае поднимет настроение.

— Выздоровей сначала.

Нелли всхлипывает, утирая слёзы, а улыбка так и просится пробиться наружу.

— Так что случилось? — спрашивает Алёнка, когда девушка успокаивается и начинает подкалывать как обычно.

— Да хрень всякая творится, — Марсо пытается отшуться, но не получается.

— Скажи мне, — она видит потяжелевший взгляд карих глаз и сдается. — Ладно, раз сейчас не можешь, то потом точно скажешь.

— О, конечно, — возвращается весёлый настрой и они потихоньку начинают огибать скользкую тему.

Проходит буквально полчаса, и дверь палаты с ноги открывается. Влетает Макс. На нём голубой медицинский халат, синяя роза в одной руке и песня басом из уст:

— Голубой вагон бежит, качается.
Голубые в нём берут разгон.
Интересно, как им там кончается?
Как бы мне хотелось в тот вагон!

Макс вручает цветок Алёнке, которая не может даже рот закрыть от удивления, кланяется, подтаскивает стул и садится напротив. Нелли шокированно поднимается и выходит. Её мозг отказывается переваривать случившееся.

— Это...э... Что это сейчас было? — принюхиваясь к розе, уточнила девушка.

— Завоевание.

— Что? — даже голос сел от такого откровения.

— Ой, у тебя проблемы со слухом? Может, последствия химии?

— Нет...я... Я просто не понимаю.

— Что именно? Я же уже говорил, ты мне нравишься.

— Нет, хватит. Это уже не смешно. Моё сердце яойщицы, конечно, забилось быстрее при виде этой голубой картины, но шутки шутками. А над таким не издеваются.

— То есть. Я выбрал неправильную тактику? Тогда скажи, что мне сделать.

— Ничего! — Алёнка подскакивает со своего места, блистая сталью зелёных глаз. — Ты не ту выбрал! Я не запрыгну тебе на шею от того, что ты исполнил мою маленькую мечту. Зачем я тебе? Помешанная, глупая. Я и до болезни красотой не сверкала на право и лево, а сейчас ещё и лысая. Тем более — больная, тем более — раком. Ты что, ненормальный?!

Её руки медленно оказываются в плену чужих ладоней, призывая к молчанию.

— Этим ты и нравишься людям. Ты рассудительная, скромная и такая привлекательная, что глаз не оторвать, когда улыбаешься. Мне нравится всё это в тебе. Не веришь? Ладно, я докажу. Вот только мне не пятнадцать и не двадцать, мне уже двадцать четыре. Я прохожу практику в частной клинике, где ты лечишься бесплатно, просто потому что знаешь меня. Разве это плохо? Я серьезён, пойми, наконец. Я давно знаю, что стандарты красоты никогда не совпадают с мнением большинства. Зачем мне «красивая» дурочка, которая думает, что Линкольн — марка дорогого сыра. А таких слишком много вокруг, чтобы я мог променять их на ту, что если полюбит, то навсегда.

Алёнка смотрела и не верила. Её никогда не жаловал противоположный пол. А первый парень — так вообще бывший лучший друг, который предложил встречаться от нечего делать. Так обидно, ведь она множество раз любила, а её никогда.

Почему один раз не кинуться в омут с головой, забывая о всех своих предрассудках?

— Ладно, — губы против воли растягиваются в улыбке.

— Что, вот так просто? И никаких просьб пробежаться голым по улице?

— Боже, а ты хочешь? — Алёнка наклоняется на уровень чужих тёмно-зелёных практически болотных глаз. Они завораживают.

— Пфф, ни за что.

Девушка ладонями обхватывает лицо, продолжая вглядываться. Ищет подвох. Только вот не находит.

— При первой встрече ты был таким...мм...серьёзным. Прямо профессионал. А сейчас словно оболтус пятилетний. Тупеешь?

— Да. Ты отупляешь.

Макс сам приближается, сокращая считанные сантиметры. Дурочка, так долго бегала, но теперь ты в плену. Ты не сдалась, просто разрешила кому-то поддерживать и оберегать. Полагаться на себя и искать заботы. Ты молодец, вырвалась из раковины, что сковывала всё это время.

&

Так летит быстро время, когда хочешь, чтобы оно остановилось. Так мимо пролетает май, унося с собой последний учебный год. Последний звонок, первые экзамены, наступающее на пятки лето и тихий ветер, шелестящий зелёными листьями.

Алёнка не пришла в школу до самого конца года. Я знал, где она и почему.

Признаюсь честно, я боялся, что она не выживет. Столько лет мы не виделись, столько времени было упущено. И теперь точно ничего не вернёшь. Её болезнь... Слишком страшная, чтобы надеяться хоть на что-то.

Я не верил в неё. И мне очень за это стыдно. Я не верил в друга, который всегда верил в меня.

Поэтому сейчас мне пришло в голову навестить её. Спустя долгое время. Из-за своей слабости мне было стыдно смотреть этой девушке, не сломавшейся под гнетом проблем, в глаза.

Открываю дверь и вижу прекраснейшую картину: Алёнка восседает на коленях какого-то врача, обнимает за шею и радостно смеется, парень же ласково смотрит, медленно поглаживая по спине. Она бледная, почти серая, на голове бандана, а вещи висят на ней так, будто были на пару размеров больше.
Но она так улыбается, что сердце пропускает удар, замирает на секунду.

Она живет, она жива.

Меня замечают, и я начинаю смеяться. Алёнка удивляется, но с места не двигается.

— Привет, Лен. Давно тебя не видела.

— Э. Я помешал?

— Да нет.

Мне как-то неловко, чёрт. Блин, почему только мне стыдно?!

— Я, пожалуй пойду, — мужчина ссаживает её с колен и выходит за дверь за место меня.

Я молчал. Слова как-то не шли, застревая в горле. Вина давила на внутренности, а сердце почему-то было спокойно. Я чувствовал, что что-то должно произойти, но даже не представлял что именно.

— Я не виню тебя, что ты не приходил ни разу. Я понимаю.

Улыбка. Чёрт. Ну зачем? Я же виноват! Я виноват! Почему ты улыбаешься мне? Я обидел тебя! Почему?! Ты убиваешь меня своей добротой сильнее, чем если бы кричала и обвиняла. Ты ужасно коварная.

Я уже собирался что-то возразить, перебить, но дверь резко распахивается, чуть не впечатывая меня в стену. Уже другой, но такой же молодой врач, пытаясь отдышаться от бега, размахивает какой-то бумажкой.

— Аль... Алён... Алёна Романовна! — он практически выкрикивает это. Ну что за манеры? — У вас спонтанная ремиссия! Такое бывает очень редко, в особенности в вашем случае, но это так...

Больше мы и не слушали. Я повернулся к Алёнке, она посмотрела на меня, и её глаза наполнились влагой. Мы не могли поверить, но очень хотели.

— Я... здорова? — её голос охрип и сел до тихого шепота.

— Рак отступил, но вам нужно пройти еще несколько проверок, чтобы всё уточнить...

— Я здорова... — она сделала шаг ко мне, а я на встречу.

Мы буквально упали в объятия друг друга. Она громко рыдала, а я пытался держаться. Но слёзы всё равно иногда скатывались по щекам. Господи, я впервые в жизни рад до усрачки. Господи, я в тебя не верю, но ты просто мировой мужик. Клянусь, она заслужила этого второго шанса. Или ты тоже яойщик и решил спасти единомышленника? Ладно, мне всё равно.
Спасибо.
Я в тебя верю.

&

Никита смотрит в учебник, пытаясь хоть что-то запомнить. Солнце нещадно палит, до экзамена по биологии десять дней, а голова как была пустой, так пустой и осталась.

Скамейка обжигающе горячая, а тень от высокого дерева ни капли не спасает. Наваливается какая-то странная сонливость. Хочется лишь опустить тяжелые веки и больше никогда их не открывать. Учебник медленно выскальзывает из рук и с грохотом падает на асфальт. Глаза закрываются, и Никита не видит, как девушка поднимает его книгу, легко заправляя свою длинную тёмную прядь волос за ухо.

— Не теряй учебники. Тебе ещё экзамены сдавать, — она присаживается рядом, но морщится от раскалённого сидения.

— Нелли? Эээ, не ожидал тебя увидеть.

— Ну, да, согласна, в школе мы практически не общались. Я просто хотела спросить, когда Коля приезжает. Интересно мне как-то. Всё-таки не один год вместе учились.

Никита теряется, бездумно сминая страницы книги. По правде говоря, про Малышева после того звонка он не знал ничего. Не хотел. Обиделся. А потом слишком нервничал, чтобы снова набрать знакомый номер. Но Коля звонил несколько раз, а он трубку не брал. Боялся чего-то. Чувств, например. Что-то новое и ужасно странное охватывало его каждый раз при мысли о звонке. Он беспокоился... и боялся. Боялся, что попросит приехать раньше времени, помешает исполнить мечту. Это странно.

— Я поняла.

— Э, прости, я ушёл немного в себя. Ты что-то сказала?

— Я сказала, что поняла. — она вздохнула. — Хочешь, дам совет? — увидев короткий и не решительный кивок, девушка продолжила: — Не размышляй долго над чуаствами, время не помощник в этом деле.

Вспышка в голове оглушила на секунду, и он поморщился, вспоминая то, что сказала ему Алёнка почти восемь месяцев назад:

« — Слушай, Солнцев, я, конечно, даже не представляю, что творится в твоей голове, но хотелось бы предупредить: не раздумывай долго над тем, что чувствуешь. Время с чувствами не поможет.

— Это ты о чём?

Она отмахнулась, продолжая попивать чай.

— Поймёшь когда-нибудь... „

Глаза удивленно округляются, а рот в шоке приоткрывается. Алёнка уже давным-давно знала, чем всё это кончится. Она, блин, экстрасенс, что ли?

— Нелли, ты это к чему? — Никита злится, потому что не хочет повторения того разговора.

— Я объясню тебе на своём примере. Был один парень, он нравился мне, но я молчала, потому что его любила моя подруга. Он не любил её, ему просто было интересно, что такое отношения. Но я всё равно молчала. Они расстались, причем подруга думала, что это по её вине. Я утешала, и всё равно молчала. Хотя появился шанс. Прошёл месяц, я всё ещё ничего не сказала, хотя знала, что теперь нравлюсь ему. Ещё через некоторое время он предложил мне встречаться, был огромный соблазн, но я снова промолчала. А потом явился он, — Нелли как-то рвано вздохнула, потирая виски, — Тогда всё пошло наперекосяк. Он признался, и моя долгая любовь заинтересовалась им. Я видела это. Он бил его, кричал, заставлял сдаться. Но придурок и не думал отступать. И вот именно тогда я поняла, что безбожно все просрала. Момент упущен.

Она тяжело опустилась на голову и прикрыла лицо руками, из-за чего голос звучал приглушенно.

— Мне пришло в голову свести их. И я свела. Сделала всё, чтобы они не отказались друг от друга. Но, кто бы знал... Чёрт... Это так больно. А теперь я малодушно хочу повернуть назад.

Никита внимательно слушает, не перебивает, а, главное, понимает. Ему не жалко Нелли, ведь она сделала свой выбор, за который готова ответить, хоть и совсем не хочет принимать результаты своей ‚сердобольности'.

— Почему ты не стала бороться?

— Потому что упустила всё. Потому что слишком долго думала. Не повторяй моих ошибок.

— Знаешь, — Никита встает с лавочки, — даже если я совершу подобную глупость, то это будет лишь моя ошибка. И, — он замялся, — спасибо. Ты помогла мне.

Нелли улыбнулась.

&

Солнцев снова сидит в парке, на том же месте, в то же время. Также нещадно жарит, так же горит под ним лавочка, и также закрываются глаза. Учебник летит на асфальт из ослабевшей руки, а экзамен уже завтра. Его подхватывают у самой земли, а Никита не хочет даже смотреть и знать, почему не прозвучало хлопка удара обложки о поверхность.
Снова Нелли? Ну и ладно, он так хочет спать, что наплевать на всё.

— Экзамен завтра, а ты спишь. Itʼs bad. Are you ready?

Никиту подбрасывает на месте, а печёнка и желудок внутри меняются местами.

Коля смотрит на него, смеясь, и прикрывается от солнца рукой. Он изменился, но всё такой же балбес. Только теперь его тёмные волосы чуть выгорели, а виски выбриты. Ему, как никому другому, шла эта странная причёска. Кожаная косуха сидела идеально, подчеркивая при этом спортивную фигуру. Мотоциклетный шлем как влитой прописался в правой руке.

— Ты... Эээээ.

— Ясно. Шок. Пациент в коме. Начинаю эвакуацию.

Коля резко закидывает ‚пациента' на плечо и несёт в сторону своего припаркованного недалеко мотоцикла.

Он не собирается больше ждать.

*Типа эпилог*

Спустя восемь лет.

— Не-е-е-ет! Не хочу-у-у-у! — Алёнка поправляет белый халат и шмыгает носом, кидаясь на Никиту, который пытается поговорить с пациентом, жалующимся на постоянную мигрень.

— Ерёмина! — парень рявкает так, что сидящая в кабинете женщина за сорок дергается, как от удара. — Я занят. Какого чёрта?!

Алёнка начинает рыдать ещё громче.

— Я только-только ординатуру закончила, мне разрешили оперировать, а ту-ут этот: ‚Давай попробуем. Давай попробуем!'. А мне теперь что делать? Я еще работать хочу-у-у-у!

Никита непонимающе хмурится, потом его озаряет догадкой, он с извинениями забирает стакан у пациентки, наливает туда воды и отдает Алёнке.

— Так ты беременна, что ли? Ну, поздравляю, хм. А Макс знает?
Новая порция страшных завываний оглашает хирургическое отделение.

— Не-е-е-ет...

Макс слышит свою девушку из другого конца больницы, поэтому моментально прибегает, чтобы начать утешать.

— Ну, дорогая, ну ты чего? Я согласен на голубые обои в нашей комнате, — рыдания продолжаются, — и на голубой шкаф тоже согласен. И на шторки с тюлью. Только не плачь!

Алёнка быстро утирает слёзы и смотрит так, будто не она раненным ламантином замывала пять секунд назад.

— Дурак, я и без тебя всё уже заказала. Я беременна.

Макс оседает прямо на пол хватаясь за голову.

— Блять, ещё одна голубая комната.

Алёнка смеется, а Никита улыбается. Потом смотрит на часы и начинает собираться. Он говорит женщине, что кто-нибудь из этих ‚прекрасных' врачей обязательно её осмотрит и поставит диагноз, а он уже опаздывает.

Никита покидает больницу, прощаясь находу с коллегами. Он замечает рыжую макушку и её обладателя, который быстро спрыгивает с мотоцикла.

— Эй, Марков!

Чудила оборачивается, сверкая своими льдисто-голубыми глазами. После школы они странно быстро подружились, а теперь были чуть ли не лучшими друзьями.

— Долго ждал?

— Только вышел из этой психушки, — Никита небрежно махает рукой в сторону своего места работы. — Ну что, погнали? Я так хочу напиться.

— Да без бэ. Запрыгивай.

Они мчатся мимо машин, опасно лавируя. Драйв играет в крови, смешиваясь с адреналином.
А потом долго-долго говорят обо всём на свете, пьют и смеются. Вот именно такие встречи дают душе расслабиться. И отдохнуть.

Да, отдохнуть, по-настоящему.

— Друг, — Никита обнимает Лена за плечи, опираясь на него чуть ли не всем весом, хотя разница в росте у них почти в целую голову.

— Да, друг?

— Друг, мне кажется, или этот страшный мужик на меня странно смотрит?

Дарлен пьяно прищуривается, а потом вспоминает, что заметил секунду назад, как припарковалась чёрная Mazda троекратного чемпиона ‚Формулы один' рядом с ними, а сам её водитель заинтересованно смотрит из окна, подперев подбородок кулаком.

— Нет, друг, это не страшный мужик, он красивый, хотя, да, странный.

— Дру-у-у-у...

Дальнейшее утопает в тяжелом падении тела на переднее сиденье машины.

— Друг, ты предатель.

Лен, пошатываясь, пожимает плечами, садится на колени Никите и тычет пальцем на дорогу.

— Меня домой, пожалуйста.

— Как скажете, — Коля давит на газ и машина срывается с места, как пришпоренная лошадь.

Никита быстро засыпает на чужом плече, тихо посапывая. Дарлен тоже задремал, привалившись на свою импровизированную сидушку. Коля смотрит на это удивительное безобразие и тихо смеётся.

Он лишь кивает Жене, который с боем выдирает цепляющегося за Никиту Лена.

— Тебе на работу завтра, ты зачем пил? — Волков шипит, но побеждает в неравном бою со своим парнем. Странно звучит, правда? Но ему почему-то нравится.

— Отстань, козявка, я в печали.

— Чего?! — Женя разозленно вцепляется в Маркова. — Я тебя сейчас выпорю!

— Да-а-а? — Дарлен заинтересованно оборачивается. — А, может, сначала до дома дойдём?

Женя смотрит с тихим бешенством в глазах, а потом оттаскивает в подъезд за ухо.

— Вау, — оглашает Никита, отворачиваясь в сторону лобового стекла. — Куда мы едем? — спрашивает он, рассматривая машины впереди.

— Ко мне.

— К тебе, значит? — из его голоса пропадают резко все пьяные нотки, заменяясь тяжелым ожесточением. — Останови.

— Нет.

— Останови, я сказал, — поставленно и командно. Он очень старался, чтобы звучало именно так.

Машина резко тормозит, а внутри салона тишина, как на кладбище. Никита дергает ручку двери, но она не поддаётся.

— Выпусти меня.

— Давай поговорим, я...

— Нет. Нам не о чем разговаривать, — Никита, пресекая следующие возражения, тихо говорит, потирая глаза, — Послушай, ты ушёл и оставил меня после одной ночи. Теперь у меня есть девушка, которая однажды утром не сбежит в Финляндию, ничего не сказав и не оставив даже записки. Она не сломает меня, как только ей этого захочется. А теперь выпусти меня из машины, не хочу даже находиться с тобой в одном помещении.

Никита хочет выйти, но его держат за запястье, не давая и с места двинуться.

— Я виноват, но... Прошу, дай мне шанс.

Солнцев улыбается, мягко высвобождая руку.

— Каждый день на протяжении восьми лет я готов был дать тебе шанс. Ещё вчера он у тебя был. Но... Но ты опоздал.

— Посмотри мне в глаза... — Никита удивленно оборачивается, — и скажи, что больше не любишь.

— Не любл...

Его затыкают, заваливая на кожаное сидение. Поцелуй агрессивный и торопливый, только вот кое-кто даже не сопротивляется.

— Не л...

Еще один поцелуй, на который так не хватает воздуха. Стон срывается с губ, но Никита ещё не сдался.

— Не...

Коля уже вошел в раж. Он мягко кусает нижнюю губу, оттягивая.

— Хватит! — Никита тяжело дышит, упираясь ладонями в чужую грудь. Ему больно. Предательство всё ещё не отпускает. Но он боится, потому что снова ощущает ту теплоту и сладость давно забытых поцелуев.

— Зачем ты это делаешь? Снова хочешь бросить на утро? Мало тебе? Я не игрушка, — его ломает, словно молотком фарфоровую статуэтку. Это не больно, это убивает.

— Прости.

— Нет. Не забуду и не прощу. Это жизнь, а не кино. Чего ты ждал? Что я кинусь тебе в объятия?

— Ну...

— Идиот, — Никита смягчается, давая подзатыльник.

Ему очень хочется поверить, даже если и его снова предадут. Даже если он опять проснётся один. Это не больно, но терпеть можно. Толчок в грудь, и Колю отбрасывает на его сидение.

— Вези. Это твой последний шанс.

&

Тихие яркие стоны срываются с губ. Хлюпающие непристойные звуки эхом разносятся по большой комнате. Никита даже представлять не хочет, как оказался на четвереньках, выпячивая задницу в жутко пошлой позе.

Он чувствует легкое движение руки по своему члену, а потом нечто чужеродное в заднице. Восемь лет после одного единственного раза кажутся страшной оплошностью.

— Бля, — шипит, прокусывая кожу на запястье, когда пальцы начинают двигаться.

— Потерпи.

— Заткни-и-и... А-ах.

Коля наконец понимает, что сделал всё правильно. Только вот его выдержки надолго не хватает. Он заменяет собой пальцы, проталкиваясь сквозь тугие мышцы ануса, и сразу начинает двигаться.

— А-а-а-а, урод, я опять неделю сидеть не смогу! — из глаз против воли катятся слёзы.

Он только чувствует, как его резко переворачивают на спину, и видит свой приунывший член. Ещё один грубый толчок, и перед глазами темнеет.

— Да-а-а. Наконец-то.

— Мне остановиться?

Никита злобно опрокидывает Колю на спину, садясь сверху и начиная двигаться в своем темпе. Он помнит, какой словил кайф, когда его трахали. Самолюбие пострадало, конечно, но в топку его, если дело касается удовольствия. Член в это время заинтересованно оживает, ударяясь о живот при каждом движении вверх-вниз.

Коля лишь помогает, придерживая за бедра. Он тихо стонет, прикрыв глаза.

— Тебе не больно? — Малышев через покусанные губу пытается что-то говорить.

— О боже, а-ах, да-а-а, ох. Заткнись, — Никита наклоняется, закрывая чужой рот проверенным способом. Языки встречаются на стыке губ, а дыхание кончается совсем. Они выдыхают в такт резким толчкам, одновременно припадая друг к другу за новой порцией ласковых касаний.

— Я... Люблю...

— Нет, — Никита прикрывает глаза, чувствуя скорое приближение конца. — Никаких признаний. Ты проштрафилс-а-а-я-а.

Коля с силой насаживает Никиту на себя до самого упора, ярко чувствуя туго сжимающиеся мышцы. Его накрывает тяжелой волной удовольствия, сметающей всё на своем пути.

Никита обессилено поваливается сверху.

— Не думай, это не прощение. Я просто взрослый человек, на котором плохо сказывается отсутствие секса, — язык отказывается ворочаться, но приходится его заставлять.

— Да-да, подожди, — Коля удивленно приподнимается на локтях, из-за чего Никита мычит недовольно потревоженный. — Твоя девушка не дает тебе до свадьбы?

— Гофпофи, — Солнцев утыкается носом в чужую шею, а потом чуть приподнимается, пытаясь просверлить дырку в человеке напротив. — Ты с ума сошёл? Как я мог изменять с тобой своей девушке? Конечно, я её придумал. И вообще, заткнись и спи.

Никита набрасывает сверху одеяло, продолжая лежать на Коле. Тот же даже не сопротивляется, хотя понимает, что вряд ли сможет уснуть. Счастье же так близко. Как отказать себе в любовании такой разнеженной красотой?

&

Никита медленно потягивается, укутываясь посильнее в мягкое и пушистое одеяло. Кровать в кои веки не скрипит и не раздражает.

Стоп, как это не скрипит?

Парень подлетает на месте, удивленно озираясь по сторонам. На глаза первым делом попадается огромное панорамное окно во всю стену, открывающее вид на их город-миллионник. Бежевые стены, а комната практически пустая, только большая кравать напротив окна и тумбочки с двух сторон.

Никита поджимает губы. В постели он опять один.

Обманул-таки. Падла. Второй шанс ему. Вот урод. Убью.

Он подтягивает колени к себе, утыкаясь в них лицом. Как чувствовал, что нельзя верить тем, кто уже однажды обманул.

Зато никаких кошмаров всю ночь.

Единственный. Огромный. Ебаный. Плюс.

Никогда нельзя никому верить.

Знал же, но так хотел. Потому что до сих пор любит. Потому что каждый грёбаный день скучал. И одновременно не хотел видеть. Одна ночь стала тем самым чертовым поступком с названием: ‚В омут с головой'.

Вдруг до носа доносится вкусный запах яичницы и помидоров. О, да, помидоры!
Солнцев с грохотом подрывается с постели, летит по коридору, не разбирая дороги. Путается, но находит то, что искал. То, что хотел и мечтал увидеть ещё грёбанных восемь лет назад.

Коля стоит у плиты, умело нарезая овощи для лёгкого салата. Спортсмен же, нужно диету соблюдать.

Никита делает то, на что бы не решился раньше: обнимает, да так, что Коля чуть ножик на пол не роняет от неожиданности.

— Ты чего?

— У меня было только несколько партнеров раз в пару лет! — Выпаливает Никита резко, ошарашивая своим откровением.

— Э, мне тоже некогда было направо и налево трахаться. Примерно такой же график, ага. — Коля поворачивается в объятиях, замечая, что объект его ночных и дневных дум ни капли не подрос. — Но с чего это ты мне вдруг?

Ощущая ответ в своей слабости, парень расслабляется.

Всё хорошо. Всё будет нормально.

***

— Э, что? Беременна? Опять ты меня опередила! — Возмущается Нелли с другого конца света.

Сейчас, общаясь по Скайпу с подругой, живущей в США, Алёнка понимает наконец, как все они выросли и изменились.

— Как там Кевин? Всё ещё отказывается тебе подчиняться? — вопрошает Ерёмина, поглаживая свой ещё незаметный живот. Свадьба через неделю, а значит скоро она станет официально Шмидт. — Прилетишь же на торжество?

Нелли задумчиво потирает подбородок.

— Ага, должна успеть. Если Кев не заупрямиться.

— Эй, Алёнка, куда коробки ставить? — Дарлен проскакивает мимо экрана, здороваясь с Нелли.

— В дальнюю комнату!

Слышится грохот и отборный мат в исполнении Волкова. Марков смеётся, извиняясь.

— А где Макс?

— У него смена. Я...

— Хай! — Никита наваливается на чужие плечи, заглядывая в ноутбук. — Давно не виделись!

— Ага, — кивает Нелли. — Алёнка сказала, что ты простил Колю.

— Ещё чего, — самодовольно усмехается Солнцев. — Пусть помучается. Помурыжу ещё полгодика, а там посмотрим.

— Что?! Полгодика? — Колю заставили кашеварить на всех, когда узнали, что одинокая жизнь научила его готовить. Он роняет от удивления половник.

— Ой, — Никита картинно прикрывает рот ладонью, — кажется, мне пора валить.

А потом была долгая беготня по всей всей новой просторной квартире, оглашаемая диким хохотом и опять же отборный матом всех вокруг.

— Как дети, — девушки одновременно качают головой.

— У нас всё будет хорошо? — Алёнка отводит взгляд.

Нелли успокаивающе улыбается.

— Конечно.

Примечания:Итак, вот и кончилась работа, на которую я потратил почти два года: год валялась в черновиках и год её я претворял в жизнь.
Вам понравилось?
Лично я столько нового узнал за это время. Вырос на три сантиметра :D
Вы будете помнить этих оболтусов? Я, например, всегда буду их вспоминать. Ибо они стали для меня как родные.
И вы, мои немногочисленные читатели, запомнились мне надолго.
Знаете, скольких людей я повстречал за это время? Огромное количество!
А теперь, пора попрощаться с ребятами, которые, несомненно, останутся в моей душе навсегда.
А с вами я не прощаюсь. До новых работ!
Спасибо моим бетам!
Ясику-пидорасику и Анечке.
И отдельное спасибо Танюшке. Ты не представляешь, как вдохновляла меня.
Я люблю вас! :З