Свинцовые облака

XV

Берг задержался ещё на несколько дней. Увидев, какие богатства оставлял он нам в созидание, этот жадный до денег и бесплатного труда мужчина приказал собрать как можно больше колосьев и упаковать их для будущих огромных владений "зерновой империи". На протяжении трёх жарких тягучих дней, в которые обычно люди прячутся в прохладной тени и изнемогают от духоты, бывшие рабочие и те, кто хотел поскорее убраться из этого могильника, косили старые, налитые жизнью колосья, мерно колыхающиеся на ветру.
Не стало ни колосьев, ни жизни, ни красоты, за которую я так любил свою Родину. Зато осталась вспаханная, использованная и изуродованная земля, на которой больше никогда ничего не будет расти. Огромные пространства чернозёма, выкорчеванные пни и корни других растений – всё это теперь стало достоянием и временной гордостью тех, кто решил навсегда связать себя с этим местом. Однако вместо духовной связи в нас появилось странное ощущение пустоты, словно кто-то вырвал частицу нашей души, нашего сердца, в котором ещё теплилась жизнь. Осколки битого стекла больно впились в наши тела и сковали, словно цепями. Такую боль мы обычно назвали душевной.
Я сидел на кухне и допивал из старой чашки вчерашний чай. Он был холодный, невкусный и даже немного горький – кто-то забыл или не захотел положить туда сахар. Я делал глоток, слегка морщился и, обещая больше не пить его, продолжал медленно опустошать чашку. Это была своего рода зависимость от ужасного, от чего-то противного – зависимость сродни курению табака.
Это утро перед отъездом колонны беженцев выдалось слишком уж тягучим и необычно жалостливым. Солнце вставало из-за облаков, брезгливо бросая на землю свои жизненно необходимые лучи, ветер подгонял уезжающих и бил их в спины и продувал куртки насквозь, заставляя бросить родной дом как можно быстрее. Всё было спокойно, обыденно и чересчур тривиально. Люди собирались в дорогу, словно уезжали в отпуск на берега Северного моря, а не в долгое путешествие в никуда, в котором нет конца и нет пункта назначения. Они уплывали в туман времени и рисковали остаться в нём навсегда, блуждая среди длинных полупрозрачных щупалец, затягивающих зевак на дно и создавая там кладбище пропащих. Они растворялись в бесконечной тьме, прыгали в бездну, даже не подозревая, что ждёт их дальше, но на лицах в тот день я видел облегчение. Они были рады спастись, да только никто не знал, какие опасности поджидали их за углом.
– Прощай, Генри, – с сожалением и радостью в голосе сказал Берг, обнимая меня за плечи. – Надеюсь, всё у тебя сложится хорошо. Скорее всего так и будет, если ты всё же передумаешь и поедешь с нами.
– Я уже принял решение, – ответил я и легко отстранился. – Здесь – мой дом, и я могу даже умереть за него, – все, кто слышал наш разговор, знали, что это враньё, наглая ложь. Я не уезжал только потому, что прошлое крепко держало меня за глотку и не хотело выпускать из своих стальных объятий. То, что было тогда, до бури, тяжёлым камнем прицепилось ко мне и тянуло на дно социальной жизни, а я не мог сопротивляться, ведь прошлое – это всё, что у меня осталось. – Прощайте, мистер Берг. Надеюсь, вы найдёте новый дом быстрее, чем разрушили прежний.
На миг у него промелькнуло непонимание, сменяющееся яростью, а затем и вовсе снисхождением.
– Ничего, ты ещё всё поймёшь. Только вот поздно уже будет что-то менять. Мы будем далеко, а твои друзья, вернее, те, кто решили сдохнуть бесславно, тоже умрут.
Я переглянулся с Гербертом, что сидел в своём инвалидном кресле слева от меня. Он глядел на людей, что столпились возле пассажирского грузовика, в который медленно заползали люди. В кабине было уже, по меньшей мере, человек двадцать-тридцать, но толпа упорно продолжала заполнять пустоты грузовика. Казалось, он вот-вот не выдержит и распадётся на мелкие кусочки, но всё ещё твёрдо стоял на ногах, принимая неожиданных гостей.
– Удачи вам, джентельмены, – Берг снял свою летнюю шляпу и, развернувшись, вальяжно зашагал к своей колонне. Люди дожидались его, словно он был сам Господь Бог и смотрели на него точно так же. В их глазах блистало уважение и бесконечная благодарность, но никто и не подозревал, какие цели преследовал этот человек, спасая целую толпу голодных, больных и слабых людей.
Вдруг в толпе взволнованных я увидел знакомый силуэт. Он помогал загружать последние коробки с вещами в грузовик и без того набитый всяким хламом до самого верха.
Исаак. Человек, обещавший мстить. Человек, молящий Бога о прощении. Человек, спасающий себя и других.
Я не мог остаться в стороне и позволить ему уйти из города, не попрощавшись со мной. Сам того не замечая, я оказался возле щуплого тельца друга.
– Уже уезжаешь? – я бросил взгляд на стальную обшивку грузовика. В глазах парня проскочила неуверенность.
– Да, – ответил, наконец, Исаак после недолгого молчания. – Уезжаю. Уезжаю и не жалею о своём решении. А вот почему ты вдруг решил остаться?
– Понимаешь, – медленно начал я, – не могу бросить это место. Слишком уж оно... родное. Кто-то должен хранить память об этих краях. Почему бы этим человеком не стать мне?
– Память всегда с нами, Генри, – он положил руку мне на плечо и улыбнулся. – Ты сможешь поведать об этом прекрасном месте всему миру. Все о нём узнают.
– Я не хочу, чтобы все узнавали. Я хочу, чтобы этот мирок принадлежал только достойным, – я бросил косой взгляд на Берга, стоящего неподалёку и ковыряющего ботинком песок. – Не таким, как он или того хуже...
– Ты говоришь о Майкле? – взгляд Исаака помрачнел, брови слегка сдвинулись к носу. – Этот подонок убил стольких людей, а теперь... просто пропал? Это несправедливо! Я бы остался, чтобы закончить свою миссию, но слишком боюсь за свою жизнь.
– Послушай, – резко зашептал я, чтобы никто не услышал. Наши лица сблизились, и на миг вокруг нас исчезли все звуки и даже само понятие времени размылось. – Майкл мёртв. Мёртв, понимаешь? Акт мщения свершён. Не губи свою жизнь ради того, кто погубил в разы больше – оно того не стоит.
– Погоди... – ответил Исаак, пару секунд обдумывая информацию. – Ты его убил?
Я ответил спустя пару секунд:
– Да, Исаак. Страданиям конец. Ты свободен. Да и все остальные тоже. Но я хочу, чтобы о его смерти знал только ты.
– Как он умер? – спросил он после недолгого тяжкого молчания.
– Медленно и мучительно, – соврал я. – Так, как ты и хотел. А его банда распалась, и никто не знает, куда они делись. Наверное, подохли где-нибудь в канаве. Видишь, теперь всё хорошо.
– Теперь я чувствую себя убийцей, – ответил вдруг парень. – Отправив на тот свет убийцу, стал ли мир чище? Ведь появился ещё один, практически такой же по силе человек.
– Мы свершили правосудие.
– Мы свершили самосуд.
– Всем от этого легче, – вздохнул я. – Ты же хотел этого. Он убил Освальда!
В один миг все страждущие умы обратили на меня свои пустые взоры. Они несколько секунд стояли в молчании, затем вновь вернулись к обсуждению своей новой жизни.
– Да, он убил того, кто был мне дороже всего на свете. Теперь у меня появился ты. Мне этого было недостаточно, пока Майкл был жив. А теперь чувство отвращения переполняет меня. Отвратительное чувство.
– Рано или поздно оно иссякнет, – сказал я и посмотрел в тягучее тёплое небо. – Ты обретёшь покой.
– Я смогу обрести покой только там, где есть моя семья и друзья. Там, где будешь ты и те, кто также мне дорог. Поехали со мной, у нас с тобой ещё вся жизнь впереди. Столько открытий, столько встреч и событий – я даже всего не смогу разъяснить! Почему ты так легко отталкиваешь жизнь и идёшь в объятия смерти?
– Потому что рано или поздно прошлое задушит меня там, где я бы мог прожить много-много лет. Я не смогу уехать отсюда, Исаак. Я буду слишком скучать по дому.
– Ты меняешь жизнь на ностальгию?
– К сожалению.
– Я надеюсь, ты выживешь. Выживешь и одумаешься.
– Если выживу, то обязательно приду в Ганнерхайм. А пока... – я на миг замялся, – пока что я остаюсь.
Вдруг я почувствовал самые тёплые объятия за всю свою жизнь. Эти руки, что обнимали меня в тот момент, они были наполнены чистой любовью к ближним, горькими слезами расставания и самыми чистыми намерениями. Такие объятия бывают один на миллиард. И мне повезло встретить именно такого человека.
– Я буду скучать по тебе, Исаак, – прошептал я.
– Я тоже. Я буду ждать. Столько, сколько потребуется, – ответил он, тихо всхлипывая. – Не хочу терять нового друга.
– Не потеряешь, – я улыбнулся, – обещаю.
Исаак отстранился и вытер только выступившие слёзы рукавом своего пиджака.
– До свидания, – сказал я. – Не прощай. До свидания.
– До свидания, Генри, – щемяще-хриплым голосом сказал Исаак и забрался в грузовик, в котором перевозили людей. – Знай, что я всегда буду ждать тебя.
Я лишь улыбнулся и кивнул в ответ.
Наконец, взревели моторы, закрылись двери грузовых автомобилей, и колонна начала отъезжать от границ города. Три машины – две грузовых и одна пассажирская – развернулись и, выстроившись в одну колонну, проехали мимо пустого здания общежития, на пороге которого стояли четверо: я, Роберт, Карл и Герберт. Внутри здания сидели ещё три человека, но выйти они не решились и поэтому оставались в тени.
Чёрные пятна автомобилей удалялись всё дальше по дороге, за холм, где начиналась новая жизнь. Пыльное облако, что они подняли в небо, уже начинало оседать. Перед нами открывалась наша новая жизнь: без людей, без колосьев, без истинного счастья.
Я посмотрел на Карла, в его глазах блестели капли слёз.
– Почему ты не поехал с Альфредом? Вы же были лучшие друзья.
– Он не захотел умирать, – тихо ответил он и шмыгнул носом. – А я не захотел позорно бежать. Мнения разошлись, и мы, соответсвенно, тоже. Не всю жизнь же нам быть вместе.
– А почему нет? Ведь для этого и нужны друзья. Провести вместе остаток жизни, пусть и очень короткой. Или, чтобы пить вместе чай по утрам. Или чтобы смотреть на звёзды, когда на небе нет облаков. Вариантов множество.
– Это не про нас, – ответил Карл. – Он уехал, и теперь у меня нет сил ни на что. Только чего-нибудь выпить и закурить.
– Ну, это мы организуем, – я потрепал парня по голове. – Раз жить нам недолго осталось, то чего себя ограничивать, верно?
Карл закивал, и все остальные тоже.
– Идём в дом, сегодня что-то особенно жарко. Или, может, это солнце плачет по тем, кто решил скрыться из виду навсегда. Тут уж не угадаешь.
– А разве солнце может плакать? – сказал удивлённо Карл, смотря на огромный пылающий шар в небе.
– Ещё как. Оно делает это каждый день. А мы и не замечаем. Глупые потому что.
– Тогда я не хочу смотреть, как оно плачет. Никогда больше.
– И я, – улыбка сама собой расплылась на моём лице. Я похлопал парня по плечу. – И я тоже, друг мой.