Оствинд 3:Наследие Оры. (Ostwind 3: Aufbruch nach Ora 2017)

Глава 3

Вдалеке прозвучал одинокий раскат грома – гроза отправилась дальше. В зимних сумерках
доктор Андерс выбрался из коневоза, в котором на соломе лежал жеребенок, укрытый
сверкающим термическим покрывалом. Малыш все никак не мог согреться и выглядел очень
маленьким.
На лбу ветеринара проступили морщины. Он осторожно закрыл за собой дверь, и,
обернувшись, увидел пять пар глаз, смотревших на него с нескрываемой надеждой. Все они
были тут: фрау Кальтенбах, герр Каан, Сэм, Милан … чуть поодаль стояла Мика. Вряд ли
кто-то из них уже осознал то несчастье, что обрушилось на их плечи всего пару часов назад.
На Милане и вовсе лица не было.
– Жеребёнок очень слаб. Сильное переохлаждение. На ногах еле держится. Я не думаю, что
он переживает эту ночь, – едва слышно сказал им Андерс. – Я сделаю всё, что смогу, но не
буду вас слишком обнадеживать.
Никто не произнёс ни слова. Все знали, что герр Андерс всегда был полон оптимизма и
старался видеть положительное во всём. Если уж он был настроен иначе, значит, надежды
практически не было.
Фрау Кальтенбах пришла в себя первой.
– Спасибо, Андреас, – с трудом сказала она.
Ветеринар только кивнул и направился к машине. Все молча наблюдали, как коневоз
миновал ворота и растворился в темноте.
– Я все еще не верю. Утром все было нормально… – пробормотал Сэм, который узнал о
случившемся совсем недавно. А потом он задал вопрос, который давно уже висел в воздухе:
– Почему Тридцать Четвертая вообще оказалась на выгоне?
Милан, до этого момента безразлично смотревший под ноги, медленно поднял голову. Глаза
опасно сверкнули.
– Спроси у Мики, – выплюнул он и, резко развернувшись, направился во двор.
Все взоры тут же обратились к белой как мел Мике, которая и без того с трудом
воспринимала происходящее.
– Что? – робко спросила она, почувствовав на себе взгляды. Но Сэм не стал переспрашивать.
Выражения лица Мики было достаточно. Девушка увидела, как уходит Милан и, почти
оттолкнув стоявшего рядом Сэма, понеслась за ним.
– Подожди!
Герр Каан и фрау Кальтенбах с беспокойством смотрели им вслед.
– Прости меня, – воскликнула Мика, почти нагнав Милана. – Я должна была быть рядом.
Но он ее словно не слышал.
– Милан! Пожалуйста! – голос Мики сорвался. Закусив губу, она остановилась. Милан
тоже. Он не оборачивался, словно чего-то ожидая... Объяснения. Но внезапно Мика поняла,
что всё, что она скажет, прозвучит глупо. Его вряд ли утешит то, что Тридцать
Четвертая хотела побыть в одиночестве. Его не убедить в том, что прогноз погоды не
предвещал этой бури. И тем более его не успокоит, что Мика сейчас была готова на всё,
чтобы всё исправить. И поэтому она промолчала, а только подошла к Милану и коснулась
его плеча. Тот дёрнулся, будто обжёгшись... Затем повернулся, посмотрел на неё непривычно
пустыми глазами, но всё-таки заговорил.
– Я не могу тебя сейчас видеть. Просто оставь меня в покое, – выдавил он и, не сказав
больше ни слова, направился к одному из домов поместья. Мика поняла, что сегодня она
потеряла не только Тридцать Четвертую.
Когда девушка вернулась в конюшню Кальтенбаха, все уже разошлись. Герр Каан
отправился домой, а бабушка, судя по ярко освещенным окнам главного дома, стремилась
всеми силами прогнать мрак наступившего вечера. Звуки, доносившиеся из конюшни,
подсказали Мике, что Сэм ушел задавать корм тамошним обитателям. Никто, кроме Милана,
открыто ей ничего не высказал, но смотреть им в глаза Мика не могла. Герр Каан с бабушкой
наверняка уверили бы ее в том, что она не виновата, что такие трагедии иногда просто
случаются, но дело в том, что Мика сама в это не верила. Может, ее вины и не было, но на
ней лежала ответственность.
У горя разные лица: Милан был в ярости, фрау Кальтенбах старательно игнорировала
душевную боль, герр Каан, скорее всего, медитировал, а Сэм уже пару часов громыхал на
конюшне амуницией и успел отполировать 23 седла и 29 уздечек. Но что оставалось Мике?
Когда ей было плохо, первым и единственным ее желанием было незамедлительно сбежать.
В другое время она наверняка уехала бы куда-нибудь на Оствинде. Но того с огромным
трудом увели с выгона и загнали в денник. Конь носился как бешеный по заснеженному
лугу, и доктор Андерс боялся, что жеребец себе что-нибудь повредит. Мика тогда ничего не
сказала. Да и в тот момент ее мнение вряд ли кого интересовало.
Она услышала неистовое ржание намного раньше, чем зашла в конюшню. Оно раздавалось
из того самого последнего денника, где больше двух лет назад Мика впервые отыскала
вороного жеребца, изменив тем самым судьбы обоих. Как и той ночью – два года назад –
конь бушевал по ту сторону своей темницы. Раз за разом он разносил в щепы одну из стен,
обитую деревом. Раз за разом, грозно фыркая, оборачивался и пытался встать на дыбы. От
одного взгляда на Оствинда у Мики разрывалось сердце.
Она медленно подошла к закрытому деннику. Жеребец стал спокойнее, словно почувствовав
ее присутствие.
– Привет, это всего лишь я, – прошептала она, просовывая руку сквозь прутья решетки. Но
вместо того, чтобы как обычно уткнуться носом в ее ладонь, Оствинд решил наблюдать
издалека. Его ноздри дрожали.
– Господи, мне так жаль, – беспомощно пролепетала Мика. Она отодвинула задвижку и
вошла к нему. Девушка чувствовала витавшее в воздухе напряжение, но ей надо было
разделить с кем-то случившееся горе. Она медленно протянула руку, и произошло то, что
казалось немыслимым всего шесть часов назад: Оствинд отстранился. Более того, он
повернулся и немилосердно пихнул ее крупом так,что Мика чувствительно впечаталась в
стену денника.
Когда Сэм 3 часа и 61 седло спустя выбрался из комнаты, где занимался полировкой, его
чуть не хватил удар, стоило увидеть в полумраке конюшни странную фигуру, сидевшую на
каменном полу в самом дальнем углу. Медленно приблизившись, парень узнал Мику – та
спала, прижавшись к двери, ведущей в денник Оствинду. На щеке у нее виднелась свежая
ссадина, и даже при таком неясном свете, Сэм разглядел, что девушка плакала до того, как
забылась беспокойным сном. Он заглянул сквозь прутья решетки – в деннике царил хаос,
автором которого был Оствинд. Сэму вспомнилось, какой страх всего пару лет назад внушал
ему этот необычайно смирный в последнее время конь. Тот по-прежнему беспокойно
фыркал, но, как и недавно отгремевшая гроза, постепенно успокаивался. В этот момент Мика
тяжело вздохнула, и Сэм поспешил уйти, чтобы ее не разбудить.
На рассвете девушка открыла глаза. От долгого сидения в неудобной позе затекла каждая
мышца. В конюшне стояла гробовая тишина, и на секунду Мика понадеялась, что события
вчерашнего сна были всего лишь одним из ее кошмаров. Но ссадина на щеке никуда не
делась, и Оствинд – когда она заглянула в денник – стоял в дальнем углу с поникшей
головой. Мика потерла глаза и осторожно отодвинула задвижку. Она чувствовала, что в этот
раз ей не грозила опасность.
– Лучше? – спросила она, но жеребец никак не отреагировал. Она провела рукой по его
спине, даже подумала, что он спит… Но, подойдя ближе, увидела, что это не так. Более того,
Мике стало страшно: живые, отливавшие янтарем глаза Оствинда казались безжизненными.
Его взгляд потух, конь безразлично глядел в пустоту.
– Оствинд? – Мика достала яблоко, неизвестно откуда взявшееся у нее в кармане. Тот не
повернулся. Девушка осторожно положила угощение на деревянный уступ. Она
почувствовала, как к горлу опять подступают слезы.
– Я попозже зайду, – сказала она срывающимся голосом.
Утро выдалось пасмурным. Солнце изо всех сил пыталось пробиться сквозь плотную
занавесу зимних облаков. Вчерашняя гроза за одну ночь превратила искрящийся снег в
серую кашу. Поместье теперь выглядело уныло и мрачно, что полностью соответствовало
настроению Мики. Она надеялась, что Милан за эту ночь хоть немного успокоился и сможет
выслушать то, на что ей вчера не хватило сил. Правда, сначала девушка зашла к бабушке и
спросила о судьбе жеребенка, но новостей по-прежнему не было.
Тогда она пересекла двор и направилась к небольшому гостевому домику, в котором с
прошлого лета жил Милан. Помимо небольшой кухни и крошечной ванной там было пять
комнат: три для гостей поместья, еще одну занимал Сэм. Оба парня на удивление неплохо
ладили. Дошло до того, что когда Сэм со своей склонностью к порядку педантично капал
Милану на мозги, тот в шутку стал называть его «мамочкой».
Мика тихонько открыла дверь, чтобы не разбудить Сэма. Увидев, что перед дверью Милана
исчезло привычное нагромождение ботинок, она непроизвольно улыбнулась. Видимо,
«мамочка» в лице Сэмюэля со своими призывами к порядку, наконец, достигла успеха. Мика
еще раз глубоко вздохнула, и трижды постучала в дверь. Это был их сигнал. Она
прислушалась: не раздадутся ли по ту сторону шаги. Тишина. Девушка постучалась снова.
На этот раз чуть громче. Но за закрытой дверью не раздалось ни звука. Она повернула ручку
и медленно открыла дверь.
– Милан? – тихо позвала она и тут же поняла, что не получит ответа. Потому что Милана в
комнате не было. И ничего из того, что ему принадлежало, тоже.
Мика неподвижно стояла в центре комнаты, в которой царил идеальный порядок. Не было
ничего, что напоминало бы о прежнем владельце: ни книг Милана, ни маленькой деревянной
статуэтки, подаренной ему герром Кааном, ни старой кожаной куртки Сэма, которую тот
официально презентовал ему пару месяцев назад. А еще Мика увидела еловую шишку,
одиноко лежавшую на столе. Их неожиданное с Миланом знакомство началось при странных
обстоятельствах, и именно этой шишкой Мика тогда запустила ему в голову. Парень тогда
оставил ее себе на память, потому что – как он сказал – эта шишка принесла ему счастье. А
сейчас он оставил ее и, не сказав ни слова, исчез.
Вчерашний ураганный ветер не обошел стороной и домик Каана. Повсюду возле вагончика
лежали упавшие ветки, а массивный верстак, на котором тот вырезал фигурки из дерева,
лежал перевернутым. Тем не менее, Каан был очень рад тому, что больше ничего не
пострадало. Старик как раз собирал упавшие ветки, когда услышал шаги позади.
– Мика, – поприветствовал он, даже не оборачиваясь. Вместо ответа за его спиной тяжело
вздохнули. Но прежде чем Мика собралась с мыслями, Каан продолжил:
– Можешь помочь мне с ветками. Я их подсушу и использую для растопки, – повернувшись
к ней, он сгрузил собранный хворост ей в руки. Мика непонимающе наблюдала за его
действиями.
– Сложить можно туда, в угол, – продолжал Каан, указывая на место рядом с деревянным
домиком, в которой скрывалась импровизированная ванная. Старик знал, что лучшим
средством вывести Мику из полуобморочного состояния, в котором она пребывала, были
простые и четкие задания. И как всегда он оказался прав. Без единого возражения Мика
начала выполнять то, что сказал ей наставник. Некоторое время они молча складировали
упавшие ветки. Мика почувствовала, как опустошение, царившее на душе, постепенно
уступает место другому чувству. Ярости. Не замечая, что делает, она вдруг резко переломила
ветку, которую держала в руках.
– Мика! Осторожнее! – предостерег ее Каан, но девушка и не думала останавливаться.
Оствинд. Милан. Тридцать Четвертая. Жеребенок. Да почему это вообще произошло?
Только что поднятая ветка хрустнула в ее руке.
– Лучше бы я никогда в жизни не открыла этот долбанный дар. Тогда бы ничего этого не
случилось, – внезапно вырвалось у нее. Каан тут же приземлился рядом, аккуратно забрал из
Микиной руки пострадавшую ветку и посмотрел девушке в глаза. Чему быть, того не
миновать – вот его девиз.
– Я так радовалась. Наконец-то, приехала. Наконец-то, смогла остаться в Кальтенбахе.
Работать с вами. Но я так не могу. Вчера я просто захотела уехать отсюда, только на пару
часов. Забыть про всех этих людей, которые смотрят на меня… как на мессию какую-то
трехголовую! – на секунду Мике отказал голос. Она схватила немного снега, который тут же
пролился водой сквозь покрасневшие пальцы. – А теперь Тридцать Четвертая мертва, ее
жеребенок тоже. Милан вообще ушел, и Оствинд… Это всё моя вина, – всхлипнув, она
спрятала лицо в руках. Герр Каан успокаивающе погладил ее по голове.
– Мика, это не твоя вина. Никто не мог предвидеть, что разразится такая буря. Даже
метеорологи ошиблись. Природа милосердна и в то же время жестока. Она многое даёт
людям, но может и отобрать. И чем раньше мы это поймем, тем лучше.
– Но что нам теперь делать? – Мика беспомощно посмотрела на Каана. – Что будет с
Оствиндом? Он после такого на этот луг больше не выйдет. Сегодня вообще просто стоит и
смотрит в одну точку. И взгляд у него вообще ничего не выражает, и… и… – Мику снова
захлестнуло отчаяние. Губы дрожали и не слушались. Каан сочувствующе кивнул, затем
поднялся, подхватил под руку и помог встать ей на ноги.
– Пойдем. Надо хоть чаем тебя напоить, пока совсем не замерзла.
Спустя какое-то время Мика сидела с кружкой горячего чая перед маленькой
потрескивающей печкой, установленной в вагончике Каана. Старик накинул ей на плечи
плед, и девушку чуть отпустило. Каан с трудом подавил усмешку, услышав, как Мика
громко высморкалась.
– Вот и хорошо. Нечего в себе копить, – усмехнулся он и с облегчением заметил легкую
улыбку, тронувшую Микины губы. Скрестив ноги, Каан уселся прямо на шкуру, брошенную
на пол, и теперь ловко перемешивал в печке угли.
– Знаешь… Целую вечность тому назад я был практически в таком же состоянии, что и ты. Я
был в полном отчаянии. Мне казалось, что я совершил самую грандиозную ошибку в жизни.
И мне казалось, что весь мир мой рухнул. – Мика удивленно посмотрела на своего старого
учителя. Он раньше никогда не говорил о себе и своем прошлом, и в ее сознании всегда был
до жути уравновешенным и мудрым. Представить Каана, совершающего ошибку, и тем
более Каана в отчаянии – она не могла. Мика вежливо выжидала, но, казалось, волна
воспоминаний надолго захлестнула ее учителя.
– И что вы сделали? – в конце концов, тактично поинтересовалась она. Герр Каан качнул
головой, словно собираясь с мыслями, и резко захлопнул печную дверцу.
– Я сбежал. Когда слишком долго чем-то занимаешься, начинаешь зацикливаться на
мелочах. Ты перестаешь видеть главное. Знаешь такое выражение: не видеть за деревьями
леса? Я заблудился в этом лесу и пришел туда, где деревьев вообще не было. Это было
долгое и великолепное путешествие.
– А потом? – Мика напряженно ждала ответа и на секунду даже забыла о приключившемся в
Кальтенбахе несчастье. Но Каан лишь тихо усмехнулся:
– А потом я как-то заскучал по тому лесу, который был мне домом, – с этими словами он
поднялся, давая понять, что с историями на сегодня покончено. – Налить еще чая?
Мика благодарно протянула ему опустевшую кружку.
Час спустя, пробираясь по слякоти в Кальтенбах, она чувствовала, что ей лучше. И теплее.
Наверное, все дело в двух литрах чая с мелиссой, которые с успехом были выпиты у Каана,
а, может, это рассказанная история так на нее подействовала.
Между тем, трудоголизм Сэма за последние сутки только удвоился. За ночь двор,
вымощенный булыжником, покрылся коркой льда, превратившись в настоящий каток.
Поэтому всё свое внимание парень сосредоточил на тележке, доверху заполненной
небольшими тюками сена. Бросив взгляд на Мику, направлявшуюся в Кальтенбах через
главные ворота, он тут же устремился в обратную сторону, всеми силами стараясь удержать
равновесие и не растянуться на льду. Подальше от Мики. Он знал, что девушка страдала от
произошедшего чуть не больше всех, и отлично понимал, что в смерти Тридцать Четвертой
ее вины не было. Несмотря на это, он был в ярости. Милан ушел. И жеребенок… Конечно,
надо поговорить с ней, но только когда успокоится. Поэтому парень только ускорился,
услышав шаги позади. Башенка из сена опасно накренилась.
– Сэм? Как жеребенок? – Мика все-таки догнала его. Тот снова прибавил шагу, но с тачкой
полной сена это было не так легко.
– Доктор Андерс сказал, что сообщит, если что изменится. Но пока молчит, – буркнул Сэм,
даже не глядя на Мику.
– А… – Мика хотела еще что-то спросить, но он ее перебил:
– Я занят, понимаешь? Поговорим потом.
– Ладно, – отстав от Сэма, она наблюдала, как тот по очень странной траектории вёз
груженую тачку по двору. В любой другой ситуации она бы, наверное, задумалась, зачем
кальтенбахским яблоням и грушам вдруг так спешно понадобилось сено, но сейчас ее голова
была занята другим. Развернувшись, Мика направилась в конюшню, а потому не видела, как
Сэм все-таки поскользнулся и влетел своей тележкой в здоровенную яблоню.
Оствинд по-прежнему стоял, понурив голову. Увидев его при свете, Мика ужаснулась: ее
могучий вороной конь буквально посерел от пыли, клубы которой он сам же вчера – в
порыве ярости – и поднял. Создавалось ощущение, что он поседел за эту ночь. Мика хотела
также беззвучно уйти, как вдруг ее взгляд зацепился за деревянный уступ, на котором она
утром оставила яблоко.
Но яблока не было. Она медленно отворила дверь – сердце пропустило удар и забилось с
новой силой, потому что Оствинд поднял голову и посмотрел на нее. В два шага Мика
оказалась возле него. Тот повернулся и поприветствовал ее тихим фырканьем. Девушка
обняла его за шею, и в этот раз жеребец не отпрянул, а положил голову ей на плечо и замер.
Наверное, Мика стояла бы так целую вечность, но Оствинд легонько ткнулся ей носом в
щеку. Ай! Девушка потерла рукой ссадину, но тут же улыбнулась.
– Все нормально. Я тогда тоже сглупила, – сказала она и в нерешительности замолчала. – И
что мы будем делать? Здесь вечно торчать нельзя, а если на выгон… – Оствинд, будто
понимая каждое ее слово, сделал шаг назад.
Мика вздохнула, подцепила пучок соломы, который показался ей более-менее чистым и
начала счищать с Оствинда осевшую пыль. Куда им теперь? Методично приводя коня в
порядок, она вдруг ощутила знакомую шероховатость под пальцами. Еле заметные линии
тавро. Колючник из поместья под названием Ора. Родина Оствинда. И внезапно Мика
поняла, куда они должны отправиться. В ушах звучали слова Каана. Им надо уехать! Если за
деревьями больше не видно леса, нужно отправиться туда, где деревьев нет совсем.
Мика мчалась через двор, невзирая на то, что могла поскользнуться. Открыв тяжелую
дубовую дверь, она в два прыжка поднялась по лестнице и оказалась в своей комнате. На
столе по-прежнему лежала книга в красном переплете. Она будто терпеливо ждала того
момента, когда Мика, наконец, раскроет ее вновь…