Оствинд 3:Наследие Оры. (Ostwind 3: Aufbruch nach Ora 2017)

Глава 2

В камине гостиной уютно потрескивал огонь. Когда появилась Мика, фрау Кальтенбах, герр
Каан и Сэм с Миланом уже сидели за накрытым столом и оживленно обсуждали
электроизгородь, работающую на солнечных батареях. Девушка застыла от удивления:
Марианна достала столовое серебро и хрустальные бокалы, Милан явно пытался пригладить
свои непослушные волосы, а доктор Андерс, сидевший вместе с Тинкой, даже повязал
галстук. Может, у кого-то день рождения? Мика в панике оглядела свои пижамные штаны в
полосочку, заправленные в красные шерстяные носки, и тут же поймала неодобрительный
взгляд бабушки.
– Спасибо, что соизволила спуститься к ужину в столь изысканном наряде, – сухо
произнесла фрау Кальтенбах, как только внучка прошмыгнула на свое место. Мика
вопросительно посмотрела на Сэма, но тот весь обратился в слух, так как в этот момент
пожилая фрау торжественно подняла бокал.
– В этот прекрасный день я хотела бы произнести тост за ваше здоровье. Спустя почти
полвека… – она сделала многозначительную паузу, окинув взглядом каждого сидящего за
столом. В ее глазах стояли слезы. – Поместье Кальтенбах полностью свободно ото всех
обязательств перед банками и вновь в полной собственности нашей семьи.
– Ура! – воскликнул Сэм и дал «пять» Милану, сидевшему рядом.
– Поместье и реабилитационный центр Кальтенбах, – мягко поправил Марию герр Канн,
заслужив в ответ теплую улыбку.
– Именно! – фрау высоко подняла бокал, остальные последовали ее примеру, но пригубить
так никто и не успел, потому что Мария Кальтенбах продолжила:
– И я хотела бы сказать спасибо всем вам за работу и максимальную самоотдачу. Всё
расписано до самого лета – этим я обязана вам.
И вновь все подняли бокалы, но…
– Но особую благодарность я бы хотела выразить, – фрау Кальтенбах повернулась к Мике.
Остальные, смущенно переглядываясь, на всякий случай подняли тяжеленные бокалы
повыше. – Моей замечательной внучке, без исключительного дара которой нас бы сейчас
здесь не было. Спасибо тебе, Мика!
Теперь все воззрились на Мику, а фрау Кальтенбах с поднятым бокалом в руке, явно ждала
ответного тоста. В отличие от бабушки, девушка не имела ни малейшего представления о
том, что предусматривает этикет в таких случаях. Она чувствовала себя неловко, впрочем,
как и всегда, когда обстановка была такой праздничной и формальной. Поэтому она просто
привстала и чокнулась с Марией:
– Твое здоровье, бабушка! – просто сказала она, и за столом, наконец, все с облегчением
рассмеялись.
– За Кальтенбах! За будущее! – донеслись радостные тосты. – За нашу заклинательницу!
Казалось, никто не замечал, какой молчаливой была Мика. Совсем скоро разговор перешел в
привычное русло – все бурно обсуждали предстоящий день: герр Каан с внуком и фрау
Кальтенбах собирались на встречу в город по поводу двух новых лошадей, у Милана был
назначен первый экзамен.
– Не будем выезжать слишком рано, – сказала Мария, обернувшись к нему. – Думаю, в
полшестого. Значит, завтрак в пять. Да, Мика?
Мика, задумчиво изучавшая вид за окном, испуганно посмотрела на бабушку:
– Кто завтракает впятером?
Герр Каан усмехнулся.
– Мы. Но только вчетвером. По-моему, Мика заслужила выходной. Завтра суббота, встреч не
назначено, и мы справимся без нее. Если, конечно, Милану не нужна моральная поддержка?
– он вопросительно посмотрел на юношу, который, улыбнувшись, покачал головой.
– Я справлюсь. Зная Мику, вряд ли ей понравится целый день проторчать в школе.
Девушка с благодарностью взглянула на него. Свободный день! Ее сердце преисполнилось
радости.
– Ну, хорошо! – проворчала фрау Кальтенбах. – Но тебе придется отвечать на звонки и
письма. До электропочты я сегодня не добралась, а Марианна сильно порезала палец и вряд
ли справится.
Марианна, которая как раз убирала со стола, удивленно посмотрела на свои совершенно
целые пальцы.
– Ладно! – поспешила ответить Мика, отлично зная, что бабушка всеми правдами и
неправдами обходила ее ноутбук стороной. Хотя – надо отдать должное – пожилая фрау
крайне виртуозно придумывала предлоги не знакомиться с интернет-технологиями.
Много позже, уже лежа в постели, Мика пыталась понять, почему у нее сегодня такое гадкое
настроение. Прогноз погоды на завтра предвещал ясный солнечный день. Она могла
выспаться, не общаться с мнительными владельцами лошадей, которые жаловались на
непослушных питомцев вместо того, чтобы самим измениться. Мика потянулась выключить
свет, как вдруг взгляд зацепился за книгу, которая все еще лежала на стуле под кучей
сваленной одежды. Она совсем забыла про нее после разговора с Фанни.
Мика уселась за стол и включила настольную лампу. Взяв карандаш и выудив старый
конверт из корзины для бумаг, она невольно улыбнулась, узнав в строке «от кого»
размашистый почерк мамы. В этом Элизабет очень походила на фрау Кальтенбах: они обе не
особо доверяли современным средствам коммуникации. Пока остальной мир обменивался
сообщениями на фейсбуке или по электронной почте, Элизабет Шварц стабильно, раз в
неделю, писала Мике настоящие письма. Перьевой ручкой, на бумаге. Задумавшись, девушка
выглянула в окно, скользнув взглядом по темному заснеженному двору. «Шрам» Оствинда
вдруг приобрел форму.
Мика аккуратно перенесла рисунок из воспоминаний на пустую сторону конверта: круг, из
которого исходили тонкие изогнутые лучи, и две волнистые линии внизу, параллельные друг
другу. Девушка задумчиво изучила получившийся рисунок. Это что… солнце? С завитками?
Мика подтянула к себе книгу и, раскрыв ее наугад, тут же громогласно чихнула от попавшей
в нос пыли… Два часа спустя она изучала страницу 296. Голова шла кругом от обилия
просмотренных значков и символов. По ощущениям, Мика только что прошла ускоренный
курс египтологии, но так и не нашла хоть что-то отдаленно напоминающее «солнце» на коже
Оствинда. Может, пыльный фолиант был слишком старым? Мика зевнула. Щелкнув по
выключателю лампы, она собиралась закрыть книгу, как вдруг ее осенило: Милан говорил,
что Тридцать Четвертая из Австрии.
Последние несколько часов она искала похожее тавро у немецких конезаводчиков, но что
если Оствинд родился не в Германии?
Лампа включена – время продолжить поиски. Австрия. Швейцария. Италия. Ничего.
Испания. В полудреме Мика перелистывала пожелтевшие страницы, одну за другой, почти
не обращая внимания на их содержание. Но вдруг сон как рукой сняло. По коже пробежали
мурашки. Вот оно – в нижнем углу страницы в непримечательном сером квадратике. Мика
пригляделась, положила рядом измятый конверт с нарисованным значком. Никаких
сомнений – это было тавро Оствинда. И это вовсе не солнце, а цветок. Девушка несколько
раз моргнула, всматриваясь в крошечную подпись под рисунком.
– Тавро в виде колючника. Ора, – прочитала она. – Поместье Ора. Кадис, Андалусия.
Мика перелистнула страницу. Ничего, кроме поблёкшей черно-белой фотографии старого
господского дома. Мика откинулась на спинку стула. Андалусия. И что всё это значит?
Утром надо будет непременно спросить бабушку. И герра Каана. Девушка посмотрела на
часы: двадцать минут пятого – уже практически утро. Выключив настольную лампу, она,
наконец, отправилась в кровать.
– Ора. Андалусия, – засыпая, пробормотала она, впервые за день, широко улыбнувшись.
Когда Мика открыла глаза, на дворе светило солнце. После недели морозных, наполненных
сумраком дней, вид из окна поднимал настроение лучше, чем тройной эспрессо! Мика
выползла из кровати и настежь открыла окно. Жмурясь от ослепительно-ярких лучей
зимнего солнца, она полной грудью вдохнула чистый морозный воздух. Синеву неба не
потревожило ни единое облако. Мика уже решила, как, а главное с кем, она проведет сегодня
свой выходной! Спустившись вниз через полчаса, девушка с разочарованием отметила, что
все уже давно уехали. А она хотела пожелать удачи Милану на экзамене и спросить бабушку
о происхождении загадочного тавро Оствинда. Но кухня была пуста, и только одинокая
тарелка украшала стол. Мика опустилась на стул рядом с большой голландской печью и
только теперь заметила листок бумаги, лежавший на тарелке.
«Не хотел тебя будить. Знаю, что ты желаешь мне удачи. Спасибо! Милан».
Мика ухмыльнулась – он ее слишком хорошо знал.
«P.S. Пожалуйста, после завтрака отведи Тридцать Четвертую в денник. Я чувствую, что
сегодня это случится. P.P.S. Позаботься о ней. P.P.P.S. Спасибо!»
Все еще улыбаясь, Мика запихнула записку в карман. Вытянув из корзинки для хлеба
круассан, она с таким воодушевлением от него откусила, что клубничная начинка брызнула
во все стороны. Но ей было всё равно. Сегодня она была абсолютно свободна. Сегодня у нее
был ее личный выходной!
Чуть позже Мика чуть не вприпрыжку мчалась по заснеженной дороге на выгон к Оствинду.
Там ее поджидала та же картина, что и вчера: Оствинд стоял рядом с 34, готовый защитить
ту ото всех невзгод мира. Он увидел Мику, которая перелазила через невысокий заборчик,
сжимая в руке недоуздок, но не вышел навстречу, как обычно. Мика подошла к ним сама и
буквально кожей почувствовала тревогу, исходившую от Тридцать Четвертой. Белоснежная
кобыла пританцовывала рядом с застывшим неподвижной глыбой Оствиндом. Стоило ей
чуть отойти в сторону, как он тут же следовал за ней. Мика нежно провела рукой по теплой
спине, по выпирающему животу Тридцать Четвертой.
– Привет! Пойдем уже в денник? – Мика собиралась надеть недоуздок, но кобыла резво
уклонилась и отошла. Тут же с другой стороны, недовольно фыркнув, встал Оствинд, отрезая
той путь к отступлению. Тридцать Четвертой совсем не понравилось, что ее практически
загнали в ловушку, и она в который раз аккуратно постаралась отступить. Мика отошла
назад, чуть понаблюдала за лошадьми и окончательно поняла: любимице Милана очень
хотелось побыть в одиночестве. Кому, как не Мике, ее понять.
– Доопекали тебя, да? – тихо пробормотала девушка. Тридцать Четвертая беспомощно
посмотрела на нее светлыми глазами. Мика ласково почесала Оствинду за ушами, которые
по-прежнему, как два локатора, были направлены в сторону возлюбленной.
– Может, Тридцать Четвертой тоже нужен выходной? – мягко продолжила она.
Оствинд сердито топнул. Похоже, он понял Мику, но был совершенно иного мнения.
Девушка встала между ними. Стоило Тридцать Четвертой выйти из-под навеса, Мика чуть
придержала Оствинда. Облегченно фыркнув, кобыла потянулась навстречу солнцу и, подняв
хвост, зарысила по белоснежным сугробам на другую сторону выгона. Оствинд почти
возмущенно заржал, но остался на месте. Они вместе с Микой наблюдали, как Тридцать
Четвертая, добежала до старого дуба и, теперь довольная, медленно вытягивала из-под снега
длинный стебель пожухлой травы. Если бы Оствинд был человеком, Мика бы точно назвала
взгляд, которым он ее одарил, вопросительным.
– Давай дадим ей час отдохнуть. А я знаю отличное развлечение для тебя … и для меня, – с
удовлетворением в голосе сказала девушка и решительно повесила недоуздок на крючок.
Всего пара минут на спине Оствинда, хруст свежего снега под копытами, и все те
переживания, что мучили Мику на протяжении последних недель, улетучились в
неизвестном направлении. Они уже мчались по заснеженному лесу. Под собой девушка
чувствовала теплую спину вороного коня, ощущала его энергию. Она вдыхала холодный
лесной воздух и ловила солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь ветви деревьев. Чувство
безграничной свободы, которого так ей недоставало, заставило Мику забыть обо всем на
свете. И о времени тоже... Сколько уже прошло? Полчаса или все три? Как обычно, она не
следила за дорогой. Этим занимался Оствинд, который ориентировался на местности не
хуже навигатора. Однако вскоре она заметила, что жеребец обеспокоен. Это означало только
одно – пора возвращаться. Мика собиралась чуть толкнуть его шенкелем... Как вдруг сквозь
ветви деревьев что-то блеснуло. Оствинд тоже это заметил. Его ноздри раздувались.
– Может, еще немного? Что думаешь?
Ответ коня не заставил долго ждать. Он почти перешел в галоп. Лес закончился – перед ними
раскинулась широкая равнина – почти пять километров бескрайней дали, укрытой
свежевыпавшим снегом. Да, они были уже далеко, но в крови гулял адреналин, и Мика
забыла обо всем. Она летела, не замечая, как темные тучи закрыли солнце, не чувствуя
порывов ветра, которые становились все сильнее, не слыша глухие раскаты грома…
Но они оба увидели молнию. Одним движением Оствинд резко развернулся. Оба оглянулись:
равнина осталась далеко позади. Мика, наконец, увидела потемневшее небо. В одно
мгновение на землю опустилась ночь, хотя на часах едва ли минул полдень. В душу
закрались худшие подозрение. Они были почти в двух часах езды от Кальтенбаха, и такого
неба Мика еще не видела.
Подул пронизывающий ледяной ветер, растрепавший гриву Оствинда. Очередной раскат
грома послужил сигналом. Жеребец поднялся на дыбы, а затем помчался - как одержимый -
назад в пустынную заснеженную даль. Мика онемевшими от холода пальцами цеплялась за
его гриву. От опьяняющего чувства свободы не осталось ни следа – Оствинда гнал назад
страх. А, может, страшно было вовсе не ему?
Наконец, они оказались под защитой леса, но, как оказалось, буря уже добралась и до него.
Оглушительный раскат грома разорвал небо, и почти в тот же миг мрачное небо снова
озарила молния. Сверху обрушился сильнейший ливень – в одну секунду Мика с Оствиндом
промокли до нитки. Жеребец изо всех сил противился встречному ветру, с трудом выдирая
ноги из расползавшейся под копытами грязи. Они продвигались мучительно долго. Мика
лишь покрепче обняла его за шею, когда конь в очередной раз отскочил от шаткого дерева. С
надрывным треском начала падать береза – девушка испуганно вскрикнула – но дерево
рухнуло позади, каким-то чудом, не задев их. Буря разошлась не на шутку: словно
взбесившееся чудовище, она с корнем выдирала деревья.
Измученные и промокшие Мика с Оствиндом спустя несколько часов добрались до
знакомого выгона. Буря потихоньку стихала и уходила дальше, на север. Почти без сил
девушка слезла со спины коня, подняла голову, чтобы убедиться в том, что невиданная ранее
зимняя гроза не разрушила конюшню Оствинда и Тридцать Четвертой, и с облегчением
выдохнула, когда увидела деревянную конструкцию в целости и сохранности.
– Надеюсь, Тридцать Четвертая не слишком промокла, – сказала она, устало опёршись о бок
жеребца. К ее удивлению, Оствинд по-прежнему был напряжен: сквозь ребра слышались
глухие удары сердца. Мику вдруг охватило ужасное предчувствие. Она огляделась:
– Тридцать Четвертая? – крикнула она под навес, но кобыла не откликнулась своим
добродушным, немного хриплым ржанием.
Повисла абсолютная тишина.
Мика заметила джип, брошенный неподалеку – прямо на дороге – и в замешательстве
остановилась.
– Что...? – начала было она, но ее перебило душераздирающее ржание стоявшего рядом
Оствинда. Девушка обернулась и, наконец, увидела Тридцать Четвертую.
Белоснежная кобыла безжизненно лежала на снегу, погребенная половиной старого дуба,
которого мощнейшим ударом молнии раскололо надвое… Рядом, поддерживая ей голову,
застыл Милан. Сердце Мики сжалось от боли: это не может быть правдой. Это не должно
быть правдой. С каждым шагом, отделявшим ее от Милана и Тридцать Четвертой, она всё
надеялась, что это всего лишь кошмар, и она вот-вот проснется.
– Тридцать Четвертая? – прошептала Мика, рухнув на колени рядом с белым как мел
Миланом. Тот неосознанно гладил неподвижную голову кобылы, по щекам бежали слезы…
И в этот самый момент Мика поняла: это никакой не сон, и никто ее не разбудит. Слишком
поздно. Тридцать Четвертая умерла.
У девушки перехватило дыхание. Она видела, как Оствинд, словно сумасшедший, промчался
по выгону. Она хотела чем-то помочь, но не знала как; хотела сказать что-нибудь Милану, но
не знала что. Она просто неподвижно сидела в снегу рядом с ним и его уже мертвой
любимицей. И всё, что она чувствовала, была боль – тупая, парализующая, медленно
расползавшаяся по всему телу. Откуда-то издалека послышался голос:
– Нужно чем-то накрыть! Быстрее, Мика, дай куртку. МИКА!
Понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что голос принадлежал герру Каану, который
суетился возле упавшего дуба. Его обычно спокойное лицо раскраснелось на холоде. Мика
так и не поняла, что он от нее хочет. Увидев, что до нее не докричаться, Каан сам поднялся,
подошел к Мике, стащил с нее куртку и вернулся к подножию дуба. Девушка так и осталась
безвольно сидеть. Старик тщательно расправил ткань и аккуратно накрыл ею какой-то
тёмный комочек, спрятанный от ветра в огромных вывороченных корнях. Мика
присмотрелась – ее куртка методично вздымалась и опускалась. Это был никакой не
комочек. Это жеребенок. И он дышал.