Милая подруга, милая моя девочка, я вижу те же закаты цвета губ, искусанных до крови. Цвета твоих маленьких пухленьких губ, сложенных бантиком, в которые ты несчадно впивалась зубами на этом чёртовом зачёте по анатомии. Я хотел бы тебя увидеть сейчас, почувствовать, как моё сердце вновь бьётся в бешеном ритме и пытается вырваться из груди, но нет. Я не смогу тебе об этом рассказать. Наверное, я не очень умён, раз не могу описать свои чувства словами. Может мы с тобою ещё встретимся, только вряд ли сможем о чём-нибудь говорить.
Остановки придуманы, чтобы нервно сжимать руки. И чувства в одну строку. Помнишь, как мы мёрзли на этих остановках, ожидая свою 42-ую маршрутку? Ты всегда забывала перчатки и засовывала свои замёрзшие маленькие ручки в карманы моей куртки, пряталась в моих объятьях и пыталась согреться. Осень выдалась промозглая и мокрая.
Этот город, будто завод консервный, герметично запаивает тоску, говорит: "Я повторюсь не с вами, но интересно, чем кончится эта пьеса". А наша пьеса оказалась дешёвым спектаклем без хеппи энда, который регулярно ставят в старых провенциальных балаганах. Наша шекспировская трагедия превратилась в мыльную оперу, а ты, моя трагическая леди, решила вновь вернуться на большую сцену, убежав из нашего маленького самобытного театра, так и не дождавшись конца постановки.
Я вижу твой тонкий силуэт в светлом бежевом пальто. Ты идёшь по краю тротуара своей лёгкой невесомой походкой. Будто не касаясь грязного асфальта, отбиваешь тонкими каблучками лишь тебе известный ритм. Ветер треплет шелковистые блестящие локоны, которые уже давно выбились из некогда аккуратной причёски, а мимо медленно проезжают автобусы и маршрутки.
Ты молчишь всеми огнями города. Криком чаек тебе отвечает Одесса.
