Каждый Новый день

День 5995

Просыпаюсь с мыслями о прошедшем дне. Воспоминания о нем приносят радость, а
понимание того, что это был все же вчерашний день, – боль. Меня там нет. Я не в постели
Джастина, не в его теле.
Сегодня меня зовут Лесли Вонг. Лесли не услышала будильника, и ее мать очень сердится.
– Вставай! – кричит она. – У тебя двадцать минут – и Оуэн уезжает.
– Мам, уже встаю, – со стоном произношу я.
– Мам! Могу представить, что сказала бы твоя мать, будь она здесь!
Я быстро сканирую память Лесли. Так, это моя бабушка. Мама уже ушла на работу.
Пока я стою под душем, напоминая себе, что нужно поторапливаться, мои мысли
обращаются к Рианнон. Я просто уверен – она мне снилась. Интересно: вот я в теле
Джастина, мне начинает что-то сниться; продолжается ли сновидение после того, как я его
покидаю? Проснется ли он, думая о ней с любовью? Или же это просто другая сторона моего
собственного сна?
– Лесли! Давай вылезай!
Выхожу из-под душа, быстро вытираюсь и одеваюсь. Как я понимаю, Лесли не особенно
популярная личность. Лица ее подруг на тех нескольких фотографиях, что я замечаю,
выглядят кисло. А ее одежда скорее бы подошла тринадцатилетней, а не шестнадцатилетней
девушке.
Захожу в кухню, натыкаясь на взгляд бабули.
– Смотри не забудь кларнет, – предупреждает она.
– Не забуду, – бормочу я.
Парнишка за столом глядит не слишком дружелюбно. Предполагаю, что это ее брат, затем
память дает подтверждение. Оуэн. Старший. Возит меня в школу.
Я очень давно привык к тому, что, как правило, все утренние часы в большинстве домов, где
я просыпаюсь, похожи друг на друга. Ты вылезаешь из постели. Ковыляешь в душ.
Бормочешь что-то за завтраком. А если родители еще не проснулись, на цыпочках
выбираешься из дома. Единственный способ не умереть от скуки – выискивать различия
между ними.
Сегодняшнее отличие связано с Оуэном: как только мы садимся в машину, он моментально
закуривает косячок. Я принимаю к сведению, что он следует своему обычному утреннему
распорядку, и проверяю, не отражается ли на лице Лесли то удивление, что чувствую я.
Минуты через три, проведенные в молчании, он решает предупредить:
– Только вякнешь, поняла?
Я бездумно смотрю в окно. Еще через две минуты он говорит:
– Слушай, мне все равно, что ты думаешь.
К тому времени он уже докуривает, но повеселевшим не выглядит.
Я предпочитаю проснуться единственным ребенком в семье. Конечно, в длительной
перспективе братья и сестры могут быть очень полезны: у вас с ними общие семейные тайны,
всегда есть кто-то из твоего поколения, кто знает, правильно ли ты вспоминаешь тот или иной
эпизод, кто видит тебя и в восемь, и в восемнадцать, и в сорок восемь и все воспринимает
нормально. Это я понимаю. В более же короткой перспективе братья и сестры для меня в
лучшем случае – всего лишь досадная помеха, в худшем – настоящий кошмар. Большую
часть оскорблений, которые я вытерпел за свою не слишком, так сказать, обычную жизнь, мне
нанесли мои братья и сестры, причем самыми злобными обидчиками чаще всего оказывались
старшие. Сначала я по наивности считал, что они – мои друзья и союзники, а как же могло
быть иначе. Да так оно и бывало порой. Например, во время семейных поездок или по
выходным, когда единственное, чем мои братья и сестры могли развлечься, – это поиграть со
мной. Но в обычные дни правилом становилось соперничество, а не сотрудничество.
Временами мне приходила в голову мысль: а не чувствуют ли они, что с тем человеком, в
теле которого я в данный момент обитаю, что-то не так, и поэтому стремятся
воспользоваться этим в своих интересах. Был такой случай: мне восемь, моя старшая сестра
сказала, что мы вместе убежим из дома; затем, когда мы пришли на станцию, это «вместе»
исчезло, и она меня там бросила. Я бродил по станции несколько часов. Было страшно
попросить о помощи: я боялся, что сестра это обнаружит и выругает меня за то, что я
испортил всю игру. Когда я бывал мальчиком, все мои братья – что старшие, что младшие –
дрались со мной, пихались, пинались, кусались и придумывали мне больше обидных
прозвищ, чем я смогу когда-либо запомнить.
Лучшее, на что мне остается надеяться, – это заполучить брата или сестру со спокойным
характером. Поначалу я отнес Оуэна именно к этой категории. В машине мне показалось, что
я ошибаюсь. Но к тому моменту, когда мы подъехали к школе и вышли из машины, я снова
решил, что верным было мое первое предположение. Оказавшись в толпе учеников, он весь
как-то съеживается, идет с низко опущенной головой, оставив меня далеко позади. Никаких
«до свидания» или «удачного дня». Просто глянул, запирая машину, плотно ли закрыта
пассажирская дверь.
Я слежу за тем, как его одинокая фигура исчезает в дверях школы, и вдруг слышу за спиной чей-то голос:
– Куда ты смотришь?
Я оборачиваюсь, одновременно глубоко сканируя память.
Кэрри. Моя лучшая подруга с четвертого класса.
– На брата смотрю.
– А чего на него смотреть? Это ж, считай, пустое место.
Вот странное дело: если я думаю так сам – все нормально, а когда слышу такое от Кэрри, мне
становится почему-то обидно.
– Ладно, пошли.
– Пошли? И это все, что ты можешь мне сказать?!
Стоп: она знает что-то, чего не знаю я. Лучше помолчать пока.
Кажется, она рада сменить тему.
– Что делала вчера? – спрашивает она.
В памяти мелькают образы Рианнон. Я пытаюсь загнать поглубже эти воспоминания, но это
сделать не так-то просто. Когда испытываешь такие сильные чувства, любимые черты
видятся повсюду, куда бы ты ни смотрел, и говорить хочется только о предмете своей любви.
– Ничего такого, – быстро отвечаю я, не утруждая себя проверкой памяти Лесли. Ответ на все
случаи жизни, независимо от того, какой был вопрос. – А ты?
– Разве ты не получила мое сообщение?
Я что-то бормочу о сдохшем телефоне.
– Так вот почему ты еще не спросила! Прикинь! Кори написал мне в IM-чате! Мы болтали чуть
ли не целый час!
– Да ну!
– Круто, да? – Она вздыхает с довольным видом. – И это после такого перерыва! Я и не
думала, что он знает мой никнейм. Это ведь не ты ему сообщила?
Так. Залезем в память поглубже. Отвечая на вопросы вроде этого, легко попасться на вранье.
Может, и не сразу, а через какое-то время. Допустим, Лесли заявляет, что это не она
просветила Кори, а Кэрри потом проверит и узнает, что это была она. Или Лесли признается,
а потом окажется, что она врет.
Кори – это Кори Хэндлман, парень, в которого Кэрри втрескалась недели три назад. Лесли
знает его не очень хорошо и не помнит, чтобы давала ему чей-нибудь никнейм. Решаю, что
первый вариант безопаснее.
– Нет, – отрицательно качаю головой. – Это не я.
– Хм, значит, ему пришлось изрядно потрудиться, – говорит она. (
Или , думаю я,он просто увидел его на твоем профиле в Фейсбуке. )
Мне немедленно становится стыдно за свои недостойные мысли. У тесной дружбы есть одно
правило, которое мне не очень нравится, – подразумевается, что друзьям нужно верить на
слово. А я никому не хочу верить на слово. Даже лучшим друзьям.
Кэрри очень взволнована из-за своего Кори, и я тоже старательно изображаю волнение на
лице. И только после того, как мы расходимся по разным классам, у меня вдруг появляется
чувство, которое, как мне казалось, я держу под полным контролем: ревность. Хотя для себя
я и не формулирую так многословно, мысль ясна: вот у Кэрри есть ее Кори, а у меня нет и
никогда не будет Рианнон.
Это просто смешно, ругаю я себя,
ты становишься смешным. При такой жизни, которую веду я, чувство ревности
противопоказано. Иначе останется только пойти и удавиться.
Третьим уроком у нас оркестр. Я говорю учителю, что забыла дома свой кларнет, хотя на
самом деле он лежит в ее шкафчике. Лесли снизили оценку за урок и отправили заниматься
самостоятельно, но мне все равно.
Ведь я не умею играть на кларнете.
Новости о Кэрри и Кори быстро распространяются. Все наши друзья их обсуждают, и главным
образом все за них рады. Не могу сказать, правда, то ли они считают их идеальной парой, то
ли надеются, что Кэрри наконец перестанет постоянно об этом болтать.
Я встречаю Кори в перерыве. Меня удивляет, что выглядит он совсем обыкновенно. Люди
редко бывают такими же привлекательными на самом деле, какими выглядят в глазах тех, кто
их любит. Я считаю, что так и должно быть. Вдохновленный своими чувствами, ты находишь
что-то важное и значимое в чертах предмета своей любви, то, что не видно окружающим, и
это делает его особенным. Нельзя сказать, что большинство людей – уроды. В принципе, все
выглядят довольно прилично. Вот потому-то они и обыкновенные. Конечно, только не для тех,
кто их любит.
Кори подходит к нам, просто чтобы поздороваться, он не остается на обед, хотя мы и заняли
для него место. Кажется, Кэрри этого даже не замечает; она просто рада, что он заскочил на
минутку, что вся их болтовня в чате ей не приснилась, что она может развиться в нечто более
значительное… и кто знает, что произойдет потом? Как я подозреваю, Лесли не ходит в
веселые компании. Подобные девицы не думают о сексе, они любят целоваться. Их это
заводит.
Я хочу сбежать, как вчера, чтобы пропустить вторую половину дня.
Но без нее это как-то неправильно. Мне кажется, я зря трачу время. То есть заполняю его
бессмысленными событиями. Вся моя жизнь по большому счету бессмысленна. Каждый день,
за исключением вчерашнего, был пустой тратой времени. Вчерашний день – это совсем
другой мир. Я хочу вернуться туда.
В самом начале шестого урока, сразу после обеда, моего брата вызывают к директору.
Поначалу я думаю, что не расслышал. Но потом замечаю, что все в классе смотрят на меня,
а Кэрри еще и с состраданием. Из этого я заключаю, что понял все правильно.
Я не чувствую тревоги. Думаю, если бы дело было в чем-то действительно серьезном, нас
вызвали бы вдвоем. Никто из моей семьи не умер. Наш дом не сгорел. Это касается только
Оуэна, не меня.
Кэрри посылает мне записку: «Что случилось?»
Я пожимаю плечами. Почем я знаю? Я только надеюсь, что мне не придется идти домой
пешком.
Заканчивается шестой урок. Я собираю книжки и иду на английский. Сегодня у нас
«Беовульф», так что Лесли, считай, полностью готова. Эту тему я проходил множество раз.
Не успеваю отойти и десяти шагов, как кто-то хватает меня за плечо.
Оборачиваюсь – это Оуэн.
У него идет кровь.
– Ш-ш-ш, – шипит он. – Просто пойдем за мной.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Ш-ш-ш, о’кей?
Он озирается с таким видом, будто за ним гонятся. Решаю пойти с ним.
В конце концов, это веселее, чем «Беовульф».
Мы подходим к кладовке. Он показывает, что нам туда.
– Ты что, шутишь? – говорю я.
– Лесли!
Спорить бесполезно. Заходим; я легко нахожу выключатель.
Он тяжело дышит. Какое-то время мы стоим молча.
– Не хочешь объяснить, что все это значит? – спрашиваю я.
– Кажется, у меня неприятности.
– Тоже мне новость! Я слышала, тебя вызывали к директору. Почему ты не пошел?
– Я
был у него. Точнее, я приходил к директору до того, как объявили, что меня вызывают. Но я…
ушел.
– Ты удрал из кабинета директора?
– Ну да. То есть из приемной. Они пошли проверять мой шкафчик. Уверен.
Царапина у него под бровью кровоточит.
– Кто тебе заехал в глаз? – спрашиваю я.
– Неважно. Просто заткнись и слушай, понятно?
– Я слушаю, но ты же ничего не говоришь!
Думаю, Лесли нечасто дерзит своему старшему брату. Но мне на это наплевать. Он же не
обращает внимания.
– Они собираются позвонить домой, ясно тебе? Прикроешь меня. – Он передает ключи. –
Просто поезжай домой после школы и разведай обстановку. Потом созвонимся.
К счастью, я умею водить. Остается проверить, носит ли Лесли с собой права. Я не пытаюсь
спорить, и Оуэн принимает это за знак согласия.
– Спасибо, – говорит он.
– Ты сейчас к директору? – спрашиваю я. Он уходит, не говоря ни слова.
К концу дня Кэрри сообщает мне новости. Насколько они правдивы, на самом деле для нее
ничего не значит. Это слухи, которые ходят по школе, и она горит желанием мне их вывалить.
– Во время обеда твой брат подрался с Джошем Вульфом на футбольном поле. Говорят, что
дело было связано с наркотой, а твой брат – дилер или что-то вроде этого. Я имею в виду, я
знала, что он покуривает травку и все такое, но и представить себе не могла, что он ее
реально толкает . Их с Джошем потащили в кабинет к директору, а Оуэн взял да и сбежал.
Можешь себе представить? Они вызывали его по школьному радио, чтобы он вернулся. Но
не думаю, что это сработало.
– Кто тебе все это рассказал? – спрашиваю я.
Ее просто трясет от возбуждения.
– Кори! Его там не было, но пара ребят из тех, с кем он тусуется, видели эту драку и все
остальное.
Теперь-то я вижу, что самое главное в ее новостях – это то, что она узнала их от Кори. Она не
настолько эгоистична, чтобы ожидать от меня поздравлений, с моими-то неприятностями, но
по ней ясно видно, какие у нее приоритеты.
– Мне нужно ехать домой, – говорю я. На седьмом уроке я покопался в сумке Лесли и нашел
там права, чему был очень рад.
– Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – спрашивает Кэрри. – Мне не нравится, что тебе
придется идти туда одной.
Я чуть не поддаюсь искушению. Но стоит мне представить, как она дает Кори подробнейший
отчет о происходящем (даже если на самом деле она и не будет ему рассказывать), – и у
меня пропадает всякое желание брать ее с собой.
– Да все нормально, – говорю я. – Если уж на то пошло, я реально буду выглядеть примерной
дочерью.
Кэрри смеется, но не над шуткой, а скорее чтобы меня поддержать.
– Передавай Кори от меня привет, – запирая шкафчик, весело говорю я. Она снова смеется.
На этот раз от счастья.
– Где он?
Не успеваю я войти в кухню, как начинается допрос.
Вся семья Лесли в сборе – и мать, и отец, и бабушка, – и у меня даже нет необходимости
сканировать ее память, чтобы сообразить: для трех часов дня – это совершенно
исключительное событие.
– Не знаю, – бормочу я, радуясь, что он не сказал, куда пойдет; таким образом, мне не
придется врать.
– Что значит – не знаю? – спрашивает отец. В этой семье он главный специалист по
допросам.
– А то и значит. Он дал мне ключи от машины, но не пожелал объяснить, что происходит.
– И ты спокойно дала ему уйти?
– Я не заметила, чтобы за ним гналась полиция, – говорю я. И тут же начинаю сомневаться: а
может, она действительно за ним гналась?
Бабушка раздраженно фыркает.
– Ты всегда на его стороне, – угрюмо бурчит отец. – Но на этот раз у тебя ничего не выйдет.
Сегодня ты расскажешь нам все.
Он не понимает, что очень мне сейчас помог. Теперь я знаю, что Лесли всегда на стороне
Оуэна. Значит, интуиция меня не подвела.
– Видимо, вы знаете больше меня, – говорю я.
– С чего бы твоему брату драться с Джошем Вульфом? – искренне удивляется мать. – Они же
такие друзья!
Я вызываю в памяти образ этого Джоша Вульфа. На вид ему лет десять, что приводит меня к
однозначному выводу: может, они и были хорошими друзьями, но в прошлом.
– Садись, – приказывает отец, указывая на стул.
Я повинуюсь.
– Отвечай: где он?
– Я и в самом деле не знаю.
– Она говорит правду, – подтверждает мои слова мать. – Я всегда знаю, когда она врет.
У меня был опыт пребывания в телах наркоманов, так что я сполна испытал все прелести их
жизни. Но даже несмотря на этот крайне печальный опыт, я начинаю понимать, почему Оуэна
так тянет обкуриться до одурения.
– Ну а теперь позволь один вопрос, – продолжает отец. – Твой брат – наркодилер?
Ну очень хороший вопрос! Моя интуиция подсказывает ответ
нет . Однако многое зависит от того, что произошло у них с Джошем Вульфом на футбольном
поле.
Так что я не отвечаю на вопрос. Просто сижу и смотрю на них.
– Джош Вульф говорит, что наркотики, которые нашли в его куртке, ему продал твой брат, –
напирает отец. – Скажешь, он этого не делал?
– Они нашли что-нибудь у Оуэна? – спрашиваю я.
– Нет, не нашли, – отвечает моя мать.
– А в шкафчике? Разве они не обыскивали его шкафчик?
Мать утвердительно кивает.
– А в его комнате? Нашли вы что-нибудь в его комнате?
Мать выглядит удивленной.
– Я
знаю , что его комнату осматривали, – говорю я.
– Мы ничего не нашли, – отвечает отец. – Пока что. Нужно осмотреть и машину. Так что, если
ты не против, передай мне, пожалуйста, ключи…
Есть надежда, что у Оуэна хватило смекалки подчистить в машине. Если же нет – не моя
вина. Я отдаю ключи.
Невероятно, но они обыскали и мою комнату.
– Извини. – Мать со слезами на глазах заглядывает из коридора. – Он думал, что твой брат
мог спрятать их здесь. Не спросив у тебя.
– Вот и чудесно, – говорю я, больше для того, чтобы вытеснить ее из комнаты, чем по
какой-либо иной причине. – Вот и приберусь теперь.
Но я не успеваю. Звонит телефон. Я держу его таким образом, чтобы мать не смогла увидеть
на дисплее имя позвонившего – Оуэна.
– Кэрри, привет, – произношу я.
Оуэну, по крайней мере, хватает соображения говорить так тихо, чтобы его нельзя было
подслушать.
– Бесятся? – шепчет он.
Мне хочется рассмеяться:
– А ты как думаешь?
– Все так плохо?
– Они перевернули вверх дном его комнату, но не нашли ничего. А прямо сейчас обыскивают
его машину!
– Не говори ей! – выкрикивает мать. – Выключи телефон!
– Извини, тут рядом мама, и ей не нравится, что я тебе об этом рассказываю. А ты где? Не
дома? Можно перезвонить?
– Я не знаю, что делать.
– Ну да, ему действительно в конце концов придется вернуться домой, разве нет?
– Слушай… давай встретимся через полчасика на спортплощадке, договорились?
– Мне и в самом деле надо идти. И – да, я так и сделаю.
Я отключаюсь. Мать все еще наблюдает за мной. – Тебе нужно сердиться не на меня! –резонно замечаю я.
Бедной Лесли придется завтра утром хорошенько потрудиться в своей комнате, наводя
порядок: нет никакой необходимости раздумывать над общей ситуацией. У меня нет времени
долго копаться в голове Лесли, главное сейчас – побыстрее сообразить, какую такую
спортплощадку имеет в виду Оуэн. Может, ту, что возле начальной школы, в четырех
кварталах отсюда? Да, скорее всего, речь шла о ней.
Незаметно ускользнуть из дома оказывается не так-то легко. Я дожидаюсь момента, когда
родители вернутся в комнату Оуэна, чтобы довершить разгром, а затем прокрадываюсь
наружу через заднюю дверь. Понимаю, что это рискованно: как только они обнаружат, что
Лесли смылась, разразится грандиозный скандал. Но если она вернется с Оуэном, все будет
тут же забыто.
Понимаю, что мне нужно сосредоточиться на насущных проблемах, но не могу прекратить
думать о Рианнон. Уроки у нее тоже на сегодня закончились. Она, наверное, сейчас гуляет с
Джастином. Если это так, хорошо ли он с ней обращается? Осталось ли в его в памяти хоть
что-нибудь от вчерашнего дня? Надеюсь.
Оуэна нигде не видно, я подхожу к качелям и начинаю раскачиваться. Наконец он появляется
на боковой дорожке и направляется прямиком ко мне.
– Ты всегда садишься на эти качели, – говорит он и занимает соседние.
– В самом деле? – спрашиваю я.
– Ну да.
Я жду, не скажет ли он еще что-нибудь. Молчит.
– Оуэн, да говори же, – не выдерживаю наконец я. – Что случилось?
Он трясет головой; рассказывать ничего не собирается.
Я перестаю раскачиваться и упираюсь ногами в землю.
– Не глупи, Оуэн. У тебя пять секунд: или ты вводишь меня в курс дела, или я сейчас же иду
домой, а ты сам разбирайся со своими проблемами.
Оуэн удивлен. Ну а я считаю, что ярость Лесли в данных обстоятельствах вполне
оправданна. – Что ты хочешь от меня услышать? Ну, Джош Вульф принес мне обычную
порцию травки. Сегодня мы поругались: он говорил, что я ему задолжал, хотя мы были в
расчете. Он начал меня запугивать, а я его толкнул. Ну, мы и сцепились. У него нашли травку,
а он сказал, что это я ему только что продал. Шустрый он парень. Я возразил, что все было
совсем не так, но ведь он отличник, ходит на эти подготовительные курсы и все такое; ну и
кому, ты думаешь, они скорее поверят?
Он определенно сумел убедить себя в своей правоте. Но правда это или нет, не возьмусь
сказать.
– Ну ладно, – говорю я, – тебе надо идти домой. Отец перевернул вверх дном твою комнату,
но они не нашли никаких наркотиков. В твоем шкафчике – тоже ничего, догадываюсь, что и в
машине тоже пусто, иначе я бы услышала об этом. Так что пока все в порядке.
– Говорю тебе, нет у меня никаких наркотиков. Этим утром я скурил последний косяк. Вот
почему мне был нужен Джош.
– То есть твой бывший лучший друг.
– О чем ты говоришь? Мы не дружим с ним лет с восьми.
У меня такое чувство, что это был последний раз, когда Оуэн с кем-то дружил.
– Пошли домой, – прошу я. – Это же еще не конец света.
– Тебе легко говорить.
Я не ожидал, что отец ударит Оуэна. Но как только мы заходим в дом, он подбегает и сбивает
Оуэна с ног.
Кажется, это шокирует только меня.
– Что ты наделал? – вопит отец. – Это каким же идиотом надо быть!
Мы с матерью вклиниваемся между ними. Бабушка с довольным видом наблюдает за
схваткой с боковой линии.
– Ничего, ничего я не сделал! – протестует Оуэн.
– И поэтому ты сбежал? Поэтому тебя собираются исключать из школы? За то, что ты
«ничего не сделал»?
– Они не исключат Оуэна, пока не выслушают его версию происшедшего, – замечаю я, зная,
что так заведено.
– Не лезь, куда не просят! – предупреждает меня отец.
– Почему бы нам не сесть и не обсудить все спокойно? – предлагает мать.
Отец прямо-таки кипит от ярости. И я чувствую, как съеживаюсь прямо на глазах, что, по всей
видимости, вполне обычно для Лесли, когда она находится в кругу семьи.
Вот именно в такие моменты я чуть ли не с нежностью вспоминаю те первые минуты
утреннего пробуждения, когда еще не знаешь, какими мерзостями будет заполнен день,
который тебе предстоит прожить.
На этот раз мы рассаживаемся в кабинете. Вернее, сидим мы с Оуэном и мамой: мы с
Оуэном на кушетке, мать – рядом в кресле. Отец нависает над нами. Бабушка стоит в дверях,
как часовой.
– Ты – наркодилер! – кричит отец.
– Я не наркодилер, – отвечает Оуэн. – Во-первых, если бы я торговал наркотиками, то был бы
намного богаче. И мои наркотики были бы так запрятаны, что ты их замучился бы искать.
Чувствую, Оуэну пора бы заткнуться.
– Наркодилер – Джош Вульф, – высовываюсь я. – А вовсе не Оуэн.
– Значит, вот чем занимался твой брат – покупал у него наркотики?
А заткнуться-то, кажется, надо было мне.
– Мы подрались не из-за наркотиков, – говорит Оуэн. – Их у него нашли уже потом.
– Так в чем же тогда дело, из-за чего вы подрались? – спрашивает мать, как будто драка этих двух друзей детства – самая невероятная вещь на свете.
– Из-за девушки, – говорит Оуэн. – Мы подрались из-за девушки.
Интересно, это домашняя заготовка или экспромт? В любом случае, вероятно, это
единственное, что он мог сказать, чтобы моментально
осчастливить наших родителей (ну, осчастливить – это, конечно, преувеличение; скорее, им
было очень
приятно ). Они не желают, чтобы их сын покупал или продавал наркотики, был задирой или
задирали бы его. Но драка из-за девушки? Да это же просто прекрасно! И особенно потому,
что, как я догадываюсь, не похоже, чтобы Оуэн когда-нибудь до сегодняшнего дня говорил им
о своих девушках.
Оуэн видит, что процесс идет в правильном направлении, и торопится закрепить успех:
– Если она узнает… о господи, она не должна узнать! Я слышал, некоторые девушки любят,
когда парни дерутся из-за них, но она точно не из таких.
Мама кивает с одобрением.
– Как ее зовут? – спрашивает папа.
– Ты хочешь это знать?
– Обязательно!
– Наташа. Наташа Ли.
Он сделал ее китаянкой! Молодец!
– Ты ее знаешь? – спрашивает меня отец.
– Ну да, – отвечаю. – Шикарная девица. – Потом я оборачиваюсь к Оуэну и говорю, бросая на
него притворно-гневные взгляды: – А этот Ромео мне и не сказал, что запал на нее. Хотя
теперь все становится более или менее понятным. В последнее время он вел себя очень
странно.
Мама снова кивает:
– Да-да, очень.
Ходит с налитыми кровью глазами , вертится у меня на языке.
Поедает чипсы «Читос». Смотрит в пустоту. Еще немного чипсов. Должно быть, это и есть
любовь. Что это, если не любовь?
То, что угрожало разразиться настоящей войной, превращается в военный совет. Наши
родители сидят, придумывая, что говорить директору; особенно как объяснять побег Оуэна из
приемной. Я только надеюсь, для его же блага, что Наташа Ли на самом деле окажется
студенткой, причем неважно, есть что-то между ними или нет. Моя память глухо молчит.
Бывает так, что звук имени наводит на какие-то воспоминания, но это имя для меня звучит в
пустоте.
Когда нашему отцу кажется, что найден выход, позволяющий сохранить лицо, он становится
почти дружелюбным. Оуэну придумано страшное наказание: ему надо постараться до обеда
навести порядок в своей комнате.
Представляю, какова была бы реакция, если бы это Лесли избила какую-нибудь девчонку
из-за парня. Но этого вопроса сегодня нет в повестке дня.
Я поднимаюсь вслед за Оуэном в его комнату. В комнате мы одни, дверь заперта,
посторонних ушей нет, и я говорю:
– Ну ты дал! Классно выкрутился!
Он смотрит на меня с нескрываемым раздражением:
– Не понимаю, о чем ты тут толкуешь. Давай топай из моей комнаты.
Вот почему мне больше нравится быть единственным ребенком в семье.
Думаю, Лесли не стала бы качать права. Так что и мне не стоит выступать. У меня есть
правила, которые я стараюсь не нарушать. Одно из них гласит: нельзя радикально
вмешиваться в жизнь личности, тело которой я занимаю; желательно оставить ее в
состоянии, максимально близком к первоначальному.
Но он меня взбесил. Так что я немного отступаю от своих правил. Мне кажется (какая
странная мысль!), что Рианнон бы меня одобрила. Даже при том, что она не знает ни Оуэна,
ни Лесли. Ни меня, по сути.
– Послушай, ты, лживый обкуренный придурок! – говорю я. – Ты будешь разговаривать со
мной вежливо, ясно? И не только потому, что я прикрываю твою задницу; я сейчас
единственная, кто относится к тебе нормально. Ты понял?
Сбитый с толку, а может, и немного раскаиваясь, он что-то согласно бормочет.
– Так-то лучше. – Я иду к двери, сшибая с полок какие-то безделушки. – Веселой тебе уборки.
За обедом все молчат. Не думаю, что для них это необычное явление.
Дожидаюсь, пока весь дом уснет, и подхожу к компьютеру. Нахожу в посланном себе
сообщении адрес и пароль электронной почты Джастина и проверяю его почтовый ящик.
Вижу письмо от Рианнон, послано в 22:11.
Дж.
Я просто не понимаю. Я что-то не то сделала? Вчера все было так здорово, а сегодня ты на
меня опять сердишься. Если это из-за меня, пожалуйста, скажи, и я исправлюсь. Я хочу,
чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы все наши дни заканчивались на счастливой ноте. Не
так, как сегодня.
С любовью, Р.
Меня качнуло. Хочу быстро отстучать ответ, хочу убедить ее, что все можно еще поправить, –
но нельзя.
Ты уже не он , напоминаю я себе.
Тебя там больше нет.
Что же я наделал? – думаю я.
Слышно, как Оуэн бродит по своей комнате. Прячет улики? Или ему не спится от страха?Интересно, сумеет ли он завтра справиться со своими неприятностями? Этого мне не узнать.
Я хочу к ней. Я хочу попасть во вчерашний день.