Каждый Новый день

День 6007

На следующее утро я просыпаюсь в теле Бейонсе [9] .
Хотя и не самой Бейонсе. Но фигура совсем как у нее, точь-в-точь. Все изгибы, до
мельчайших деталей Открываю глаза – и почти ничего не вижу, все расплывается. Ощупью тянусь за очками. На
этажерке их нет. Неуверенно ступая, пробираюсь в ванную. Вставляю контактные линзы.
Теперь можно и в зеркало посмотреть.
Не хорошенькая. И даже не красивая. Обалденная – вся, с ног до головы.
Лучше всего я чувствую себя, когда выгляжу просто вполне привлекательно. Могу объяснить
почему. Во-первых, от меня не шарахаются люди. Во-вторых, я произвожу положительное
впечатление. И в-третьих, привлекательность не определяет мою жизнь, потому как иметь
броскую внешность хорошо, но иногда и опасно.
А вот жизнь Эшли Эштон целиком определяется ее внешностью. Можно родиться красивой,
но роскошной красоткой случайно не станешь. Это лицо и это тело – плоды титанического
труда. Я просто уверен, что по утрам перед выходом на люди ей приходится немало
потрудиться, чтобы привести себя в боевую готовность.
Вообще-то я не хочу ей помогать. Каждый раз, когда я встречаю такую девицу, у меня
появляется желание подойти к ней и хорошенько встряхнуть: девочка, твоя юность не будет
длиться вечно, и красота уйдет вместе с ней, сколько бы сил ты ни убила на ее сохранение.
Надо строить жизнь на чем-то гораздо более значимом, чем внешняя привлекательность. Но
у меня нет способа достучаться до ее сознания. Если только… Вот пусть хоть сегодня
походит с невыщипанными бровями.
Ее память подсказывает, что я всего в пятнадцати минутах езды от Рианнон.
Добрый знак. Я захожу в свою почту и читаю сообщение от нее.
А,
Сегодня я свободна и на колесах. Маме сказала, что у меня есть дела.
Хочешь стать одним из них? Р.
Отвечаю – «да». Миллион раз «да».
Родители Эшли уехали на выходные. За главного остается ее старший брат Клейтон. Меня
беспокоит, как бы он к чему-нибудь не привязался. Но у него свои дела, о чем он мне не
первый раз уже напоминает. Я заверяю, что не буду мешать.
– И ты в этом пойдешь? – недоверчиво спрашивает он.
Обычно, когда такое спрашивает старший брат, он хочет сказать, что у сестры или юбка
задницу не прикрывает, или вся грудь наружу. Но Клейтон, кажется, имеет в виду совсем
другое: Эшли выглядит так, будто и не собиралась выходить. Одета по-домашнему, а не в
люди.
Мне в принципе все равно, но надо считаться с тем, что Эшли было бы совсем не все равно.
Так что я возвращаюсь переодеться и даже немного подкраситься. Ужасно любопытно
посмотреть, как живет Эшли, с ее-то сногсшибательной красотой. Для меня это то же самое,
как быть, к примеру, коротышкой или, наоборот, слишком высокого роста: взгляд на мир
совершенно отличается. Когда все вокруг выделяют тебя из общей массы людей – неважно,
по каким признакам! – ты в конце концов привыкаешь к этому и начинаешь вести себя
соответственно.
Если бы внешность у Эшли была заурядной – держу пари, даже ее брат вел бы себя с ней
иначе. Без малейших возражений он принимает к сведению, что сегодня я весь день буду гулять со своей подругой Рианнон. Когда твоя красота так безупречна, как много ты можешь
себе позволить без единого упрека!
Я сажусь в машину к Рианнон. Едва взглянув на меня, она лопается от смеха.
– Ты что, издеваешься? – выдавливает она наконец.
– А что не так? – озадаченно спрашиваю я. Потом до меня доходит.
– А что не так? – передразнивает она. Я рад, что она ведет себя со мной достаточно
свободно, но все же пока чувствую себя несколько глупо.
– Ты должна понять одну вещь: ты первый человек, кто когда-либо видел меня больше чем в
одном теле. Я к этому не привык. Я даже не имел представления, как ты будешь реагировать.
Она становится немного серьезнее.
– Прости, пожалуйста. Это все из-за того, что ты сегодня такая роскошная темнокожая
девица! Мне очень трудно представить за ней тебя. Трудно удерживать в голове твой
мысленный образ. Приходится постоянно переключаться.
– Представь себе, кем бы ты хотела меня видеть. Всего вероятнее, этот образ был бы ближе
к реальности, чем любое из тел, в которых ты меня встречала.
– Кажется, мое воображение пока не справляется. Нужно побольше времени, чтобы
привыкнуть, понимаешь?
– Чего ж тут не понять. Ну ладно, куда мы сейчас?
– Так, на море мы уже были; думаю, теперь поедем в лес. И мы отправляемся в лес.
Сегодня все не так, как в прошлый раз. Из приемника звучит музыка, но мы не подпеваем. Мы
точно так же сидим рядом, но думаем о другом.
Хорошо бы взять ее за руку, но чувствую, это не поможет. Да и она не дотронется до меня,
если не попрошу. Вот еще в чем недостаток моей нынешней привлекательности: до меня
страшно дотронуться. И то, что я каждый день появляюсь в новом теле, – тоже недостаток.
Все, чем я являюсь, – здесь, при мне, но ничего нельзя увидеть и пощупать. С виду я другой
человек, поэтому ничего из того, что было в прошлый раз, повториться не может.
Мы немного говорим о Келси; она вчера звонила к ней домой, просто чтобы посмотреть, что
из этого выйдет. Ответил отец Келси. Рианнон назвалась ее подругой, и он сказал, что Келси
ушла по своим делам, и с этим повесил трубку. Мы дружно решили, что это хороший знак.
Мы еще поговорили, так, ни о чем конкретном. Мне хочется побыстрее преодолеть
неловкость ситуации, сделать так, чтобы она вновь стала вести себя со мной как со своим
бойфрендом. Но не могу. Я не он.
Мы приезжаем в Национальный парк и ищем место для стоянки, подальше от остальных
отдыхающих. Рианнон находит уединенное местечко и, к моему удивлению, достает из
багажника корзинку для пикника.
Я смотрю, как она вынимает из нее разные деликатесы. Чего там только нет! Сыры,
французская булка, паста из нута, салат, чипсы, соус сальса…
– Ты что, вегетарианка? – спрашиваю я, глядя на разложенные передо мной вещественные доказательства.
Она кивает.
– А почему?
– Ну, есть такая теория, что после нашей смерти каждое съеденное нами животное получает
шанс отомстить: может, в свою очередь, нами пообедать. Так что если ты любитель мяса, то
можешь прикинуть, сколько животных ты съел за свою жизнь. Долго же тебе придется ждать в
чистилище, пока они все наедятся!
– Ты на самом деле так считаешь?
Она весело смеется:
– Да нет, конечно. Надоедает, когда спрашивают одно и то же. А вегетарианка я просто
потому, что считаю: нельзя никого есть. К тому же – это ущерб окружающей среде.
– Ну, сказано достаточно честно.
Я не рассказываю, что мне не раз приходилось случайно есть мясное, находясь в теле
вегетарианца. Все время как-то забываю проверить эту подробность из жизни моего нового
тела. Обычно меня предупреждает реакция друзей. Но однажды я крупно подвел одного
радикального вегана. Его очень сильно тошнило в «Макдоналдсе».
За едой мы еще немного поболтали. Серьезный разговор начинается не раньше чем мы
сворачиваем пикник и отправляемся гулять по лесу.
– Скажи мне, чего же ты, в конце концов, хочешь? – решительно начинает она.
– Я хочу, чтобы мы были вместе, – недолго думая, отвечаю я.
Она продолжает идти. Я держусь рядом.
– Но мы не можем быть вместе. Разве ты этого не понимаешь?
– Нет. Не понимаю.
Вот теперь она останавливается, поворачивается и кладет мне руку на плечо.
– А понять нужно. Я могу тебя любить. Ты можешь меня любить. Но вместе быть мы не
можем.
Понимаю, что это нелепый вопрос, но все же спрашиваю:
– Почему?
– А что тут непонятного? Потому что в любой день ты можешь проснуться в другом конце
страны. Потому что при каждой нашей встрече я не могу избавиться от ощущения, что вижу
перед собой другого человека. К тому же не думаю, что ты можешь мне понравиться в любом
виде. Ну вот, например, как сейчас.
– А что такое? Почему это я тебе не нравлюсь?
– Просто это уж слишком, да. Слишком совершенно. Не могу даже вообразить, что у меня
может быть что-то с такой, как… ты.
– А ты смотри не на нее – смотри на меня!
– Ну не могу я видеть тебя за ней, понимаешь? И не забывай, есть еще Джастин! Я должна
думать о Джастине.
– А ты не думай!
–
Ты не знаешь его , пойми! Сколько часов ты провел в его теле, не считая времени на сон?
Четырнадцать? Пятнадцать? И ты действительно думаешь, что за это время успел узнать о
нем все? И узнать все обо мне?
– Джастин тебе нравится потому, что он – человек пропащий. Поверь, я и раньше встречал
таких. А ты знаешь, что происходит с девушками, которые влюбляются в парней таких, как
он? Они сами становятся пропащими. Исключений не бывает.
– Прекрати! Хватит! – взрывается она.
Но я уже не могу остановиться:
– Как ты думаешь, что случилось бы, повстречай он Эшли? Вот, допустим, гуляем мы втроем.
Много бы он обращал на тебя внимания, как думаешь? Ему наплевать на твою личность, вот
в чем дело. Я тут случайно подумал: а ведь ты в тысячу раз привлекательнее, чем эта Эшли.
А ты действительно считаешь, что он смог бы сдержаться и не распускать руки? При удачном
для него раскладе?
– Он не такой, каким ты его рисуешь.
– А ты в нем уверена? Кроме шуток?
– Прекрасно! – восклицает Рианнон. – Вот сейчас я ему и позвоню.
Не обращая внимания на мои поспешные протесты, она набирает номер и после его ответа
говорит в трубку, что, мол, в город приехала ее подруга и она хочет, чтобы он с ней
познакомился. Предлагает сходить куда-нибудь пообедать. Он в принципе не против, но
соглашается не раньше чем Рианнон дает обещание оплатить обед.
Она отключается.
– Ну что, доволен? – спрашивает она.
– Даже и не знаю, – честно отвечаю я.
– Я тоже.
– Когда встречаемся?
– В шесть. – Нормально, – говорю я, – время у нас есть. Давай наконец я все тебе расскажу.
А ты потом расскажешь о себе.
Насколько же все становится проще, когда мы говорим о чем-то реальном! Не приходится
напоминать себе, в чем суть истории, поскольку мы – ее участники.
Она спрашивает, когда я впервые все понял о себе.
– Видимо, года в четыре-пять. Конечно, я и до этого знал, что тела у меня все время разные,
что каждый день у меня разные папа и мама. Или бабушка, или няня, ну и так далее. Рядом
всегда был кто-то, кто заботился обо мне, и я думал, что вот так и устроена жизнь: каждый
день она у всех новая. Если я что-нибудь путал – имя, например, или адрес, или какие-то правила поведения, – меня просто поправляли. Никто особенно не волновался. Ну,
перепутал ребенок. Бывает. Я не думал о себе ни как о мальчике, ни как о девочке; не было
такой потребности. Просто на один день я становился то мальчиком, то девочкой. Как будто
менял одежду.
Закончилось все тем, что я осознал: я не понимаю, что такое «завтрашний день». Все дело в
том, что через некоторое время я начал замечать, что люди вокруг меня все время говорят о
том, чем они займутся завтра. Вместе займутся. А когда я начинал спорить, на меня смотрели
как-то странно. Казалось, все были уверены, что завтрашний день они проведут вместе. Все,
кроме меня. Я говорил кому-нибудь: «Да тебя же завтра здесь не будет!», а он мне отвечал
что-то вроде: «А куда ж я денусь?» На следующее утро я просыпался, и никого из них не
было. А мои новые родители не могли понять, почему это я так расстроен.
У меня на выбор были только две возможности: или с ними со всеми что-то не в порядке, или
со мной. Или все они только и занимались тем, что разыгрывали друг друга насчет
совместного завтрашнего дня, или я был единственным, кто исчезал из их жизни.
Рианнон спрашивает:
– А ты не пытался как-то задержаться?
Я отвечаю:
– Уверен, что пытался. Просто сейчас не помню. Ну вот возьмем тебя: много ли ты сохранила
воспоминаний о себе пятилетней?
Она качает головой:
– Да совсем не много. Помню, как мама водила нас с сестрой в обувной магазин за
туфельками для детского сада. Помню, как учила, что если зеленый свет, то можно идти, а
если красный, то нельзя. Как раскрашивала светофор на картинке. А у учительницы не
получалось объяснить, что означает желтый цвет. По-моему, она велела нам относиться к
нему, как к красному.
– А я быстро выучил алфавит, – вступаю я. – Помню, что учителя очень удивлялись. Думаю,
на следующий день они так же сильно удивлялись тому, что я все забыл.
– Наверное, пятилетний ребенок вряд ли заметит, что у него был выходной.
– Наверное. Не знаю.
– Я все время расспрашиваю Джастина об этом, ну, ты знаешь… О том дне, когда ты был в
его теле. Вот что удивительно: у него очень четкие фальшивые воспоминания. Он не спорит,
когда я говорю ему, что мы ездили на море, но на самом-то деле ничего об этом не помнит.
– С Джеймсом, одним из близнецов, – та же история. Он не заметил никаких несоответствий.
Но вот спросил я его, кого он приглашал на кофе, – и он не вспомнил ничего. Знал, что был в
«Старбаксе»: он должен был как-то объяснить себе, где он был в это время. Но не помнил
того, что фактически там происходило.
– Может быть, они помнят только то, что ты хочешь, чтобы они помнили? И перед тем как
уйти, ты оставляешь для них придуманную тобой историю? То, что ты хочешь, чтобы они
запомнили. Или их собственное подсознание изобретает для них удобные версии
происходившего. Ну, как будто оно знает, что происходило на самом деле, и знает, как
поступать с этой информацией.
– Да, хотел бы я знать, где тут правда.
Мы идем дальше.
– Поговорим о любви? – предлагает она. – Ты когда-нибудь влюблялся?
– Не знаю, назвала бы ты это любовью или нет, – отвечаю я. – У меня, конечно, бывали
влюбленности. Бывали дни, когда я действительно жалел о том, что скоро мне придется уйти.
Пару человек я пытался потом отыскать, но у меня не получилось. А вот то, что было у нас с
Бреннаном, наверное, действительно можно назвать любовью.
– Ну, расскажи о нем.
– Это случилось около года назад. Я тогда работал в кинотеатре, а он приехал в гости к
родственникам. Он вышел из зала за попкорном; мы разговорились, и между нами словно
бы… проскочила искра. Знаешь, бывают такие маленькие кинотеатры на один зал, куда ходит
мало народу, поэтому во время сеанса очень немногим требовалось выйти в буфет. Кажется,
он пропустил вторую половину фильма, потому что скоро опять вышел и мы еще поболтали.
Кончилось тем, что мне пришлось рассказывать ему продолжение, чтобы он потом мог
соврать, будто смотрел фильм целиком. Затем он попросил у меня электронный адрес, и я
ему тут же его придумал.
– Так же, как мне.
– Точно так, как тебе. И он писал мне вечером, а на следующий день вернулся в свой штат
Мэн. Это оказалось идеальным вариантом, потому что теперь мы могли общаться только
через Интернет. На моей майке был беджик с именем, так что мне пришлось указать
настоящее имя хозяина тела. Фамилию себе я придумал. Потом придумал профиль,
перебросил туда фотки с реального профиля того парня. Кажется, его звали Стефан.
– Ого! Ты был парнем?
– Ну да. – Я удивленно поднимаю брови. – А это имеет какое-то значение?
– Нет, – отвечает она. – Думаю, не имеет.
Но я знаю, что это не так. То есть не совсем так. К тому же ей опять придется корректировать
мой мысленный образ.
– Так вот, мы переписывались почти каждый день. Даже болтали в чате. Конечно, я мог
рассказать ему, что происходит на самом деле: бывало, я посылал ему сообщения из
довольно странных мест. Кроме того, я чувствовал себя так, будто появилось в этом мире
что-то, связанное именно с моей личностью, а не только с временным телом. И это оказалось
для меня совсем новым ощущением. Единственной проблемой было то, что ему всего этого
показалось мало. Он хотел большего. Сначала – больше фоток. Потом захотел общаться по
скайпу. И наконец, после месяца такого оживленного общения, начал намекать на повторный
визит. Дядя с тетей его уже пригласили, да и лето было на носу.
– Ой-ей!
– Вот именно, ой-ей. Я сломал себе голову, придумывая отговорки. И чем хитрее я
изворачивался, тем подозрительнее он становился. Все наши разговоры велись теперь
вокруг нас. Время от времени удавалось увести разговор от этой темы, но он каждый раз
сворачивал на свое. В общем, пришлось все это прекратить. Потому что для нас с ним не
было будущего.
– А почему ты не открылся ему?
– Мне казалось, он этого не перенесет. И еще: помнится, я недостаточно ему доверял.
– Значит, ты бросил его.
– Да, я сказал, что встретил другого. Показал фотки парня, в теле которого тогда находился.
Изменил статус своего поддельного профиля. В общем, у Бреннана пропало желание со мной
общаться.
– Бедный мальчик!
– Ну да. И после этого я дал себе слово больше не вступать ни с кем в запутанные
виртуальные отношения, каким бы легким выходом это ни казалось. Рассуди сама: какой в
них толк, если они не переходят в реальные? А ничего реального я предложить не могу.
Ничего, кроме обмана.
– Например, разыгрывая из себя их бойфрендов, – ехидничает Рианнон.
– Угу, вроде того. Но ты должна понять, что стала исключением из моего правила. Потому что
ты необыкновенная. И я не хотел, чтобы наши отношения были основаны на обмане. Вот
почему ты – первый человек, которому я рассказал всю правду.
– Смешно, но ты говоришь так, будто это очень необычно – разок не соврать. Держу пари:
целая куча людей за всю свою жизнь не сказали ни слова правды, вообще ни одного. А ведь
они каждое утро просыпаются в одном и том же теле и ведут одну и ту же жизнь.
– Ого! И что же ты от меня скрываешь?
Рианнон открыто смотрит мне в глаза:
– Если я чего-то тебе не говорю, на то есть свои причины. То, что ты, неизвестно по какой
причине, мне доверяешь, еще не значит, что я должна доверять тебе.
– Откровенно сказано.
– Вот именно. Но хватит об этом. Расскажи лучше, ну, не знаю… ну, про то, как учился в
третьем классе. Мы продолжаем разговаривать. Она узнает, почему мне теперь приходится
каждый раз выяснять по памяти, нет ли у меня аллергии на что-нибудь (в девятилетнем
возрасте одна ягодка клубники чуть не отправила меня на тот свет). Я узнаю, почему она не
переносит карликовых кроликов (было у нее такое ужасно зловредное существо по имени
Свиззл, которому очень нравилось время от времени удирать из клетки и ложиться отдохнуть
у кого-нибудь на голове). Она узнает о лучшей в моей жизни маме (та водила меня в
аквапарк). А я узнаю, на что же это похоже, когда у тебя одна и та же мама, на всю жизнь. О
том, что никто не может разозлить тебя сильнее, но никого ты не любишь больше, чем ее.
Она узнает, что я не все время живу на территории Мэриленда, а бывал и далеко за его
пределами, но попадал туда только вместе с телом, в котором в тот день находился. А я
узнаю о том, что она никогда не летала на самолете.
Она продолжает сохранять дистанцию; не стоит ожидать, что сегодня мы будем склоняться
друг другу на плечо или браться за руки. Сегодня нас сближают только слова. А я рад и
этому.
Мы возвращаемся к машине и доедаем остатки нашего завтрака. Потом еще гуляем и
разговариваем. Меня удивляет, как много деталей из своих жизней я, оказывается, помню и
могу ей об этом рассказать. Рианнон, в свою очередь, тоже удивляется, что в ее
единственной жизни событий не меньше, чем в моих многочисленных. Мне так интересно
узнавать, как живут нормальные люди – их жизнь так не похожа на мою! – что ей самой
собственная жизнь начинает казаться чуть интереснее.
Я бы согласился беседовать так хоть до полуночи. Но в пять пятнадцать она бросает взгляд на свой мобильник и говорит:
– Нам пора отправляться. А то Джастин нас заждется.
А я как-то и забыл о назначенной встрече.
Мне кажется, что ее исход предрешен. Я – красотка, каких поискать. Он – типичный
сексуально озабоченный болван. Думаю, у меня все получится.
Надеюсь, Рианнон права, и Эшли потом вспомнит только то, что я захочу или что придумает
ей подсознание. Не то чтобы я собирался заходить далеко. Все, что мне нужно, –
подтверждение готовности к этому Джастина, реально совращать его я не буду. Эшли нельзя
подставлять.
Рианнон подъезжает к ресторанчику в стороне от шоссе, который славится блюдами из
моллюсков. Я честно сверяюсь с памятью и убеждаюсь, что у Эшли нет аллергии на
морепродукты. По правде говоря, она обманывала саму себя, считая, что у нее «аллергия»
на многие продукты: такой у нее способ заставить себя соблюдать диету. Моллюски не
входят в этот перечень.
Когда мы входим в зал, все головы поворачиваются в мою сторону. В основном они
принадлежат мужчинам старше меня лет этак на тридцать. Я уверен, что Эшли давно
привыкла к такой реакции, но меня это серьезно напрягает.
Хотя Рианнон и беспокоилась о том, что бедному Джастину придется нас ждать, сам он
приходит минут на десять позже нас. Забавно смотреть на его лицо в тот момент, когда он
только меня замечает. Ну да, Рианнон сказала ему, что к ней приехала какая-то там подруга,
но тогда он еще не представлял,
кого увидит. Он небрежно здоровается с Рианнон, не сводя с меня глаз.
Мы усаживаемся за столик. Поначалу я слишком увлечен наблюдением за Джастином, чтобы
следить за реакцией Рианнон. А она уходит в себя, сидит как замороженная, тихая и робкая.
Не знаю, в чем причина: то ли в том, что здесь Джастин, то ли в том, что здесь Джастин – и я.
Сегодня мы так были увлечены беседой, что даже не сообразили придумать, что будем
говорить Джастину. Так что когда он начинает задавать вполне естественные вопросы, вроде
«а как мы с Рианнон познакомились?» и «а как так получилось, что он обо мне ни разу не
слышал?», мне приходится придумывать ответы на ходу. Рианнон ведь, прежде чем соврать,
надо еще подумать. А для меня ложь естественна, как дыхание: это порождение
обстоятельств моей жизни, странной и невероятной для обычных людей.
Я говорю ему, что наши матери в школе были лучшими подругами. Я живу в Лос-Анджелесе
(почему бы и нет?), занимаюсь прослушиванием для телешоу (а я это умею). Мы с матерью
приехали на Восточное побережье на неделю, и она захотела навестить свою старую
подругу. За годы нашего знакомства мы с Рианнон часто встречались, и последний раз
совсем недавно.
Кажется, Джастин ловит каждое мое слово, но на самом деле он не слышит ничего. Я
легонько касаюсь ногой его ноги под столом. Он делает вид, что не замечает. Рианнон тоже
«не замечает».
Я веду себя довольно нахально, но все же делаю вид, что пытаюсь соблюсти приличия.
Несколько раз дотрагиваюсь до руки Рианнон, озвучивая какую-нибудь свою мысль, и когда
таким же образом касаюсь Джастина, это выглядит вполне естественно. Упоминаю одного
известного голливудского актера, с которым целовалась на вечеринке, но ясно даю понять,что это было так, между делом.
Я хочу вызвать Джастина на ответные действия, но он пока, кажется, не поддается. Особенно
мне мешает стоящая перед ним на столе еда. Вот как распределяется его внимание, по
убывающей: еда, Эшли, Рианнон. Я сижу, обмакиваю котлетки из крабового мяса в соус
тартар; воображаю, как возмущалась бы Эшли этим фактом!
Покончив с едой, Джастин концентрируется на мне. Рианнон немного оживает и пытается
копировать мои действия: тоже начинает прикасаться к его руке. Он не отодвигается, но,
кажется, не особенно и доволен; ведет себя так, будто стесняется ее. Думаю, это хороший
знак.
Наконец Рианнон заявляет, что ей нужно в туалет. Вот он, случай дать ему возможность
сделать что-то непоправимое. Чтобы она увидела его истинное лицо.
Начинаю с того, что опять касаюсь его ногой. На этот раз он свою не убирает.
– Эй, привет! – восклицаю я.
– Привет, – отвечает он. И улыбается.
– Чем потом думаешь заняться?
– После обеда?
– Да, после обеда.
– Ну, не знаю еще.
– Может, вместе что-нибудь придумаем? – предлагаю я.
– Ага. Может быть.
– А может, только вдвоем?
Щелк. Он врубается наконец.
Готовлюсь к атаке. Трогаю его за руку. Говорю:
– Думаю, было бы интересно.
Мне нужно, чтобы он наклонился ко мне. Нужно, чтобы он уступил своим желаниям. Чтобы
сделал следующий шаг. А все, чего добиваюсь, – бесцветное «да».
Он оглядывает зал: нет ли где Рианнон; смотрит на людей: замечают ли они происходящее.
– Притормози, детка, – лениво тянет он.
– Да все нормально, – убеждаю я его. – Ты мне и в самом деле нравишься.
Он откидывается на стуле. Качает головой:
– Мм… нет.
Эшли слишком активна. Ему нужно, чтобы инициатива исходила от него.
– А почему нет? – не понимаю я.
Он смотрит на меня, как на полную идиотку.
– Что значит почему? – говорит он. – А как же Рианнон? Ну ты даешь!
Я пытаюсь найти достойный, остроумный ответ, но в голову ничего не приходит. Да это уже и
не имеет значения: Рианнон возвращается.
– Не хо-чу, – раздельно произносит она. – Прекращай.
Джастин, ну как есть болван, думает, что она обращается к нему.
– Да я ничего и не делаю! – возмущается он. Его нога теперь на надежном расстоянии от
моей. – Эта твоя подружка слишком много себе позволяет.
– Не хочу, – повторяет она.
– Все-все, – успокаиваю я. – Извини.
– Вот-вот, извиниться не помешает! – кричит Джастин. – Боже ты мой, не знаю, чем вы там
занимаетесь в своей Калифорнии, а здесь мы вам не позволим!
Он резко встает. Я украдкой бросаю взгляд на его брюки в области паха и замечаю по
крайней мере один результат своих усилий. Но у меня нет возможности указать на это
Рианнон.
– Я ухожу, – говорит он. Затем демонстративно целует Рианнон прямо на моих глазах. –
Спасибо, детка, – нежно произносит он. – Завтра увидимся.
Со мной он и не думает попрощаться.
Мы с Рианнон остаемся одни.
– Извини, – повторяю я.
– Да нет, это я виновата. Мне следовало знать.
Я жду продолжения, что-нибудь вроде «а я ведь тебе говорила…», и не ошибаюсь.
– А я ведь тебе говорила, что ты не понимаешь. Ты не сможешь нас понять, – горько говорит
она.
Приносят счет. Я пытаюсь заплатить, но она отмахивается.
– У тебя ведь нет своих денег, – говорит она. И это ранит меня еще больше, чем все
остальное. Я понимаю, что ей хочется побыстрее закончить этот день. Забросить меня
домой, позвонить своему Джастину и извиниться перед ним. Чтобы у них опять все стало
хорошо