Каждый Новый день

День 6020

Ксавье Адамс и представить себе не мог, что в эту субботу его планам суждено поменяться
самым кардинальным образом. На двенадцать часов назначена репетиция, но как только он
выходит из дома, сразу звонит режиссеру и говорит, что подхватил грипп. Думает, что за
сутки придет в норму. Режиссер – человек понимающий, к тому же в «Гамлете» Ксавье играет
Лаэрта и в пьесе хватает сцен, не требующих его присутствия. Так что Ксавье на сегодня
свободен… и он тут же отправляется к Рианнон.
Она оставила мне инструкции, как ее найти, но не сказала, куда же я в конце концов попаду.
Почти два часа я еду на запад, в глубь штата Мэриленд. Наконец дорога приводит меня к
маленькой хижине, укрывшейся в самой гуще леса. Если бы перед ней не стояла машина
Рианнон, я бы решил, что безнадежно заблудился.
Она ждет меня в дверях. Выглядит возбужденной и счастливой. Я по-прежнему не
представляю, где нахожусь.
– Сегодня ты просто красавец, – сообщает она, когда я подхожу ближе.
– Папа – французский канадец, мама – креолка, – говорю я. – Но по-французски не понимаю
ни слова.
– На этот раз не выскочит откуда-нибудь твоя мама?
– Не должна.
– Отлично. Значит, никто меня за это не убьет.
И она горячо целует меня. Я отвечаю ей с таким же пылом. И неожиданно наши тела
начинают говорить за нас. Мы перешагнули порог, мы уже в хижине. Но я не вижу комнаты: я
вижу только ее, чувствую только вкус ее губ, прижимаюсь к ней, а она прижимается ко мне.
Она срывает с меня куртку, мы скидываем обувь, она толкает меня. Я запинаюсь о край
кровати, и мы неуклюже заваливаемся на постель. Я оказываюсь внизу, она обхватывает
меня за плечи, и поцелуй длится, длится и длится. Горячее дыхание, жар наших нагих тел
(рубашки сброшены!), смех, счастливый шепот… Я чувствую, как бесконечность тихо
открывается, и вот она уже прикоснулась к нам самым нежным своим касанием.
Наконец я отрываюсь от нее и смотрю ей в лицо. Она замирает и смотрит в лицо мне.
– Привет, – говорю я.
– Привет, – отвечает она.
Я глажу ее лицо, провожу пальцами по ключицам. Она гладит меня по плечам, по спине.
Впервые я оглядываюсь по сторонам. В хижине всего одна комната; удобства, скорее всего,где-нибудь на задворках. По стенам развешаны оленьи головы, они смотрят на нас сверху
стеклянными глазами.
– Где мы? – спрашиваю я Рианнон.
– Это охотничий домик моего дяди. Он сейчас в Калифорнии, и я решила, что можно спокойно
вломиться сюда без приглашения.
Оглядываюсь: окна вроде бы целы.
– Ты именно вломилась?
– Ну, у меня есть запасной ключ.
Ее рука пробегает по островку волос на моей груди и замирает у сердца. Я нежно
поглаживаю ее талию.
– Какой гостеприимный домик! – улыбаюсь я.
– А прием гостей еще не окончен, – отвечает она. И мы вновь прижимаемся друг к другу.
Я позволяю ей вести. Я позволяю ей расстегнуть пуговицу на моих джинсах. Потом позволяю
расстегнуть молнию. Потом смотрю, как она сама снимает лифчик. Я следую за ней, я
подчиняюсь, и с каждым движением напряжение нарастает. Как далеко все зайдет? Как
далеко все должно зайти?
Я понимаю, что наша нагота должна что-то означать. Я знаю, что нагота – это и высшая
степень доверия друг другу, и желание близости одновременно. Мы заходим так далеко,
когда нам больше нечего скрывать. Я хочу ее. И она хочет меня. Но я боюсь.
Наши движения, поначалу лихорадочные, постепенно замедляются, и мы движемся, словно
во сне. На нас уже нет никакой одежды, мы прикрыты только простынями. Хоть это и не мое
тело, но она хочет его.
А я чувствую себя обманщиком.
Вот что меня гнетет. Вот в чем причина моих колебаний. Сейчас я здесь, я с ней. Но завтра
меня может с ней не быть. Сегодня я могу наслаждаться близостью, вот прямо сейчас. Но что
будет завтра, я не знаю. Завтра меня здесь не будет.
Я хочу спать с ней. Я хочу спать рядом с ней!
Но хочу проснуться завтра утром тоже рядом с ней.
Мое тело готово. Я вот-вот взорвусь. Когда Рианнон спрашивает, хочу ли я ее, я знаю, как бы
оно ответило.
Но я отказываюсь. Я говорю, что мы не должны. Пока нельзя. Не сейчас.
Хотя спрашивала она искренне, все же мой ответ ее удивляет. Она отстраняется и
вглядывается в мое лицо.
– Ты серьезно? Я хочу, правда. Если ты думаешь обо мне, то не волнуйся. Я…
подготовилась.
– Мне кажется, мы не должны.
– Ну хорошо, – бормочет она, отодвигаясь еще дальше.
– Дело не в тебе, – говорю я ей. – И не потому, что я не хочу.
– Да почему же, почему?
– Я чувствую, что это неправильно.
Похоже, мой ответ ее сильно обидел.
– О Джастине я сама побеспокоюсь, – резко отвечает она. – Сейчас здесь только ты и я. Это
совсем другое.
– Но здесь не только ты и я. Есть еще Ксавье.
– Ксавье?
Я показываю на себя:
– Это же – Ксавье.
– Вот оно что…
– Он никогда раньше этого не делал, – виновато объясняю я. – Мне кажется, что это как-то
неправильно… ну, если это у него в первый раз, а он даже и не узнает. Я как будто лишаю его
чего-то важного.
Я понятия не имею, девственник он или нет. И не собираюсь проверять его память. Просто
это выглядит достаточно правдоподобной причиной для отказа и не задевает ее гордость.
– Вот оно что… – повторяет Рианнон. Она снова придвигается ко мне и уютно устраивается у
меня под боком: – Значит, ты думаешь, он бы возражал?
Тело реагирует должным образом. Тоже приятно, конечно, но все же это не то.
– Я поставила будильник, – бормочет Рианнон. – Можно поспать.
Мы лежим, тесно прижавшись друг к другу, и медленно проваливаемся в сладкую дрему.
Наши сердца бьются в унисон, все тише и тише. Нам спокойно и уютно в этом коконе, будто
свитом из нашей близости, мы блаженствуем, постепенно становясь единым целым, и
наконец засыпаем.
Просыпаемся не от звонка будильника. Это шум крыльев пролетающей за окном стаи птиц и
хлопанье ставней от налетевшего ветра. Приходится напоминать себе, что обычные люди
желают того же: удержать мгновение, продлить его. Хотят, чтобы моменты, подобные этому,
длились и длились бесконечно.
– Я знаю, мы не должны говорить об этом, – вдруг вырывается у меня. – Но скажи, почему
все же ты с ним? – Даже не знаю, – отвечает она. – Раньше мне казалось, что я нашла ответ.
Но сейчас уже не знаю.
– А кто у тебя был самым любимым? – спрашивает она.
– Самым любимым?
– Какое тело? Чьей жизнью ты бы хотел еще пожить?
– Как-то раз я был в теле одной слепой девочки, – вспоминаю я. – Мне было одиннадцать,
может, двенадцать. Не знаю, можно ли это назвать моей любимой жизнью, но за один тот
день я узнал о людях больше, чем иным удается узнать за целый год. Я понял тогда, как много из того, что мы узнаем о мире, зависит от случайности; как глубоко субъективен наш
личный опыт. И дело не в том, что остальные мои чувства обострились. Я хочу сказать, что
мы учимся жить в той действительности, в которой очутились волей обстоятельств. Мне
пришлось тогда напрячь все силы. А для нее это было обычной жизнью, другой она не знала.
– Закрой глаза, – шепчет Рианнон. И я закрываю. И она тоже закрывает глаза.
Будильник просто надрывается. Я не хочу, чтобы мне напоминали о времени.
Мы не включали свет, и, когда за окном начинает темнеть, наша комнатка тоже погружается в
сумерки. Ночь еще не наступила, и мы пока видим друг друга.
– Я буду ждать тебя здесь, – говорит она.
– Завтра я вернусь, – твердо обещаю я.
– Я бы прекратил все это, – с тоской произношу я. – Если бы мог, я бы отказался от всех этих
перемещений. Только чтобы остаться сегодня с тобой. – Но это не в твоих силах, – печально
говорит она, – я понимаю.
Само время становится моим будильником. Каждый взгляд на часы напоминает мне, что уже
давно пора уходить. Репетиция закончилась. И даже если Ксавье после нее обычно уходит
куда-нибудь с приятелями, все равно скоро ему нужно вернуться домой. И конечно же, не
позже полуночи.
– Я буду ждать тебя, – говорит она.
Я встаю с постели. Одеваюсь, забираю свои ключи и закрываю за собой дверь.
Оборачиваюсь. Я все время оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Даже когда нас
разделяют стены. Даже когда нас разделяют мили. Я оборачиваюсь. Я всегда смотрю в ее
сторону.