Наперегонки.

6. не нужно

   Выхлопные газы ударяют в легкие, заполняя клубами пыли; вдох полной грудью равносилен сигаретной затяжке. Но Чимин дышит глубоко и часто, пытаясь вдоволь насытиться кислородом без примеси чужого испытывающего взгляда. Ему все еще жутко неуютно с Чонгуком, от того будто исходит аура презрения и тянется шлейфом табачная дымка. Чонгук, пусть и младше на год, но морально сильнее, с уже пережитым, заставившим повзрослеть раньше времени прошлым и не перестающим мучить будущим. Он умен – это видно, ставит себя выше одноклассников и не опускается до их уровня беспричинного выпендрежа. Только делает вид, находясь в компании, плавая в консервированной пересоленной жидкости двуличности и избегая присосок пиявок, случайных привязанностей, например, таких, как Хосок. Но у того есть неизменный Намджун и нескончаемая пища в виде более тихих, слабых. Чонгук же фальсифицирует дружбу, слывя темной лошадкой, он скрытен, молчалив – таких не любят взрослые, считают, что им нельзя доверять. И правы до безобразия: Чонгук открыто самому себе признается в лицемерии, противореча типичной классификации общества. Его нельзя определить ни к одному из типов, не выходит определить в социальную группу и прилепить на лоб штамп. Чонгук яро сопротивляется всем установленным правилам, проповедуя собственные.

   Однако моральное одиночество прельщает Чонгука, а может, ему так проще. Отсутствуют зависимые величины, график скачет и не строится, ось существует сама по себе, в пространстве, ее никто не может задеть и как-то повлиять на душевное состояние. Потому что Чонгук изолирует свои эмоции от окружающего мира, прячет в сейф и подсовывает фальшивку, чтобы не обмануться, не быть доверчивым и наивным, как в детстве. Тому времени выделено особое место в сознании Чонгука: заперто на стальной засов и заколочено металлическими листами, заброшено в самый затхлый и темный угол. По ночам там что-то чавкает, булькая черной жижей, порой кажется, что слышны шаркающие шаги дряхлой няни – предвестник беды.

   Чонгук просыпается в холодном поту стабильно по полнолуниям и праздникам. Липкая грязь комами отдирается от кожи, простыни воняют чем-то протухшим, воспоминанием прямиком из детства. Приходится разворачивать кровать и бежать в ванную, натыкаясь на метровые стены, Чонгука также стабильно выворачивает наизнанку всем забытым и сдерживаемым до последнего спазма: воспоминаниями, эмоциями, чувствами. Страхом. Липким, тухлым и склизким. Только в эти моменты сдираются с кожей все маски, выедая соленые дорожки на щеках и размазывая сопли. Чонгук тихо-тихо, можно сказать, беззвучно, плачет, забившись в угол к холодному керамическому бачку, утираясь вымокшей туалетной бумагой.