Наперегонки.

17. царппины

   Чимин окольцовывает запястье, сжимая пальцы на коже и выдавливая рубиновые капельки из свежего пореза. Кровь мажется, выплескивается и завораживает контрастами, краснеет нежный контур, щиплется, но не доставляет дискомфорта. Хаотичные полосы покрывают тыльную сторону ладони, беря начало из костяшки. Порезы неровные, с выдранной по бокам кожей, бороздят сквозь сухожилия; на игле отложенного в сторону циркуля темнеют пятнышки. Чимин пытался делать домашнее по геометрии, но увлекся нагнетающим безумием. В последние дни все слишком запутанно и густо, будто трудно дышать и не ощущаешь, что живешь – двигаешься на автомате, машинально списываешь с доски, не думая, чертишь не в тетради, а на руке кривые окружности, складывающиеся в «Калифорния». И не то чтобы действительно хотелось, но, правда, не хватает. Возвращающей к жизни боли и смешанных с ведомой страстью ударов. Чимин признает, что зависим, но не от Чонгука, а от насилия, невзначай надавливает на прикрытые рубашкой участки кожи. Свежие синяки, наставленные самостоятельно, отдают тупой болью.

- Ты помешался, - выдал Тэхен, случайно уличив увечья.

- Знаю, - Чимин не отрицал, но прятал от посторонних, в особенности, от ставшего совсем тихим Чонгука. После той пьяной ночи он больше не писал, не донимал звонками с привязчивой мелодией на повторе и даже не смотрел в левую сторону, а щелка между партами стала больше. Возможно, Чимин погорячился, но других выходов в тот момент не видел.

   Щеки приятно лижет долгожданное солнце, проявляющееся первыми теплыми лучами, раскрывая набухшие почки мартовскими цветами. Зелень заполняет улицы, а голову Чимина – безумие. Сидя на прежнем месте в кофейне и до вспотевших ладоней сжимая в руке циркуль, он мог думать только о том, как его жестко обездвиживают, заставляют задыхаться, наполняя рот без предупреждения, и вырывают волосы во время оргазма. Чимин сглатывает, руки трясутся. Так больше продолжаться не может. 

   Чонгук все равно не приходит, поняв все с первого раза, питается одиночеством, забыв подкармливать прирученную собачку, оскалившую клыки. Даже с приходом весны и приближением первых экзаменов, он остается безмятежным, умело скрываясь за масочным слоем. Чимин же так не может, он медленно крошится на таблеточный порошок и растекается прозрачным снотворным. Встревоженную дремоту прерывает звонкий гогот Намджуна, которому полюбилось просиживать в кофейне задницу не в зависимости от свободного времени, а от смен Юнги. Его с Хосоком выписали около месяца назад, дав добро вновь творить беспредел. В любом случае, у этих двоих весна складывалась куда лучше, чем у искренне радостного за парней, но замученного Чимина.