калории для эго

•встреча прошлого в метро•

«И если наступит день, когда мне нужно будет решиться на отказ от другого, то острая скорбь, которая меня тогда охватит, это скорбь по самому Воображаемому: я дорожил этой структурой и оплакиваю утрату любви, не того или той. (Я хочу туда вернуться, как затворница из Пуатье к себе в малампийскую пустыню.)»
Ролан Барт.

Сегодня я поняла, что я чувствую скорбь.
Смерть лишь переход из реального в воображаемое. Не более. Смерть – не увидеть в толпе, не сказать, не получить ответ. Смерть – придумать, вообразить, представить, услышать в голове, увидеть во сне. Смерть не имеет ничего общего со смертью.
Иногда я убиваю людей. Вычеркиваю из жизни с такой силой, что любое столкновение невозможно. Жизнь, все-таки, податливый механизм. Ей легче чего-то не сделать, чем сделать.
В какой-то момент я убила его. И если я встречу на улице, то испугаюсь, потому что увижу призрака, увижу воображаемое в реальном.

Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе: ибо роса Твоя - роса растений, и земля извергнет мертвецов. Исаия 26:19.

Я чувствую скорбь, и может, она лишь в форме раскаяния. Что мне остается, кроме как тосковать? Мне смутно видна граница между злостью и грустью. Две стороны одной монеты, но я могу видеть лишь одну сторону, испытывать лишь одну. Может я кручу ее на кончике пальца, может с силой переворачиваю на злость. Злость имитация силы, я не могу быть слабой, мне не разрешили.

Остается уповать на время. Травмы всегда остаются, в отличие от друзей, людей, и даже семьи. Травмы мутируют, трансформируются, становятся чем-то новым, и возможно неузнанным. Я стала рисовать, потому что обидели дети. Я стала писать, потому что меня обидела мать.
Я вижу объективно в своей субъективности, позитивный взгляд на вещи
мне не свойственен, взгляд на будущее – вполне. Кажется, мне не хватает какого-то органа для этого самого светлого, чтобы просто заметить его.

Жизнь прекрасна, но мы ее не заслуживаем. В нас не хватает ни смелости, ни красоты, ни понимания, ни доброты. Жизнь прекрасна, она дарует нам подарки, она любит нас, но мы с паранойей относимся к тем, кто нас любит. Мы ждем подвоха. Ждем, когда на нас занесут руку или когда руку занесет не туда.

Хочется верить в систему, и хочется думать, что я хожу лишь по пяти стадиям. Ведь я не влюбилась, я убила. Я не верю во влюбленность – одержимость, возможно. Влюбленность – это какой-то ленивый маркер, прикрытие чего-то другого. Иногда я могу различить, и увидеть, какая интенция под ней прячется: поднять самооценку, разрушить себя, кому-то доказать, поверить, что с тобой все в порядке.

Нет фразы безответственнее, чем «я люблю тебя». Как говорил Кровосток: «так, абстрактная поебония». Абстрактная несущественная фраза, затертая, изрытая, опять же, ленивая, не несущая в себе смысла. «Я люблю тебя» - в этом нет смысла. В этом нет ни намерения, ни желания, ни конкретики.

Это маленькая тайна, тайны для меня тяжеловесны. Но иногда, я поднимала глаза к небу, говорила «я люблю тебя», и чувствовала, будто говорю это вслух, чувствовала, как в мозг поступают эндорфины, как сердце бухнет, теплеет. Я радовалась, это приносило мне благую несоразмерную радость, категории, которой я не знаю, которой я прежде не чувствовала. «Я люблю тебя» и к сожалению, у этого было адресат, и он никогда это не услышит, и он уже мертв, но я чувствовала. То, что не должна была, замкнутое и изолированное, то, что казалось мне недоступным, и таковым и останется. Это был обман. Всего лишь фокус. Я жалкая.

Вскоре этот трюк стал лакмусовой бумажкой. Я повторяла иногда, и мысленно считала, на сколько градусов поднимается температура в сердце. Однажды, в метро, я снова это сказала, но мое сердце зашипело, как шкворчит сковородка. Оно запузырилось, оно заволновалось, оно заискрилось мелкой желчью, затрясло в праведном гневе.
Я повторю это сейчас: кажется, что оно нанизано как шампур, и произнося это, я ковыряю рану.

Иногда я понимаю, что все, что я делаю, это для бумажного мира. Но я ничего не делаю для себя.

Его нет. Он и не важен. На его месте был кто-то другой. Я не привязана к человеку, я привязана к истории. И жаль, что история ушла к нему. Отвратительно. Сердце опять шкворчит.

Я не могу убить историю, потому что ее нет. Я ничего не могу сделать. Я бессильна. Мифы сильнее нас, мифы живут раньше нас. Мне хочется выпотрошить свой мозг, распутать каждый узел, и хирургическим методом убрать воспоминания, выковырить их из нейронов.
Да. Я дошла до того, что я хочу просто не помнить.

Учительница по литературе называла меня «человек без кожи». Я слишком, вопиюще, вульгарно, чувствительна. Мне кажется это проклятьем. И эта чувствительность знает ужасающе путанные траектории, я пытаюсь распугать свои чувства, я пытаюсь их выкинуть, но они разбегаются по голове мелкими сошками и я не успеваю их ловить.

Я чувствую скорбь. Она во всем теле. Мое тело заблокировано. Мое тело не мое.
И самое ужасное, оно не твое. Оно мамино.