Он постоянно поправлял очки с толстой оправой, но они всё равно бесконечно норовили слететь с кончика носа. И старался удержать учебник в предательски дрожащих руках.
Пять часов утра. На улице стало светать. Еле заметные лучи восходящего солнца проникали сквозь окно, слегка освещая тёмную кухню. Мы сидели на чёрных стульях за столом друг напротив друга.
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
— Мы друг друга едва знаем. Расскажи о своей семье. И самое главное скажи, почему тебя не было в школе? — спросил я, в очередной раз подливая Чонгуку чая в небольшую синюю кружку StarWars. Я заметил, что моя одежда ему велика, даже больше, чем я мог предположить.
— Ничего интересного. — Гук замер, медленно прожёвывая бутерброд с колбасой. — Обычная семья — я, папа, мама. — на слове «мама» его голос дрогнул.
«Почему этот чёртов мальчишка так эмоционален?»
— Что-то с мамой? — он кивнул, хлюпая носом.
Я подошёл к нему, обнимая со спины. Гладил его по голове, пропуская сквозь пальцы чёрные пряди волос. Его слёзы капали мне на руку, оставляя маленькие следы.
— Расскажи мне, не держи в себе. Ты можешь на меня положиться. — я продолжал его обнимать, пока он не перестал плакать.
Он успокоился, убрав мои руки со своих плеч и развернувшись, посмотрел мне в глаза, сказал:
— Моя мама недавно умерла и похоронили её сегодня, то есть вчера. — Чонгук закрыл лицо ладошками, чтобы не начать снова плакать. — Мама меня всегда поддерживала, даже от отца скрывала, что я такой. У неё случился инфаркт, которого она не перенесла. А во всём виноват отец. Он меня стал избивать, потому что стало известно от кого-то, что я гей. Он был зол, что даже мать не могла остановить. Он бил и бил меня. Пока мама не сказала, что ей плохо. А этот урод даже скорую не вызвал и мне не дал, потому что был бухой и считал, что она специально это делает, чтобы отвлечь. Пока маму не похоронили, я старался меньше быть дома, чтобы не видеться с ним. А вчера он меня выпер за дверь дома и сказал «Что таким, как ты не бывать в моём доме!» — его опять трусило от слёз и боли. От душевной боли. От которой остаётся глубокая кровоточащая рана, а затем шрам.
Я обнял его крепче, прижимая его голову к груди. Мне было очень жаль, что ему пришлось перенести столько боли и ужаса за свои семнадцать лет.
— Мне очень жаль, Гуки, что всё вот так случилось. Но мы с тобой сможем всё одолеть, теперь ты не один. — я вытер единственную слезинку со своей щеки, стараясь сделать это незаметно.
