Traum

Zwei

  — Зря я послушал Дону, не надо было ребёнка с собой забирать, — сокрушается Чонгук, затягиваясь уже второй сигаретой.

Парни с огромным трудом перебрались к границе Эрема, но пограничники их дальше не пропускают, грозятся, если они обратно в Ребелион не вернутся, в Траум переслать. Сейчас они ждут главного контрольно-пропускного пункта для окончательного решения. На дворе начало зимы, к ночи ледяной ветер усилился, и Чимин подрагивает, сильнее кутаясь в старую ветровку. Хосок стаскивает с себя свою куртку и отдаёт её омеге.

— Ты замёрзнешь, — бурчит ему Чимин, но всё равно надевает куртку поверх своей.

— Он мою наденет, не переживай, — подмигивает ему Чонгук. — А я ведь волк, нам зима не страшна.

Парней отвлекает подошедший альфа лет пятидесяти в сопровождении ещё двоих вооружённых людей, и новости от него отнюдь не утешительные.

— Покиньте территорию добровольно, иначе мы будем вынуждены сдать вас в Траум, а с вами ребёнок, — кивает он в сторону Чимина.

Чонгук, пока они переходили туннель, всё время думал о словах Дону, большей частью о том, что это какой-то бред, но всё равно шёл вперёд. А теперь, когда возвращение в Траум или Ребелион грозит смертью, альфе приходится к этим словам вернуться. Он задумывается на пару секунд, а потом, всё-таки решившись, выпаливает:

— Мне нужно поговорить с Монстром.

Громкий смех трёх пограничников заставляет Чонгука сделать паузу.

— Сынок, ты сам понимаешь, что ты несёшь? Мозги обморозил? — не прекращая смеяться, спрашивает самый главный.

— Я всё прекрасно понимаю, — цедит сквозь зубы Чонгук. — Мы вернёмся обратно в Ребелион, но тебя снимут с должности или, не знаю, как у вас наказывают, если ты хотя бы не передашь ему кое-что, — старается придать уверенность голосу Чон, пусть сам и не верит в маразм Дону. Попытка не пытка. — Передай ему то, что я скажу по телефону, рации, послушай его ответ, и тогда мы уйдём. От тебя не убудет.

— Я не имею права беспокоить господина по каждому случаю на границе, — хмурится мужчина.

— А что, если то, что ты ему передашь, жизненно необходимо? Что, если я обладаю стратегически важной информацией? — продолжает напирать Чонгук. — И чтобы ты знал, я сын Юонга, наверное, у меня уж точно есть, что сказать Монстру.

— Детский сад, ей-богу, — отмахивается альфа. — Но твой отец был уважаемым человеком на той стороне, так что ладно, что ему передать?

— Мичи жив, — говорит Чонгук, а сам еле смех удерживает.

Альфа недоверчиво смотрит на парня, а потом тянется к нагрудному карману формы и отходит. Пара минут, пока пограничник разговаривает по телефону, кажутся Чонгуку вечностью. Что бы не сказал Монстр — это решит их судьбу.

Обратно пожилой альфа уже бежит, приказывает своим парням «готовиться», а перебежчиков зовёт внутрь двухэтажной постройки и приказывает поить их горячим чаем.

Чонгук не понимает, что происходит, но одно то, что их не выгоняют и не сдают в Траум — уже радует. Через полчаса к границе подъезжают два чёрных джипа, и парней просят сесть в машину. Несмотря на то, что на дворе уже глубокая ночь, Чимин от окна отлипнуть не может. Омега, который ни разу в жизни пределы Ребелиона не покидал, как зачарованный, смотрит на огни мегаполиса, на красивые стеклянные здания, от которых отражается свет фонарей, и, кажется, даже не дышит.

— Как думаешь, что вообще происходит? — озабоченно спрашивает брата Хосок.

— Без понятия, — качает головой Чонгук. — Будем решать проблемы по мере поступления.

Автомобили заезжают в подземную парковку высотного здания, и парней провожают к лифту, откуда они поднимаются на пятьдесят шестой этаж.

Стоит дверцам лифта разойтись, как перед ними открывается вид на обширную площадку и одну единственную дверь на всём этаже. По площадке ходят вооружённые автоматами люди в форме, прямо у двери стоят двое альф в гражданском, за поясом каждого видна рукоять пистолета. В углу справа стол, уставленный плазменными экранами — видимо, видеонаблюдение — два длинных кожаных дивана у стен и диспенсер с водой завершают интерьер холла. Альфа в гражданском подходит к Чонам и предупреждает, что внутрь пройдёт только один человек. Хосок, который не любит отпускать Чонгука одного, сразу мрачнеет.

— Ты побудь с Чимином, — поворачивается к нему брат. — Я скоро.

Хосоку приходится смириться, он проходит с омегой к диванам, а Чонгук после того, как его обыскивают, в сопровождении двух альф заходит в дверь.

Судя по всему, это квартира, но даже несмотря на это, в широком коридоре на диванах тоже сидят вооружённые люди. Чонгук идёт следом за охранниками, минует несколько комнат и останавливается перед огромными дубовыми дверями. Один из охранников распахивает двери, и альфу толкают вперёд, сразу за ним их закрывая.

Чонгуку нужно пару секунд, чтобы после яркого освещения в холле и в коридоре привыкнуть к темноте, как оказалось, в спальне. Вся комната освещается за счёт света, пробивающегося в окна на всю стену с соседней высотки, и двух ночников на тумбочках. Прямо посередине комнаты огромная разобранная постель, сидя на которой, лениво одевается омега. У окна Чонгук замечает контуры стоящего к нему спиной мужчины. Омега тем временем соскальзывает с постели в одной только доходящей до середины бедра рубашке и, схватив остальную одежду в охапку, пробегает мимо Чонгука, и скрывается за дверью.

Мужчина хлопает два раза в ладонь, и комнату заливает мягкий свет. Он медленно идёт к тумбочке, на которой стоит бокал недопитого виски, делает глоток и, вернув его на место, наконец-то поднимает глаза на Чонгука. Парню на вид лет 22-23, он в свободных штанах, держащихся на тазобедренных косточках, на плечи накинут синий шелковый халат. Вся неприкрытая одеждой поверхность кожи мужчины: его живот, руки — забита татуировками, которые соединяются на груди в голову какого-то мифического чудовища.

— Так ты, значит, Монстр, — усмехается Чон.

— Я Ким Намджун, но они зовут меня Монстром, — доносится до него хрипловатый голос, и мужчина останавливается напротив. — А ты сын Юонга?

— Он самый.

— Я искренне радовался вести о его казни, — ухмыляется Ким.

— Ты думаешь, твои парни за стеной помешают мне сломать тебе челюсть? — приподняв бровь, смотрит на него Чонгук, а сам ладони в кулаки собирает.

— Я думаю, ты не настолько глуп, чтобы вообще без моего решения в Эреме дышать. Или я ошибаюсь? — подходит ближе альфа. — Или ты просто амбал с мозгами пятилетнего ребёнка, которому плевать на свою семью, которая ждёт его за дверью. У тебя она хоть есть. Твой отец меня её лишил.

— Я не знаю, о чём ты, и знать особо не хочу, — огрызается Чонгук. — Всё, что мне сказал Дону, тебе передали.

Чону не нравится этот парень. Есть в нём что-то опасное, отталкивающее. Каждое его движение и взгляд наводят альфу на мысль, что тот с ним играет. Быстрее бы решить вопрос и уйти отсюда. Желательно вообще больше никогда вновь не встречаться.

— Я разрешил вам доехать до моего дома только из любопытства. Я знаю, что Мичи мёртв, — Намджун уводит взгляд и пару секунд смотрит в сторону окна. — Я хотел посмотреть на самоубийц, которые посмели произнести имя моего покойного брата, а ещё и солгать.

— Может, ты объяснишь мне, кто такой Мичи, что вообще тебя связывает с моим отцом, а я расскажу тебе, что мне нужно, — нетерпеливо начинает Чонгук. — А ещё, если ты знаешь моего отца, значит ли это, что ты с Ребелиона?

— Ты не помнишь меня, — зачёсывает свободной рукой платиновые волосы назад альфа. — Я особо ни с кем и не дружил там, но мы пару раз сталкивались. Мичи мой брат, твой отец забрал его у меня, а меня изгнал...

— Быть такого не может, — хмурится Чонгук. — Мой отец был человеком с огромным сердцем, он бы нико...

— Твой отец был эгоистичной, помешанной на устоях личностью! — перебивает его Ким. — Да, он был силён духом и воевал за идею, но в чём она заключалась? Освободить Ребелион? Какой ценой? Он обрёк свою семью на жизнь в ссылке! Ты можешь привести мне тысячу доводов, но его омега погиб из-за отсутствия должного ухода, ты и твои братья выросли в нищете, и не перейди вы границу сегодня — тоже бы погибли. А всё почему? Потому что Юонг решил, что он борец за свободу, захотел своё имя, высеченное на граните на стене Совета. В итоге получил его, высеченным на могильном камне.

— Не смей принижать заслуги моего отца, — шипит на него Чонгук и делает шаг вперёд, упираясь грудью в грудь.

— Остынь, — смиряет его презрительным взглядом альфа. — У меня есть причины его ненавидеть, для тебя он Бог, а для меня ничтожество. Я бы сам умер, но Мичи бы выжил. Твой отец пообещал мне, что присмотрит за ним, изгнал меня, маленького ребёнка, послал на все четыре стороны без шанса на выживание и похоронил моего брата. У тебя нет ничего, но у тебя есть семья. У меня есть всё, кроме неё, так что мне мешает не сдать тебя в Траум? Твоя ложь, которую, возможно, ты услышал ещё от отца и решил сыграть на моих чувствах?

— Я правда ничего не понимаю, — отступает Чонгук и прислоняется к стене.

— Мичи оказался моим истинным, я слишком рано это понял, — проходит к бару Намджун и наливает виски в два бокала, один из них он протягивает Чонгуку. — Я был неосторожен, и твой отец это понял. Он забрал Мичи, а я спустился в туннель.

— Он ведь был твоим братом, таких случаев один на миллион! — залпом выпивает обжигающий напиток Чон.

— Мне вот так повезло, — с иронией отвечает Ким и вновь заполняет его бокал.

— Сколько? — прокашливается Чонгук. — Сколько лет было Мичи? — кажется, он начинает понимать, и собираемая в голове картинка ему не нравится от слова совсем.

— Два года.

— Не может быть, — Чонгук отказывается от второго бокала и нервно трёт свою шею. — Что за хуйня...

Неужели речь о Чимине? Неужели Дону так подло его подставил, выслал сюда, не рассказав всё. Хотя оно и понятно. Старик прекрасно понимал, что если расскажет всю правду, то Чонгук откажется. Чонгук не позволит Чимину пережить такое потрясение. Он бы никогда, зная правду, не привёл бы своего брата в логово зверя. И плевать, что Чимин мог бы жить в роскоши, самое главное, в безопасности — цена слишком велика.

Намджун допивает свой виски и, отложив бокал в сторону, вновь подходит к Чонгуку.

— Ты отнял моё время, лишил приятной компании, разбередил старые раны, но я не буду тебя наказывать — жизнь это за меня уже сделала и ещё сколько сделает. Так что если тебе больше нечего мне сказать, то забирай братьев и возвращайся в Ребелион.

— Мне нечего тебе сказать, ты прав, — Чонгук поворачивается к двери и, игнорируя охрану, быстрыми шагами идёт к выходу.

До самой последней двери он чувствует сверлящий его лопатки взгляд чёрных глаз, но ни разу не оборачивается, передумать себе не разрешает. Чимин такую ношу не потянет. Он совсем ребёнок. Чонгук и Хосок всю жизнь оберегали его от всего, помогали, как могли, клялись быть рядом до последнего вздоха и сами же привели его к тому, от кого столько лет прятал его отец. Надо побыстрее покинуть это место, а дальше он решит, что делать, он придумает выход, всегда придумывал.

Чимин и Хосок, завидев Чонгука, сразу откладывают стаканчики с чаем и, подскочив с дивана, подбегают к нему.

— Ну что? — всматривается в лицо брата Хосок.

— Уходим. Немедленно, — Чонгук хватает Чимина за руку и идёт к лифту.

— Можно мне с собой чая? — вырывает руку омега. — У них есть бумажные стаканчики, там холодно.

— Ты не напился? — лохматит его волосы Хосок.

— Нет, — бурчит омега и радостно улыбается одному из охранников, который несёт ему чай в бумажном стаканчике.

— Да, блять, не замёрзнешь ты, — резко дёргает его в сторону открывшегося лифта Чонгук, не заметив, что тот уже взял чай, и в следующую секунду холл оглушает крик боли. Чимин, прижимая обожжённую руку к груди, обиженно смотрит на брата.

— Прости меня, солнышко, покажи, — виновато тянется к нему Чонгук, но омега отходит на пару шагов.

— Я принесу лёд, — один из охранников скрывается в квартире, а Чимин идёт к двери, продолжая дуть на свою уже покрасневшую руку.

— Жди лёд здесь! — вновь кричит на него Чонгук и идёт в его сторону.

— Я тебя ещё не простил! — выкрикивает на него омега и, вновь повернувшись к двери, лбом бьётся о мощную обнажённую грудь.

— Простите, — поднимает глаза Чимин, но не к лицу незнакомца, а на чудовище на груди, разинувшее пасть, как завороженный, рассматривает рисунок, а потом, смутившись, вновь опускает глаза к полу.

— Мичи, — выдыхает Намджун, не в силах совладать со своим голосом.

— Отойди от него! — кричит на него Чонгук и, в миг оказавшись рядом, заводит омегу за себя.

Намджун ничего не слышит, не видит, всё, что ему важно, любопытными глазками сейчас на него из-за спины брата поглядывает. Намджун ждал его, готовился к встрече, выжил благодаря только его образу перед глазами. Он прошёл семь кругов ада, с каждого живым вернулся, и всё только потому, что ему было для кого, ради кого. Но всё закончилось, когда высланный им человек вернулся с плохой вестью. У Намджуна не осталось смысла, его не было и до этой самой секунды. Он жил, воевал, добивался всё новых целей, но всё это было на автомате. К чьим ногам бросить своё царство, если тот, с чьим именем на губах он всего достиг, гниёт в земле.

Намджун с трудом на ногах стоит, даже опору ищет, потому что омега перед ним его братом пахнет. Короткое столкновение, а в Намджуне все механизмы запустились, сердце забилось и бьётся так, что оглушает, на перепонки давит. Он словно только что заново на свет родился, от вечного источника отпил, вкус жизни впервые почувствовал.

— Ты понял, ты, значит, всё понял, — горько улыбается Намджун Чонгуку и вновь шаг вперёд делает, всё до омеги дотянуться пытается. На миг бы его к себе прижать, тепло родного тела почувствовать.

— Не смей! — рычит на него Чонгук, а Намджун легонько своей охране кивает.

Хосок сразу бросается к брату, но его скручивают двое, а ещё двое с трудом укладывают на пол Чонгука. Чимин с ужасом смотрит на братьев и, забыв про свою руку, бросается на одного из скрутивших Чонгука.

— Пусти его, — кричит вскарабкавшийся на спину альфы омега, но его легко, словно он какая-то пушинка, снимают с мужчины и поднимают на руки. Чимин пытается вырваться и вновь лицом к лицу с чудовищем оказывается. Притихает на секунду, а потом, оттолкнувшись, вниз соскальзывает и вырывается из объятий. У Намджуна руки пониже локтей огнём горят, всё ещё на себе его тяжесть чувствуют.

— Мичи, — голосом, пропитанным вековой болью, зовёт его альфа.

— Не смей его трогать, — продолжает отчаянно вырываться Чонгук.

— Я Чимин, я Чон Чимин. И пусть моих братьев отпустят, или я буду кричать, громко кричать! — храбрится омега.

— Отпустите их, — приказывает Намджун. — Вы оба, идите со мной, — поворачивается он к Чонгуку и Хосоку и заходит обратно в квартиру.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я позволю тебе тронуть моего брата, — прямо с коридора начинает Чонгук.

— Он и мой брат тоже! — разворачивается к нему Намджун.

— Да, но я не мечтаю трахнуть своего брата! — рычит Чон.

— Сука, — Намджун вцепляется в горло Чонгука и больно прикладывает его затылком о стену. — Ты за кого меня принимаешь? Он — моя семья, которую, я думал, потерял!

— Да бля, — выдыхает Хосок, наконец-то понявший, о чём речь, и по стене сползает на пол.

— Нам всем нужно остыть, — отпускает Чонгука Намджун и идёт в гостиную.

— Он знает, что он приёмный? — разливает парням виски Ким и опускается в кресло.

— Знает, — Чонгук всё-таки тянется за бокалом — без алкоголя эту ситуацию не разрулить.

— Но он не помнит меня?

— Нет.

Намджун постукивает ногтем по бокалу и задумывается.

— Всё останется по-прежнему, — начинает он после паузы. — Я обещаю вам, что и пальцем его не трону. Я люблю его в первую очередь, как своего брата. Думать даже не смейте, что я смотрю на этого ребёнка по-другому!

— Так это он сейчас ребёнок, — кривит губы Хосок. — А что потом? Что ты будешь делать, когда у него начнётся первая течка, когда он захочет отношений, когда вообще поймёт, что ты его альфа?

— Я не знаю, — разводит руки Намджун. — До этого ещё есть время. Но одно я знаю точно, второй раз я его не потеряю, и даже если мне для этого придётся убить вас обоих.

— Полная задница, — матерится Хосок.

— Он обжёгся, наверное, голоден и устал, давайте сейчас решим только один момент, остальное завтра с утра, — предлагает Намджун.

— Какой же? — спрашивает его Чонгук.

— Я хочу, чтобы всё так и осталось. Пусть он не знает, кто я ему.

— Я тоже. Он мой брат, — твёрдо говорит Чонгук. — Мне плевать, что не по крови.

— Вас проводят на этаж ниже, там у меня свободные квартиры, располагайтесь, отдыхайте, а потом решим, что делать дальше, — поднимается на ноги Намджун, которому не терпится уже увидеть Чимина.

— Почему я должен верить тебе? — с презрением в голосе спрашивает Чонгук. — Где гарантия того, что ты не прирежешь нас с Хосоком во сне и не заберёшь Чимина?

— Гарантия — это слово Монстра. Я всегда его держу, — холодно отвечает Намджун.

— И сколькие «твоё слово» могут подтвердить? — наступает Чонгук.

— А вот это вот сложно, — вздыхает Ким. — Они все мертвы. В любом случае, хотел бы я вас убить, то сделал бы это прямо сейчас. Спускайтесь в квартиру, отдохните.

— Чимин идёт с нами, — ледяным тоном заявляет Чонгук.

— Да, конечно, — нехотя отвечает Намджун. — Только позвольте мне побыть с ним пару минут. Я нашёл того, кого, думал, потерял навеки.

— При нас, — становится напротив него Чонгук.

— Я не педофил, — с трудом унимает злость Намджун.

— Всё равно при нас, — не сводит с него глаз Хосок.

— Хорошо, — Ким делает знак охраннику, и через пару минут в комнату заходит напуганный омега, который сразу бежит к Хосоку.

— Я думал, он убил вас, — обнимает шею брата Чимин и зло смотрит на Намджуна.

— Нет, он слабак, мы куда сильнее, — подмигивает ему Хосок, игнорируя испепеляющий взгляд Намджуна.

— Чимин, — зовёт брата Чонгук. — Познакомься. Это Ким Намджун, и он... — запинается альфа. — Он наш друг.

— Серьёзно? — недоверчиво смотрит на брата омега, и тот кивает.

— Это хорошо, — слезает с Хосока Чимин и подходит к Намджуну. — Я Чимин, не путай больше моё имя.

— Обещаю, не буду, — альфа жмёт маленькую ручку в ладони. — Сильно болит рука?

— Нет, уже просто щипет.

— Ты голоден?

— Да, — смутившись, опускает взгляд омега.

— Что ты хочешь поесть?

Чимин, не понимая, смотрит на альфу.

— Прости, — исправляется Намджун, поздно поняв, что выбора особого в Ребелионе и не было. — Может, мы поужинаем все вместе, а потом вы пойдёте спать?

— Почему на тебе столько рисунков? — вновь разглядывает татуировки на голой груди омега.

— Боль от нанесения татуировок помогала мне забывать на время боль от утраты, — мягко улыбается ему альфа.

— Тебе бы одеться не помешало, — встревает Хосок.

— Я закажу еду, а вы спускайтесь, примите душ, — отвлекается от омеги Намджун.
— Поедим у вас, так Чонгуку будет спокойнее.

Через час все парни, кроме Чимина, который всё ещё в душе, сидят за заваленным едой столом и обсуждают будущие планы. Чонгук рассказывает Намджуну всё, что произошло за последние годы в Ребелионе, а тот внимательно слушает.

— Как так получилось, что ты смог выбраться, смог столького добиться? — спрашивает Намджуна Хосок. — По идее, ты должен был умереть сразу же, как вылез из туннеля.

— Я и умирал, — откладывает вилку в сторону Ким. — Я перебрался в Дион, это потом я назвал город Эремом, но это вы знаете. Я не ел тогда трое суток, пил дождевую воду и никуда от границы отойти не мог. Боялся, что поймают и сдадут в Траум, а обратно в Ребелион, спасибо вашему отцу, я тоже вернуться не мог. Я ночевал там же на голой земле и ел остатки с их стола. Мне повезло, надо мной сжалился один из пограничников. Муи, так звали того мужчину, не стал меня прогонять или сдавать, более того, и другим не разрешил. Я превратился в своеобразную собаку пограничников, выполнял мелкие поручения, помогал, как мог, и за это получал кусок хлеба. А потом Муи предложил мне записаться в армию, хотя это и армией назвать нельзя было. Если вспомнить, что было вместо Эрема, то, скорее, в один из отрядов «чистильщиков». Он поручился за меня, и меня взяли. К шестнадцати годам за моей спиной были три очищенных района, а это огромное число, учитывая, что среди военных этим могли похвастаться только те, кто уже служил лет двадцать.

— Чистильщики? — выгибает бровь Хосок.

— В Дионе правил тогда повёрнутый генерал, который думал, что очищает город от «нежелательных» элементов.

— Так же, как и в Трауме, — усмехается Чонгук.

— Нет, совсем не так, — Намджун тянется за сигаретой и прикуривает. — В Трауме тебе обещают покой и благосостояние, а взамен ты поклоняешься одному богу — Дэ Мину. В Дионе же шла война на выживание, сотни банд, каждая держала по улице, абсолютное отсутствие авторитета у власти, полный хаос.

— Ты работал на власть?

— Да, я ведь был военным, — поднимает уголки губ в подобии улыбки Ким. — Я руководил одним из таких «отрядов смерти», только мы не арестовывали, даже для виду этого не делали. Мы их уничтожали, а потом закапывали в братских могилах. Мне было сложно первое время, но потом я стал относиться к этому, как к работе, и даже влился.

— Ты и вправду Монстр, — бурчит Хосок.

— А что дальше? Как этот город стал твоим? — спрашивает Чонгук.

— Я понял, что так продолжаться не может, что убивать людей, которые взгляды верхушки не поддерживают, — ни к чему хорошему не приведёт. Особенно учитывая, что люди стали бесстрашными, они настолько отчаялись иметь нормальную жизнь, что порой будто нарочно собирались в банды, будто искали смерть. То есть убийства и карательные операции властей продолжались, но эффект был нулевым, — уставившись на дно бокала, рассказывает Намджун. — Тогда я и ещё двое человек из нашего отряда стали думать, что если чистка нижнего слоя не приносит городу процветания и покоя, то, может, стоит сделать чистку верхнего слоя. Я быстро набрал людей, разделяющих мои взгляды, и вот в одну прекрасную ночь мы совершили переворот. Сами понимаете, армия призвана охранять государство, а когда она сама идёт против государства, то его охранять некому. Я не президент, не король, не бог, я просто всё контролирую, но делаю это не совсем заметно. Люди повылазили из своих нор, стали вливаться, помогли построить то, что сейчас видите вы.

— Ты делишь власть с соратниками? — спрашивает Хосок.

— Нет, я всех убил, — цокает языком Намджун. — Я вообще особо делиться не люблю, и в одном городе двух правителей быть не может.

— Умно, — задумывается Чонгук.

— Ты ведь хочешь Траум? — меняет тему Намджун.

— Хочу, и не просто хочу. Я хочу избавиться от Минов раз и навсегда.

— Это будет сложно, даже сложнее, чем мне с Эремом, потому что Траум — состоявшийся город с четкой системой, а не хаос и разруха, какая была в Дионе.

— Я убеждён, что можно сломать любую систему.

— И тут я с тобой согласен, — одобрительно кивает Намджун. — Везде можно найти брешь. Только давай проясним один момент, — подаётся вперёд альфа. — Вы можете жить здесь, сколько хотите, благодарите Мичи за это, но я не собираюсь вам помогать с Траумом. Мне он бесплатно не нужен, и лезть во вторую войну у меня желания нет.

— Все мои люди остались в Ребелионе, — говорит Чонгук. — Теперь мне нужен новый план и новая стратегия.

— Верно, — соглашается Ким. — Вот и обдумывайте, решайте. Единственное, что я могу для вас сделать — это дать вам жильё и защиту, пока вы в пределах Эрема. Я не любитель заниматься благотворительностью, так что считайте, что это одолжение.

— Благотворительность нам нахрен не нужна, — откидывается на спинку стула Чонгук. — Может, мы и из лагеря, но мы прекрасно умеем зарабатывать деньги.

— Ты сейчас о мелкой наркоторговле, которой вы там баловались? — с подозрением смотрит на него Намджун.

— Именно о ней. Я создал схему, которая помогла мне, находясь в изоляции, обойти Траум, но у меня всегда в голове была другая схема, намного крупнее, — делает паузу Чон. — За жильё, конечно, спасибо, но я хотел бы ещё кое-что, и если ты мне это дашь, то я принесу в твою казну столько денег, сколько тебе и не снилось.

— Попробуй меня заинтересовать, — пристально смотрит на него Намджун.

— Мне нужен контроль над твоими границами и источники в Вилейн и Траум.

— Много просишь.

— У меня есть свои источники, но в этот раз я хочу играть по-крупному, и их недостаточно. Траум я один не захвачу, мне нужны оружие и люди, а всё это можно купить за деньги. Ты свою позицию сказал, и твои люди за меня воевать не будут, так помоги мне с условиями, а я добуду всё остальное.

— Начни с чего-нибудь мелкого, докажи мне свои способности, а там посмотрим, — говорит на это Намджун. — Я люблю платить за дело, а не за обещания.

Ким инстинктивно поворачивается в сторону двери, хотя и звука не слышал. Намджун его чувствует. Чимин топчется на пороге пару секунд, а потом несмело проходит к столу. Волосы омеги всё ещё влажные, он одет в огромную для него футболку и хлопчатобумажные штаны. Намджун распорядился, чтобы братьям выдали пока его вещи, а сейчас глаз свести с него не может. Один факт, что он сидит в его футболке, заставляет внутренности в струны вытягиваться. Зверь в Намджуне весь подбирается, умолкает, вслушивается и всматривается, ничего пропустить не желает.

Чимин тянется за курицей, а Намджун второпях начинает двигать к нему все блюда с едой, передаёт кетчуп и сам лично наливает ему апельсинового сока. Чонгук с Хосоком, нахмурившись, следят за его действиями, но не мешают.

— Мы правда будем тут жить? — набитым ртом спрашивает Чонгука омега.

— Правда.

— Тебе нравится тут? — интересуется Намджун.

— Очень, — запивает еду соком Чимин. — Так чисто и так красиво, а ещё у вас вода горячая идёт, я думал, что усну под душем, — он хихикает, а Намджун от его глаз-щелочек на атомы распадается.

— У тебя будет своя комната, — тепло улыбается ему Ким. — Завтра я пришлю человека, и он превратит её в то, что ты захочешь. Ты можешь украсить и собрать её по своему вкусу, всё, что захочешь, ты только скаж...

— Так, — громче, чем хотелось бы, встревает Чонгук. — Квартира отличная, и всё в ней есть, так что сбавь обороты. Пожалуйста.

— Как скажешь, — цедит сквозь зубы Намджун. — Тебя ещё ждёт десерт, так что не набивай живот, — обращается он вновь к Чимину.

После ужина альфы еще несколько минут курят сигареты на балконе, обсуждают дела, а потом, передав парням, что ждёт их завтра в офисе, Намджун желает спокойной ночи Чимину и поднимается к себе.

Чимин оставляет братьев в гостиной, а сам идёт укладываться спать. Нырнув под тёплое одеяло, омега сворачивается клубочком и, отрывками вспоминая все события вечера, медленно погружается в сон. Чимину снится Монстр. У чудовища в его сне то лицо Намджуна, то Монстра. Намджун ласково с ним разговаривает, просит ничего не бояться, но резко исчезает, и вместо него вновь голова чудовища. Оно свои когти протягивает, клыками клацает, плоть оторвать пытается.

Чимин просыпается среди ночи в холодном поту и притягивает к себе подушку. Парень с татуировками, наверное, сейчас тоже спит, наверное прямо над ним. Чимину отчаянно хочется его увидеть ещё разок, на мгновение. Он не понимает эту странную тягу, этот переполох у него внутри, когда будто сердце в горле, как после пробежки, бьётся, а в животе бунт всей живности, до этого мёртвым сном почившей. Спать дальше совсем не хочется, но надо. Ещё четыре утра, рассветом даже не пахнет. Чимину этот вулкан, внутри просыпающийся, не удержать. Надо заснуть крепко-крепко, тогда утро вмиг наступит, тогда он снова его увидит.

В лагере Чимин любил ночь, всё её наступления ждал, потому что только во сне он ничего не боялся, ни о чём не думал, не переживал за братьев. В эту ночь Чимин полюбил утро. Утро принесёт ему его — красивого, сильного, такого взрослого, но так нежно к Чимину относящегося. Он сильнее обнимает подушку и сам себя усыпляет. С его образом перед глазами, его голосом в ушах вновь засыпает, застывшую на губах улыбку так и не стирает.

Чимин больше Монстров не боится.