Другой шанс

4

Последующие дни их совместного проживания не являли собою ничего выдающегося или необычного, чтобы их досконально описывать.
Каждый день чем-то был похож на предыдущий. Но Кристине это нравилось, ей было хорошо.
Эрик ночами занимался чем-то своим, иногда, просыпаясь, она слышала шелест бумаги и скрип пера. Складывалось впечатление, что он вообще почти никогда не спит.
Днем они беседовали о разном – Кристина рассказывала ему о своем детстве, об отце – самом лучшем на свете скрипаче, о матери-певице, но, к сожалению, девочка почти ее не помнила: матушка умерла, когда той было пять лет. После ее смерти отец и сам стал часто болеть, его одолевал легочный недуг, но он всячески старался, чтобы дочка ни о чем не догадывалась. Он учил ее музыке, говорил, что у Кристины голос точь-в-точь как у ее матери, да и сама малышка – точная ее копия. Чтобы отвлечь дочь от горя потери, он начал сочинять сказки, сначала рассказывал ей каждый вечер перед сном, потом Кристина стала просить рассказывать их и утром, и днем.
Густав не мог ей отказать. Так родилась сказка об Ангеле Музыки, о маленькой принцессе, о чудесном принце...
Были среди этих рассказов и страшные сказки. Кристина пересказывала их Эрику, потом вдруг тоска по умершим родителям переполняла ее сердце до краев, и она начинала рыдать, как маленький ребенок.
Призрак сначала терялся и сам едва не начинал рыдать от собственной беспомощности, но потом несмело клал ей ладони на плечи, притягивал к своей груди, укачивая в своих объятиях, и гладил ее по волосам, пока она не успокаивалась окончательно.
Точно так же когда-то делал отец...
Эти теплые уютные объятия, полные защиты и спокойствия, усмиряли Кристинину боль.
Однажды она заикнулась о Рауле, о маленьком мальчике, которого случайно встретила на берегу, ее шарфик унесло ветром в воду, и он, как настоящий рыцарь, кинулся его доставать. Но вдруг Кристина почувствовала, что не должна об этом говорить.
И оказалась права, потому что Эрик, услышав имя виконта, сразу же напрягся, изменился в лице, помрачнев.
Однажды вечером после ужина, когда Кристина собиралась пойти к себе, она услышала у себя за спиной шелест ткани. Эрик возился у двери, и кажется, накидывал на плечи плащ, собираясь куда-то уходить.
- Ты куда-то собираешься? – нерешительно поинтересовалась Кристина.
Он ответил ей не сразу: видимо, ему стало не по себе от ее вопроса, будто она уличила его в чем-то дурном.
- Я хочу съездить в город.
- Зачем?
Он вздохнул.
- Знаешь, я написал кое-что... - он хрустнул пальцами, - точнее - пьесу.
- Ты пишешь пьесы?
- Вот, впервые, - с фальшивой небрежностью кинул он. - Я обещал отвезти рукопись Антуанетте, а она должна передать ее одному человеку. У нее есть знакомый литератор.
- И ты мне об этом даже не сказал? – Кристина заморгала, сбрасывая с ресниц одинокую слезинку обиды.
- Прости, - упавшим голосом молвил он. - Я решил пока ничего не говорить, ведь нет никакой гарантии, что кому-то понравится, что это одобрят... пока что это просто пьеса, но если бы она понравилась, я мог бы написать музыку, и возможно, ее поставили бы в каком-нибудь театре. Но это лишь ерунда, бред, плод моей больной фантазии. Кому это может быть надо, кроме меня?
- Неправда! Ты очень талантливый, и я уверена, что то, что ты написал, оно... прекрасно.
Он грустно усмехнулся, будто пытаясь посмеяться над собою и разуверить Кристину.
- Если бы ты сказал мне, - к ее щекам прилила кровь, - если бы ты дал мне почитать... - она вдруг запнулась, понимая, что сказала глупость.
Конечно же, она не может ничего прочитать, но ей мог бы прочесть Эрик, и она обязательно поделилась бы с ним своими впечатлениями от написанного.
- Извини меня. Но я, правда, не хочу загадывать наперед.
- А о чем эта пьеса?
Эрик смешался, раздумывая – стоит ли рассказывать или нет. Честно говоря, ему почему-то не хотелось, его изнутри душил стыд.
- Об одной прекрасной девушке, глупом рыцаре и... ужасном на вид драконе, который очень ее любил, - Кристина поежилась, будто от холода. Она хотела спросить, какой финал у пьесы, но не решилась. - А сейчас я оставлю тебя, мне нужно ехать.
- А ты не можешь отвезти рукопись мадам Жири завтра утром?
- Не хочу тянуть. Ты ведь знаешь, я ненавижу ждать, - да, Кристина это прекрасно знала, Призрак оперы терпеть не мог промедлений и не обладал таким свойством, как терпение. - Если отвезу сейчас, возможно, завтра утром она уже передаст папку нужному человеку. Хочу поскорее узнать ответ. Точнее... отказ. И успокоиться, навсегда забыв написанное, как дурной сон.
- Ты не уверен в том, что написал?
- Я не уверен в том, что я хороший писатель. И композитор, - добавил он спустя несколько секунд.
- Но зачем-то же ты это написал?
- Затем, что мне не нравится читать чужие книги. Там нет того, что бы я хотел прочесть.
Разговор их становился все напряженнее, и напряженнее. Уже начинали лететь редкие искры. Это чувствовала и Кристина, и сам Призрак.
- Эрик, - не унималась Кристина. – Но сейчас уже почти вечер, тебе придется возвращаться глубокой ночью! Это опасно. Прошу, не надо. Мне тревожно!
Призрак лишь хмыкнул.
- Не тревожься, Кристина. Что, в самом деле, может случиться? А если мне на пути вдруг повстречаются незнакомцы, уверяю тебя, я до смерти перепугаю их своим видом, - ядовито выделил он последнее слово, - и они тотчас же сбегут в ужасе! Ты забыла, что у меня есть самое лучшее оружие против непрошенных гостей? Оно у меня на лице.
- Но как ты собираешься ехать в город?
- Я взял у соседей лошадь. Напрокат, - заметил он, натягивая перчатки. – Правда, заплатил, как за верблюда, из-за срочности дела. Ну да это не страшно.
На прощание он заботливо сжал ее пальчики; их обдало теплым - возможно, он хотел поцеловать их, поднес к своим губам, но не решился.
Хлопнула дверь; Кристина осталась одна.