Другой шанс

7

Вечером, когда пришло время менять повязку, Кристина хотела вернуться к обеденному разговору, но как только вошла в комнату к Эрику, решимость ее испарилась, и она не смогла проронить ни слова.
Увидев вошедшую девушку, он приподнялся на подушке, по привычке без всякого колебания начал расстегивать рубашку.
Кристине острым шипом сомнения и зависти занозило сердце – интересно, был бы он столь покладист, зная, что она видит?
- Ты отдохнул?
- Немного, - солгал Эрик, не сомкнувший за все это время глаз.
- Если ты захочешь поужинать...
Призрак усмехнулся.
- После такого плотного обеда я и завтракать не решусь.
Кристина улыбнулась, присаживаясь на край кровати. Он с совершенно невозмутимым выражением лица снял рубашку, положил ее рядом, развязал аккуратно завязанный Кристиной бинт, чтобы помочь и не заставлять ее сейчас возиться с узелками.
Кристина сидела у него за спиной, сложив руки на коленях, и с удовольствием наблюдала за тем, как он с деятельным видом производит эти простые манипуляции.
В животе у нее порхали бабочки, а в груди прыгали кузнечики. Слишком сильным был соблазн порывисто обнять его сейчас, вот так, сзади, нимало не смущаясь прижаться губами к коже на спине и держать в своих объятиях, держать, не отпускать.
Какие-то у нее неправильные для девушки мысли! Или правильные? Если бы кто-то еще подсказал, помог с этим, если бы только знать... что это.
Видимо, это опять говорил разум.
А сердце желало другого, и губы желали другого.
Кто же из них был прав?
Эрик к этому моменту размотал повязку, о чем и сообщил Кристине.
- Кристина? – повторил он, не дождавшись ответа.
Та вздрогнула, замечтавшись настолько, что даже не сразу пришла в себя.
- Ты слышишь меня?
- Да, да, прости. Я задумалась.
- Я сказал, что все готово. Действуйте, доктор!
Кристина улыбнулась, потому что, хоть Эрик и сидел к ней спиной (так ей было удобнее бинтовать), она почувствовала по его тону, что он тоже улыбается.
- Ты идешь на поправку, - сказала Кристина, взяв в руки бинт. - Уже почти все зажило. Скоро не останется и следа.
И вдруг сама испугалась сказанного.
- Как ты это узнала? – развернулся к ней Эрик, глядя на нее расширившимися глазами.
- Я просто чувствую, - сделав над собою мучительное усилие, вымолвила Кристина. - Рана затягивается.
В комнате повисла давящая тишина.
- Да уж, - первым пришел в себя Призрак. - Наверное, на таких, как я, все заживает, как на собаке.
- А, может, быстро заживает, потому что я часто меняю повязки и накладываю мазь, которую дала мадам Жувен? – высказала свое предположение Кристина, обрадовавшаяся тому, что опасность миновала, и Эрик, кажется, не придал значения ее неосторожным словам. - А кто-то считал частые перевязки глупостью...
Потом дрожащими руками она молча бинтовала.
За все время впервые было безумно сложно, одеревеневшие пальцы ее не слушались. Эрик повернулся к ней лицом и не сводил с нее глаз, она чувствовала учащенное дыхание поверх своей головы. Пришлось наклониться, дабы он не смотрел ей прямо в лицо.
Чтобы перекидывать бинт из одной руки в другую, приходилось подаваться вперед еще сильнее. Несколько раз ее полыхающая щека коснулась его плеча.
Похоже, частым перевязкам (в которых, на самом деле не было уже острой необходимости) настал конец.
Эрику было то ли неприятно, то ли неудобно. Он начал ерзать, грудные мышцы напряглись, и тут случилось то, что заставило Кристину выронить бинт.
Он взял ее руку и отвел в сторону.
- Довольно. Я сам завяжу. Спасибо тебе!
Кристина подняла голову, и их оказавшиеся на одном уровне губы, с какой-то магнетической силой притянувшись друг к другу, встретились.
Касание было легким, невесомым, как взмах крыльев бабочки. И тем не менее, Эрик ощутил ее горячее дыхание, а она его сухие напрягшиеся губы.
Не отрываясь от него, Кристина подняла руки, обхватила ими его шею и почувствовала, как его кожа покрылась мурашками.
Интуитивно она раскрыла губы, как тогда, ночью, в подвалах, когда родился их прощальный поцелуй. И как в тот раз он отверг ее приглашение, не последовал за ее призывом. Она жаждала почувствовать в ответ настойчивые его касания, она хотела, чтобы он ответил ей, но Эрик лишь на мгновение задержался на ее губах и...
- Нет, - отстранился он, лишив Кристину этого удивительного парящего ощущения. Возвращение на землю было мучительным.
- Что-то не так? – очнулась она, враз потеряв дыхание.
- Я не могу. С моей стороны это нечестно по отношению к тебе, Кристина.
- Но почему? – едва не заплакав, спросила Кристина.
- Ты не можешь меня видеть, как я могу допускать такое? Это обман. Ты касаешься моих губ, а мое лицо...
- Я помню твое лицо. И если бы оно было совсем невыносимо мне, поверь, я бы не...
- Ты просто не понимаешь, что делаешь. Прости меня, это я забылся.
- Неужели мы делаем что-то дурное?
- Все это неправильно, Кристина. Я ведь обещал Антуанетте беречь тебя, а сам позволил переступить дозволенную черту.
Кристина слушала, и волнение ее нарастало.
- Однажды мы уже совершили непоправимое и сделали много ошибок. И не раз потом сожалели. Я не хочу, чтобы ты сожалела еще о чем-то.
- Эрик, я не...
Но он не дал ей договорить.
- Хватит и того, что мы живем под одной крышей.
- Если ты говоришь о моей репутации, то для всех здесь мы муж и жена.
- Это выдумка. – Эрик грустно усмехнулся. - Зачем тебе уродливый муж?
- А зачем тебе слепая жена?
Они оба снова замолчали.
- Нет, Кристина, - он, теряя над собою контроль от столь близкого и дурманящего пребывания с ней рядом, коснулся пальцами ее скулы, очертил дорожку на ее коже. – Какая бы ты ни была, ты любая - благословение.
На щеках Кристины пылал лихорадочный румянец.
- Но не я.
Кристина захлопала бархатными ресницами, чтобы смахнуть внезапную слезинку.
Это она виновата. Она виновата в том, что он так говорит...
Прими она его когда-то, пойми, может быть, он поверил бы в то, что он, как и любой человек, достоин счастья и любви, что он не одинок.
А теперь они оба одиноки. Очень одиноки.
- Знаешь, твои глаза – они будто ожили. Твое состояние не улучшилось? Может, к тебе скоро вернется зрение? – с какой-то особой надеждой проговорил Эрик. - Это было бы замечательно. Весь этот ад должен для тебя закончиться, ты заслуживаешь лучшего.
Она отстранилась от него, будто пристыженная, поднялась с кровати.
- Знаешь, здесь ведь есть пианино, - начала она.
- Верно.
- Я бы хотела сыграть. Я так давно этого не делала.
- Это было бы чудесно, - кажется, Эрик и сам обрадовался смененной теме. - Только я поднимусь...
- Ты можешь остаться здесь, - остановила его Кристина, - оно ведь за стенкой, думаю, тебе будет слышно.
- Нет-нет, - возразил Призрак. – Я бы хотел быть рядом. Может быть, мы вспомнить что-нибудь из былого, может быть, ты споешь.
Но петь Кристина не стала.
После двух лет молчания ее голос потерял силу, нужно было начинать все сначала. Эрик был полон решимости возобновить уроки хоть сейчас, но Кристина отказалась. Слишком тяжелы были воспоминания. Да и для чего теперь?
Она сыграла ему несколько мелодий, один раз он ей помог, но у обоих ничего не спорилось: Кристина сбивалась, путался Эрик, будто видел перед собою не клавишный ряд, а белый лист.
- Нужно идти спать, - сказала она, вставая. – Уже поздно.
- Да, - согласился Эрик. – Иди, Кристина. А я еще, пожалуй, немного здесь побуду. Разберу ноты...
Мучимая тяжелыми предположениями, Кристина удалилась в спальню. Он что-то делал в соседней комнате, несколько раз до Кристининого слуха доносился легкий перебор клавиш: он играл. Что-то сочинял?
Забралась под одеяло, взяла с прикроватной тумбочки ракушку – недавний подарок Эрика. Наконец-то у нее появилась возможность рассмотреть ее.
Светло-розовая ребристая поверхность, продолговатые темные полосы, усеянная маленькими неострыми шипами, гладкая и перламутровая внутри. Природа – удивительный художник. Когда-то, наверное, эта ракушка, так напоминающая башенку, была домом маленькому беззащитному морскому зверьку.
Приложила к уху, угадывая шепот моря.
Как хорошо.
Так и уснула.
Кристина просыпалась несколько раз ночью, приподнималась, но другой край кровати был пуст, а под дверью неярко желтела тонкая полоска света.
Выходит, он все-таки решил покинуть ее и вернуться на свое прежнее место? Или просто не хочет оказываться с ней рядом?
Но почему? Неужели из-за поцелуя или разговора?
Утром Кристина выглянула в гостиную. Эрик полусидя-полулежа, спал на диване, рядом с ним лежала папка с бумагами; клавишная крышка пианино была открыта.
Кристина очень осторожно подошла к своему бывшему учителю, отложила подальше папку, накрыла его, на цыпочках приблизилась к пианино, стараясь не шуметь, закрыла крышку и собралась уходить. Неаккуратно повела концом шали и смахнула с пианино стопку бумаг.
Те с шелестом веером разлетелись по полу.
Девушка вжала голову в плечи, обернулась на Эрика - тот спокойно дыша, спал.
Слава Богу!
Присела, быстро стала собирать листы.
Что это такое?
Видимо, это то, что писал вчера Эрик.
Заглянула в один лист: ровными строчками ноты, какие-то пометки на полях, записи не совсем понятным почерком. Как интересно! Призрак оперы писал идеально ровные буквы, острые, чуть больше положенного наклоняющиеся вправо. Несколько раз она получала послания и письменные одобрения от своего Ангела Музыки (разумеется, их писал Эрик). А тут корявые, чересчур округлые пляшущие буквы, ничего невозможно разобрать.
Кристина невольно улыбнулась. Какой он разный, она ведь его совсем не знает.
Сложила листы в стопочку, взяла следующие, перевернула, но там никаких нот не было. Увиденное обескуражило ее окончательно.
Она держала в руках несколько рисунков: четкие линии, композиция. На одном из них была изображена театральная сцена, знакомый занавес, а на переднем плане портрет кудрявой девушки с большими выразительными, но почему-то очень грустными глазами. Кристина вздрогнула. Схожесть угадывалась сразу. Это была она, Кристина! На втором рисунке была изображена все та же девушка в пышном красивом платье, с цветами, вплетенными в волосы, а рядом с ней высокий статный мужчина, вот только почему-то не разобрать – кто это. У него не было лица. Кристина присмотрелась – нет, лицо, кажется, было, его нарисовали, а потом, будто в сердцах, растерли нарисованное пальцем, превратив этот участок рисунка в серое сливающееся пятно.
Кристина не могла отвести от рисунков взгляд.
Так вот, что он вчера делал. Он рисовал. И как ни странно, рисовал ее, Кристину.
Бедный, бедный Эрик! Неужели он все еще мучается? Так почему же так странно себя ведет?
Кристина любовно погладила край изрисованного листа бумаги, спрятала рисунки в стопку прочих листов, под низ, чтобы были не видны сверху, встала, положила их на прежнее место и осторожно вышла из комнаты в смятенных чувствах.
Оставив Эрика отдыхать, она выбежала на крыльцо, направилась к калитке, полная решимости отыскать Жана.
Жана-Батиста она нашла около дома Мари Жувен. Он сидел на каменном крыльце и что-то строгал из маленькой деревяшки.
- Жан, мне нужно с тобою поговорить! – переводя дух, проговорила Кристина.
- Так иди сюда. А где Эрик? Что-то его не видно.
- Он еще спит. Нет, лучше в укромном месте. Помнишь, ты мне показывал качели у реки? Пошли туда?
Жан прищурил один глаз, поправил штопаную кепку.
- А что случилось-то?
- Я все расскажу, но после.
Мальчишка сложил и спрятал ножик, подошел к Кристине, та в нетерпении схватила его за руку, потащила вперед по тропинке, уводящей от дома.
Слегка оторопевший Жан-Батист заупирался. Ничего себе напор у хрупкой девушки!
- Постой. Ты с ума сошла? Куда ты меня тащишь? – вскричал он. – Нам в другую сторону!
И он повел ее в нужном направлении. Они поднялись на невысокий холм, устланный ковром мягкой искрящейся травы, миновали ветряную мельницу, спустились в низину и оказались на заветной поляне; посреди нее стоял высокий толстый дуб, через ветку которого и была перекинута веревка в виде качелей.
Кристина села на них, обреченно опустила голову.
Жан встал, прислонившись плечом к стволу дерева, сложил на груди руки.
- Ну, - нахмурил он светлые выгоревшие на солнце брови, - что случилось? Ты на себя не похожа.
- Мне нужно рассказать тебе кое-что очень важное. – Кристина оттолкнулась ногами от земли, качнулась пару раз. - Не могу больше молчать. Но это секрет!
В глазах Жана затрепетал лихорадочный блеск.
- Валяй! Я не выдам, ты же знаешь.
Кристина вздохнула поглубже.
- Я вижу!
Жан аж чуть не повалился на траву.
- Что?
- Я вижу! – повторила Кристина, едва не закричав во весь голос.
- Что видишь?
- Все вижу, зрение ко мне вернулось. Неожиданно.
- Это когда?
- Когда я упала и ударилась головой.
- Ничего себе: упала, ударилась - и прозрела... хоть в библию записывай такое исцеление.
Кристина мотнула головой. Жан-Батист болтал глупости.
- Теперь вот вижу, что ты похож на солнышко с веснушками, ты очень милый, Жан! – произнесла девушка, рассматривая Жана-Батиста; тот фыркнул - такое сравнение не добавило ему воодушевления. – Но ты сохранишь мою тайну?
- То есть, тайну? Твой Эрик еще не знает?
- Никто не знает.
- А зачем молчать-то? Почему ты ему еще не сказала? – возмутился Жан. – Скажи!
- Я не могу, - погрустнела Кристина. – Пока не могу. Как бы тебе объяснить, это непросто.
- Ты должна ему сказать, - упрямствовал мальчишка.
- Тогда все разрушится. Ты не знаешь всего...
- Ну так расскажи.
Кристина закрыла глаза: возвращаться в прошлое было тягостно.
- Ну как тебе все объяснить, это очень непросто, поймешь ли ты?
- Хочешь сказать, - Жан шмыгнул носом и пнул носком ботинка камешек, - что я ребенок и ничего не пойму?
Мальчик надулся и повернулся к Кристине спиной.
- Жан, Жан, милый Жан! - вскочила на ноги Кристина, кинулась к мальчишке, присела, развернула его к себе. – Не обижайся на меня, я не это хотела сказать. Мне иногда кажется, что мою историю не всякий умудренный опытом человек поймет, а если поймет, то не поверит! Я сама иногда в нее не верю.
- Ты будешь говорить или я пошел, - решительно изрек Жан-Батист.
- Все началось, когда я была такого же возраста, как ты...
Спустя четверть часа они сидели на траве; Жан грыз стебелек цветка, Кристина рассматривала развесистую крону дерева, наблюдала, как непоседливые солнечные лучи играют с листвой, скользя по веткам.
- Ты пела? – Кристина кивнула. – На сцене настоящего театра? – она снова кивнула. - Вот так штука, - с восхищением произнес Жан-Батист. – Я знал, что твой Эрик непрост, но чтоб так!
Кажется, самое большое впечатление в рассказе Кристины на него произвел именно Эрик в роли Призрака.
- Целый театр, и весь его...
- Жан, но главное здесь другое.
- Ну да. То есть, у тебя был жених, другой, не Эрик?
- Его звали Рауль.
- Ты тоже не промах!
- Перестань, - обиделась Кристина. - Жан, понимаешь, Эрик очень страдал из-за своего лица. Он никогда не верил, что его можно полюбить. Он и мне теперь, после того, как я ушла с Раулем, не верит. Пока я не вижу, он не боится быть собою. Стоит мне открыть свою тайну, и я потеряю все.
- Но он ведь заметит.
- Ну, ты ведь не заметил.
Жан снял свою кепку, как-то по-стариковски почесал затылок.
- Да я как-то особо и не смотрел.
- А что бы ты сделал, если бы я тебе не рассказала, а ты случайно узнал?
- Я бы посчитал тебя врушкой. Друзья так не поступают.
Обратно Кристина возвращалась в невеселом настроении. Воспоминания растревожили ей душу, разбередили былые, казалось бы, уже затянувшиеся раны.
Ее кидало из стороны в сторону, как каравеллу во время шторма – то она решала признаться сей же час, то теряла уверенность в правильности этого решения.
Интересно, что Эрик? Все еще спит?
Оказалось, что нет.
Она нашла его на заднем дворе. Он в одних брюках, с перекинутым через плечо полотенцем, брился, отплевываясь от мыльной пены.
Кристина отошла подальше и спряталась за угол дома, чтобы не быть случайно замеченной.
Эрик, глядя в маленькое круглое зеркало, со знанием дела уверенно водил острым тонким лезвием по подбородку.
Когда он закончил, нагнулся над тазом, стоящим на сколоченном из грубых досок столе, и опустил туда голову. Во все стороны полетели искрящиеся брызги.
Брюки чуть съехали на бедра, и Кристининому взгляду открылась белая полоска кожи между черной полоской брюк и повязкой.
Изнутри у нее почему-то сделалось горячо и сладко.
Он вытер мокрые волосы и лицо полотенцем, снял с ветки рубашку, накинул на плечи. Кристина развернулась и, придерживая юбку, побежала в дом.
Вихрем влетела в спальню и в растерянных чувствах упала на кровать, зарывшись головой в подушки.