Секрет

4

Когда в темном ночном небе возникла темная метка, Гермиона остановилась и с ужасом разглядывала ее. Время, царящая вокруг неразбериха, люди в масках — все это сразу отошло на второй план. Для нее существовала только эта отвратительная голограмма, которая очень точно повторяла рисунок, который она увидела совсем недавно на предплечье профессора Снейпа. Так больно и так страшно ей не было еще никогда. Она позволяла Гарри с Роном таскать ее по полю, по лесу, ей было все равно. «Как же так? Это же просто невозможно!» — скулил ее внутренний голос, а другой, с нотками, присущими Гарри, смеялся и проговаривал: «А чего ты хотела? Он же декан Слизерина. Он же всех нас просто ненавидит. Почему нет-то? Ты что себе навоображала, дура? Если он пару раз показался тебе нормальным, то он автоматически не может быть связан с этой мразью? Опомнись, Грейнджер!» Гермиона казалась себе просто больной. Она никого не хотела видеть. Кто-то, она уже и не помнила кто, рассказал про метки на руках у Пожирателей смерти. «Почему он вообще не потрудился ее спрятать?» — продолжала скулить, находясь в агонии, ее влюбленность. «Да потому что, мисс Грейнджер, мне наплевать, видела ты ее или нет. Делать мне больше нечего, только о тонкой душевной организации всяких там грязнокровок думать»,— от этого хотелось уснуть и долго не просыпаться, в идеале никогда. «Сварите мне напиток живой смерти, профессор. Сама я буду не способна». К первому сентября Гермиона немного выздоровела. Она могла смотреть на него, могла заставить себя не думать и не перебирать раз за разом все подробности того, что произошло в туалете. Стараясь лишний раз не привлекать к себе его внимания, она вела себя странно тихо на уроках и, наконец-то, обратила свое внимание на парней своего возраста. Каждого своего знакомого она оценивала по своей собственной шкале, которую вывела на пергаменте в виде таблицы. Очень скоро Гермиона поняла, что ни один из них «не тянет». Тогда она взяла всех более менее знакомых ей парней и мужчин в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет. Будучи очень рациональной, Гермиона высчитала, что пятьдесят лет для мага — это не критично, а взрослые мужчины, что ни говори, привлекали ее гораздо больше, чем малолетние «тупоголовые идиоты, мисс Грейнджер, с ветром в голове». Немного подумав, она даже внесла в этот список мистера Блэка и профессора Люпина. Ничего не получалось. К концу пятого часа, что она просидела за пергаментом, она поняла, что каждого в том или ином плане сравнивает с Ним. И сравнения шли почему-то не в пользу претендентов. Разревевшись, Гермиона швырнула пергамент в огонь. После этого она просто выписала всех претендентов на отдельный пергамент и, закрыв глаза, ткнула палочкой. Рон выпал трижды. «Это судьба, все равно тебе ничего бы не светило»,— подумала Гермиона, поставив перед собой задачу: найти, за что Рона можно если не полюбить, она отдавала себе отчет в том, что полюбить сильнее уже не сможет, то хотя бы испытывать к нему высокую привязанность. Ей почти удалось убедить себя, что Рон ей нравится. И он действительно ей нравился, во всяком случае, больше, чем Гарри или Малфой. Но когда к ней подошел Виктор Крам, она, внимательно посмотрев на болгарина, подумала а почему бы и нет? Взвесив все плюсы и минусы, Гермиона решила, что у Виктора гораздо больше шансов вытеснить ее больную, но не собирающуюся сдаваться влюбленность к самому странному человеку магического, да и маггловского, если подумать, мира. А ночью она снова и снова касалась его обнаженной груди, втирая в страшные раны заживляющую мазь. Проснувшись однажды в слезах, она пошептала: — Как же я тебя ненавижу, Северус Снейп. Идея с домовиками на время отвлекла ее. Хотя по большему счету ей было глубоко наплевать на всех домовиков вместе взятых, это нелепое движение понемногу увлекло ее, оставляя меньше времени для воспоминаний. * * * — Почему вы молчите, мисс Грейнджер? — в голосе призрака прозвучало любопытство. А что она ему могла сказать? Рассказать, как мучилась в начале четвертого курса? Нет, об этом она точно рассказывать не станет. К тому же перед балом он снова умудрился похерить все ее так долго планируемые наработки. Ему понадобилось меньше часа, чтобы порушить ее полугодовалую работу, проведенную для того, чтобы выкинуть его из головы. — Я вспоминаю бал, профессор. — Сам бал? — Не занудствуйте, для меня подготовка тоже к балу относится. — И что же было на балу? * * * Гермиона никак не могла справиться со своими пышными волосами. Ей захотелось хоть раз в жизни побыть если не красавицей, то хотя бы симпатичной, но у нее ничего не получалось. Лак, который она приобрела в лавке, торговавшей магической косметикой, не ложился как надо, и волосы все равно торчали в разные стороны. В спальне оставаться не было сил, тем более девчонки постоянно с усмешкой предлагали помочь, а Гермионе этого очень не хотелось. Подхватив сумку с парадной мантией и всеми теми непонятными приспособлениями, которые полагалось использовать, Гермиона сбежала в туалет Плаксы Миртл. Там она с остервенением принялась драть волосы, чувствуя, что вот-вот разревется. А времени до начала оставалось все меньше и меньше. — Мисс Грейнджер, — голос, раздающийся от дверей, заставил Гермиону подпрыгнуть. — Я практически был уверен, что найду вас здесь. — А зачем вы меня искали, профессор? — пролепетала она, глядя на подходящего к ней Снейпа как кролик на удава. — Меня попросила помочь найти вас глава вашего факультета. Профессор МакГонагалл как главный распорядитель вечера пребывает в расстроенных чувствах, знаете ли. Чемпионы должны открывать бал, а вас все еще нет. Чем вы здесь таким безусловно важным занимаетесь? Она с минуту просто смотрела на него, отмечая с тоской, что он опять без мантии. Парадная мантия была перекинута через руку, волосы, для разнообразия, не иначе, приведены в полный порядок. Глядя на черные прямые пряди, переливающейся волной падающие ему на плечи, Гермиона не выдержала и разревелась. Причем сделала она это, подойдя вплотную и уткнувшись ему в грудь. И ей в это время было абсолютно наплевать, что он оказался Пожирателем смерти. — Мисс Грейнджер, что случилось? Вас кто-то обидел? — судя по голосу, профессор растерялся. Что, профессор, никогда не видели ненормальных гриффиндорок? — Я не могу как следует расчесать волосы, я не умею, — сквозь всхлипы удалось проговорить Гермионе. — Ох, Мерлин, — он рассмеялся. Она определила это по вздрагиваниям его грудных мышц. Вот так вот, профессор, мисс Грейнджер вас смешит, наверное, больше и чаще, чем все остальные вместе взятые. Она подняла заплаканное лицо и увидела, что он очень внимательно на нее смотрит. Отталкивать, кстати, профессор Снейп ее не спешил. Может, просто не знал, что делать с истеричными девицами. Точнее, скорее всего, знал, но ей еще бал открывать, так что она должна выглядеть здоровой и невредимой. — Вот что, мисс Грейнджер, успокаивайтесь, умывайтесь, убирайте с лица последствия… — вот тут он запнулся, затем, встряхнув головой, продолжил, — у вас пятнадцать минут. — А мои волосы? — А потом мы придумаем, что сделать с вашими волосами, хотя, на мой взгляд, они и так недурны. Гермиона вытерла лицо, и долго смотрела на профессора, пытаясь понять: шутит он или нет. В конце концов, профессор Снейп отодвинул ее от себя, ему пришлось приложить к этому определенные усилия, потому что Гермиона отодвигаться не хотела, и произнес: — Время, мисс Грейнджер. После этого он отвернулся и принялся расправлять несуществующие складки на своей парадной мантии, которую он повесил на наспех трансфигурированную вешалку. Гермиона управилась за десять минут. Она даже умудрилась нанести легкий макияж за отведенное ей время. — Я готова, сэр. Профессор Снейп повернулся, окинул ее оценивающим взглядом, от которого ей стало слегка не по себе, затем кивнул на табурет, стоящий перед зеркалом. Когда он его трансфигурировал, Гермиона не заметила. Робко присев на табурет, Гермиона смотрела в зеркало и видела, как он выдавил немного какого-то масла на руки, она его купила, сама не зная зачем, а потом нанес злополучный лак на расческу. — Может быть немного неприятно, — предупредил он ее, встречаясь взглядом в зеркальном отражении. — Я не цирюльник. Ей было все равно. Он мог вырвать ей вообще все волосы на голове, она плевать на это хотела. Потому что в этот момент ее интересовали только его руки, которые зарылись в ее волосы. Закрыв глаза, Гермиона прочувствовала каждое прикосновение, чтобы сохранить его в памяти вместе с теми крохами, которые у нее уже были, чтобы отдать на откуп своей так и не побежденной влюбленности. — Ну вот, это все, на что я способен, — Гермиона услышала шум воды. Оказывается, он уже закончил и теперь мыл руки. Разумом Гермиона прекрасно понимала, что профессор, нет, Гермиона, Северус, просто отмывает кожу рук от масла, лака и Мерлин знает от какой еще гадости, которую он нанес ей на голову, но менее обидно от этого не становилось. В расстроенных чувствах она перевела взгляд на свое отражение. — Боже мой, это я? — каскад выпрямленных блестящих прядей был слегка приподнят и скреплен заколкой. Несколько длинных прядей падали на лицо, на грудь, как будто вырвались случайно, и в то же время было абсолютно ясно, что так и было задумано. — Мне вот одно не понятно, мисс Грейнджер, а почему вы не попросили своих соседок по комнате вам помочь? — он встал у нее за спиной, тщательно вытирая руки. — А почему вы не захотели в больничное крыло отправиться? — парировала Гермиона, следя за его отражением. Он подошел к вешалке и, сняв мантию, начал ее надевать. — Туше, мисс Грейнджер. Если вас все устраивает, прошу быстрее спуститься к Большому залу. Не нужно лишний раз нервировать вашего декана. Гермиона встала и подошла к двери. Она еще ни разу не чувствовала себя так уверенно, она еще ни разу не ощущала себя такой красивой. — Простите, профессор Снейп, а где вы этому научились? — она покрутила пальцем вокруг своей головы. Северус задумался, затем решив, что вопрос не опасен, ответил: — Я однажды проиграл в карты Нарциссе Блэк, она сейчас миссис Малфой — мать Драко, что сделаю прически всем девушкам факультета Слизерин на мероприятие, подобное этому. Пришлось учиться. В том числе и на своих приятелях, — он хмыкнул. — Есть преимущество в том, что ученики факультета Слизерин предпочитали в мое время носить длинные волосы. Девушкам в итоге понравилось, но после Люциус мне по секрету сообщил, что Нарцисса сжульничала. Больше я этим не занимался, но навык, как оказалось, остался. Если это все, напоминаю вам про время, мисс Грейнджер. На балу она блистала. Ей нравилось ловить заинтересованные взгляды, даже Драко Малфой смотрел на нее с восторженным изумлением. «Я понимаю Нарциссу Блэк, теперь миссис Малфой — мать Драко. Он же ничего не делает наполовину. Если они так же блистали… Я бы тоже сжульничала» — Гермионе хотелось плакать. Ну и зачем она столько изгалялась почти полгода? А потом она поругалась с Роном. Он так на нее наехал из-за Виктора. Интересно, а что они бы подумали, узнав про Снейпа? Ей даже думать об этом не хотелось. Она рыдала, сидя на лестнице, ведущей в заброшенный коридор на восьмом этаже. — Что случилось на этот раз, мисс Грейнджер? Вам прическа не понравилась? Или проблема с тормозами? — Я… я… это не важно, сэр. Это мое личное дело, — всхлипывая, ответила она коленям, потому что он стоял перед ней, а она подниматься не собиралась. Он стоял перед нею с минуту, а затем, вздохнув, сел рядом на ступеньку. — Я давно хотел с вами поговорить, мисс Грейнджер, по поводу того, что вы избили мистера Малфоя в конце прошлого года. Она осторожно скосила на него глаза, даже плакать перестала. — Он сам нарвался, — осторожно произнесла Гермиона. — Я не буду выяснять, что там произошло, вполне возможно Драко вас спровоцировал… Я хотел вам сказать, что вы неправильно его били. Так вы могли повредить свою руку. Гермиона икнула. Вот этого она точно не ожидала. «Что же ты делаешь со мной, сволочь?! Зачем ты так издеваешься надо мной?!» — ей захотелось бросить это ему в лицо. Но она вовремя опомнилась. Северус же не виноват, что она с ума сходит. Он просто почему-то пытается быть с ней добрым, ну, как может, так и пытается. — И как мне нужно было его бить? — истерично хихикнув, спросила она. — Встаньте, я вам покажу, — они поднялись с лестницы и зашли в коридор. Он действительно показал, как нужно ставить руку при ударе, чтобы не повредить. Но потом он подумал и произнес: — Хотя я считаю, что существуют более интересные способы, более подходящие для юной девушки. — И какие же? — в горле пересохло, даже говорить было трудно. — Например, есть подленькое такое заклинание «Оппуньо», — он вытащил палочку и медленно сделал все положенные движения. — Попробуйте. Гермиона попробовала. Он кивнул, оставшись довольным. — А что оно делает? — О, оно всего лишь заставляет мелкие предметы атаковать выбранную цель. А теперь, позвольте, я провожу вас до гостиной Гриффиндора. Сегодня в замке много пьяных старшекурсников, а я не могу за всеми уследить. А потом он опять все испортил. Испортил так качественно и надежно, что даже влюбленность пискнула и забилась в угол. Гермиона поняла, что устала. Она устала настолько, что ее попытки найти в Роне положительные качества внезапно увенчались успехом. Вздохнув с облегчением, Гермиона начала потихоньку раскручивать в себе это маленькое, хиленькое, навороченное чувство. К 1995 году ей уже удалось получить что-то более менее приличное, но, кто бы мог подумать… Традиционно профессор Снейп опять все раскурочил, расшевелил едва зарубцевавшуюся рану, из которой с громким криком: «Свобода!» — вырвалась ее ненормальная влюбленность. * * * — Профессор, а зачем вы мне «Оппуньо» показали? Это действительно довольно подленькое заклинание, — Гермиона прислушалась к тишине. — Профессор! Как же так? Ну почему вы исчезли? Вы же не ответили мне на мой вопрос! — Гермиона уткнулась в подушку. По щекам текли слезы. — Вот что я за человек-то такой? От меня даже собственные бредовые галлюцинации сбегают. Незаметно для себя девушка уснула, так и не встав с кресла, принадлежащего когда-то профессору Снейпу.