В двери робко вошли девушки, Гелия осмотрела их ревниво и со строгостью.
– Вас артане прислали? Что-то я вас не видела... Будете помогать готовить мою госпожу к свадьбе. Работы много, так что, если кто замешкается, – в порошок сотру!
Она сама выбирала для Итании платье, а все служанки сбивались с ног, стараясь ей услужить. Итания покорно примеряла каждый наряд, осматривала себя в зеркало, уже сама снова и снова перебирала платья, только бы чем-то занять себя до этой страшной минуты, когда ее поведут в храм. Как жертву, мелькнула мысль, которую приковывают к скале и отдают чудовищу. А чудовище, насытившись, на время оставляет жителей в покое.
Гелия, прислушиваясь к песням и крикам снизу, усадила Итанию перед большим зеркалом. Из матовой глубины на нее смотрела бледная женщина с застывшим лицом, словно вылепленным из белой глины. Служанки обряжали, украшали платье, заменили серьги и броши, а в причудливо взбитые волосы воткнули украшенный алмазами гребень из слоновой кости. Даже пальцы неприятно отяжелели от множества золотых колец дивной работы.
На груди теперь позванивали и переливались всеми оттенками самоцветы, амулеты и даже талисманы.
Гелия надела ей на запястье изящный браслет, глаза верной служанки были полны грусти.
– Он безумно любит вас, госпожа, – прошептала она.
Итания спросила равнодушно:
– Ты его защищаешь?
– Нет, госпожа, – ответила Гелия без боязни. – Никто не смеет вас обидеть... и потому он уже виноват. Но из всех мужчин на свете... он все-таки лучший.
Она горько усмехнулась:
– Представляю, какие остальные.
Гелия сказала серьезно:
– Лучше не представляйте, госпожа.
Одна из служанок, немолодая миловидная женщина с добрым лицом и участием в глазах, сказала тихо:
– Вам плохо, госпожа... мы все понимаем, но зато вас не отдали в мужья старому Корнелюку, чтобы скрепить союз с Угамыцем, не отослали в далекий Вантит, чтобы тот смотрел в нашу сторону благосклоннее... У вас – красавец муж! Он молод и силен. Увы, у красивых девушек – горькое счастье. Меня отдали замуж за хорошего человека, но он был одногодком моему деду, а мне исполнилось тогда только четырнадцать весен...
