Carnival of rust

21. And more than ever, I hope to never fall

Когда Али наконец оказалась в спасительных стенах своей квартиры, первым ее желанием было набрать номер Дениса и искренне попросить прощения. Господи, как же ее мучила совесть и драли на части противоречия! Она была бесконечно неправой в том, что так просто вышвырнула доброжелательного Черышева из своей жизни, но иначе поступить не могла — лишь молча смотрела, как Денис уходит. Она физически, всеми фибрами души ощущала его обиду; когда он последний раз взглянул на нее, в пронзительных голубых глазах Али увидела непонимание, даже злость, хотя Денис, судя по тому, каким она его успела узнать, вообще не был способен по-настоящему злиться. Нет, Денис должен был понимать причины. Но вряд ли мог представить, в чем именно было дело. Хотя в ком — знал точно.

В нем. Господи.

Али до предела выкрутила кран и плеснула себе в пылающее лицо ледяной водой, но образ лица Лионеля, уродливого и перекошенного от ярости, словно кто-то выжег на внутренней стороне ее век. Хотелось срезать кожу ножом и никогда больше не моргать или умереть на холодном кафеле ванной от потери крови. Крови, настолько сильно вобравшей в себя его запах, голос, жесты. Колкие, хлесткие слова, практически грязной тряпкой брошенные ей в самую душу. Лионель думал, что делает в тот момент? Нет, дело не в том, что он сорвался на пустом месте (хотя, это с какой стороны посмотреть), а в том, как он себя вел. Будто Али — что? — его собственность? Да, черт, он отлично это видел, не слепой. Лионель слишком много видит, слишком много знает. Поэтому позволял себе подзывать ее ближе — иначе как расценить эти непонятные, даже пугающие объятия в Манчестере? И разговоры после матчей, его снисходительные — иначе не назовешь — улыбки? А то, что Али спала у него на плече, когда они летели из Англии? Подзывал, а потом отталкивал — Али словно делала один шаг вперед, а потом сразу же, без передышки, четыре назад. И эта монотонная программа уже стала системой. Частью жизни. Частью ее.

Мысли Али снова вернулись к Денису, стоило зайти в спальню и бросить на пол сумку, откуда радостно вывалился телефон. Естественно, ни единого пропущенного вызова или сообщения. Совесть опять противно заскреблась в груди, Али поддалась порыву, подняла телефон, проигнорировав ластившуюся кошку, открыла сообщения, но так и не смогла выдавить из себя ни единого слова, кроме «я...». На этом «я» все и закончилось. Она не знала, что сказать Денису. Но правда была в том, что слова этому славному русскому парню, прожившему всю жизнь под горячим испанским солнцем, были уже не нужны.