люблю твой стиль.

22

Теплый вечер июня; позади уже открытие шопа, юбилей ВМ, нефутбольный Мирон в идиотском парике и странной рубашке, которую откопал где-то непонятно где - впереди фест, поездка куда-то на моря, Соня, как обычно, не поняла, куда намылилась творческая натура ее любимого рэпера, который вытащил ее на улицу, держа за маленькую ручку с кучей браслетиков на тонком запястьи. Даже Федоров сегодня противно светлый: голубые джинсы, белые кроссы и футболка - прямо так и хочется поставить ему пятно, наступить на обувь - только это ничего не испортит.

У них нет сегодня никакой даты - они просто гуляют по городу, обсуждают предстоящие поездки и какие-то проекты Малышевой, о которых она говорила с горящими глазами, будто бы это самое важное, что у нее есть в этой жизни - то, что ей действительно дорого не является вещью или каким-то процессом: это человек, который заставляет ее просыпаться по утрам лучше любого будильника, жить на полную катушку, каждый раз делать все, словно это ее последний день на Земле, и завтра вообще никто не вспомнит о том, что происходило вчера.

А что сам Мирон? Он смирился с тем, что обречен. Давно обречен. И ему прекрасно, на самом деле: мужчина не противится этому всему, позволяет Малышевой, порой, раствориться в нем, прятаться в самых темных уголках его нутра, громко смеяться и гореть, как самая яркая звезда внутри него, что это начали замечать окружающие. Федоров стал каким-то немного другим - не более мягким и податливым, а спокойным, чаще улыбался и иногда даже светился сквозь трещины в хитиновым покрове, который теперь приходилось делать на двоих с его девочкой, с маленькой бусинкой, с любимым солнышком, заменяющим настоящее в самые пасмурные и дождливые дни.

- Я почему-то всегда больше любила Москву, - проговорила девушка, остановившись у перил. - Думала, она мне подходит.

- Москва - шумная и азиатская, - ответил Федоров, подойдя к ней. - Все куда-то спешат, пытаются все успеть, везде попасть, когда это, по сути, не стоит беготни и времени, потраченного на нее.

Потому что все когда-то останавливаются, замирают и задаются вопросом "а куда бежал-то?", глядя на туман перед собой, за которым либо пропасть, либо твердая дорога в будущее. Действительно, куда ты бежал, если сотни твоих предшевственников свалились в пропасть за стеной, не успев предупредить остальных об опасности? Ты бежал к своему неминуемому концу в попытке отсрочить его же.

- Все бояться что-то не успеть, - пожала плечами девушка. - Представь, что завтра тебя просто не будет. Ты все успел?

- Я тебя люблю, - произнес Мирон, снова взяв ее за руку. - И всегда буду рядом. Теперь я все успел.

Он хочет, чтобы Малышева это знала, чтобы даже не смела сомневаться в этом. Женя все еще стебет его из-за сходства с неуклюжим хулиганом, который, о, чудо, делает первые шаги на пути к исправлению, помогает ему выбрать какие-то подарки и тихо радуется. Почему тихо? Даже чужое счастье любит тишину.

- И я тебя люблю.

Только их "люблю" выглядит немного иначе: завтрак, который каждое утро ждет Мирона, машина в любой конец города с самым разговорчивым приятным водителем конкретно для нее, объятия просто так и внезапно, оттаскивание друг друга от ноутбука. Они не говорят - они стараются делать.

- Ты уже придумала образы в новый проект? Прости, что о работе, потом забуду опять.

- Да, я могу дома даже показать примеры, - кивнула Соня, пожав плечами. - Не думаю, что это именно то, что вам нужно, но я старалась сделать максимально похожие на ваши желания образы, костюмы, как удобнее.

Девушка, если честно, никогда так не старалась: для нее это новый опыт, для нее это своеобразный вызов в духе "а попробуй выкрутиться сейчас" - она почему-то уверена в себе сейчас, как никогда раньше, ведь рядом есть опора и поддержка.

- Ты у меня умница, - улыбнулся Федоров. - Ты моя маленькая девочка.

- Я твоя бусинка, - кивнула Малышева, закинув косичку за спину.

А в начале марта Мирон сидел в четырех стенах и ничего не хотел делать: ни выходить на улицу, ни менять свое положение, ни даже искать новый сериал - ему было все абсолютно все равно, когда шатенка бегала с вешалками по показам, рвала жопу черт знает зачем, отказавшись от этого по итогу. И знаете что? Соня чувствует себя впервые в жизни свободной, а мужчина... Он чувствует себя по-настоящему живым, держа ее за руку, слушая её рассказы, и, всякий раз обнимая по ночам, не допускает мысли, что этот сон резко закончится, и он проснется снова один, снова в пустой квартире, снова за окном будет траурный Питер.

Жизнь - это кома. Не будите коматозников.

p.s. the end.