Юнгуки 18+

в сердце

Стрелки часов показывают половину пятого утра, когда дверь начинают агрессивно долбить кулаком. Чонгук вставать не планирует просто потому что спать он лег полтора часа назад а ещё через пару часов ему нужно идти на учебу. Он заворачивается в одеяло и накрывает голову подушкой, надеясь, что кому-то по ту сторону двери скоро надоест, но тот оказывается очень настойчивым.

Тишина возвращаться даже не думает, а этот бешеный, кажется, уже сбил кулаки в кровь, потому что бить с такой силой, как это звучит, просто невозможно без опасности для собственных рук. Чонгук, может, и добрый, милосердный и вообще весь из облаков и радуги состоит, но сейчас ему вот конкретно хочется этого кого-то по ту сторону двери придушить голыми руками и выбросить труп в ближайшую мусорку. Ничего такого он, конечно, не сделает, но детальное воображение убийства этого кого-то кажется Чонгуку очень занятным делом, пока он плетется к двери. Пальцы крепко впиваются в шею таинственного гостя, стискивают так сильно, что тот начинает хрипеть и понемногу задыхаться. В реальной жизни вместо этого пальцы впиваются в дверную ручку и только тогда Чонгук до конца осознает, что никого ещё не убил, к сожалению. За дверью оказывается пьяный вусмерть и злой до молний в глазах Мин Юнги. С ножом в руке почему-то. Чонгук щурится от света из подъезда и трёт активно глаза, потому что Юнги с ножом у его двери в пять утра это как минимум странно. На реальность не похоже вообще. Юнги шатается. Видимо, сила притяжения у пьяных особенно сильная. Стоит он с трудом, держится за дверной косяк и тяжело дышит. Юнги хмурится и старательно пытается сфокусировать взгляд на появившемся в дверном проёме человеке. Свободная рука, которой раньше он безжалостно бил дверь, прорезана в нескольких местах и кровоточит.
— Чон Чонгук, я уже заебался, — говорит он раздражённо и тычет острием ножа в чонгукову грудь, — Какого хера ты постоянно в моей голове?
Чонгук путается ещё больше и перестаёт понимать суть происходящего окончательно. Что это вообще значит? Сонливость изчезает в одно мгновение.
— Хён, при чем тут я? — осторожно интересуется Чонгук. Юнги вопрос игнорирует. Даже если бы он ошибся квартирой и постучал в дверь напротив, стоял бы так же и не обращал внимания на то, что перед ним совсем не Чонгук, даже не парень, а взрослая женщина, кричащая, к тому же, что-то о пьяницах и наркоманах и наверняка зовущая мужа. Юнги на все плевать и в обычном состоянии, а уж сейчас тем более. Он поднимает немного голову и смотрит прямо в чонгуковы глаза, полные непонимания. У самого в темных радужках печаль плещется бескрайним озером, но пусто как-то, глухо, будто пеленой все затянуто, туманом или тучами. Чонгуку страшно – он хёна таким впервые видит. Дело даже не в том, что Юнги пьяный, а в том, что грустный такой, невыносимо грустный, но прячется за стеной безразличия. В уголках чужих глаз блестят слёзы. Видимо, озеро печали миновских глаз переполнилось.
— Заразил моё сердце собой, — скорее устало, чем злобно, дрожащим голосом и неестественно тихо. Юнги протягивает Чонгуку нож, — На теперь, вырезай.
— Отдай мне это, хён, — просит Чонгук, вытягивая из белых пальцев слишком опасный для хрупкого Юнги нож, — Зайдешь? И Юнги заходит.