Изменщик

22. Конец

— Девочка. Сорок два сантиметра и тысяча семьсот двадцать грамм. У неё ещё не заработали лёгкие, но она закричала. Её сразу увезут в реанимацию. Увидеть её сейчас не сможете.

Доктор до сих пор остаётся хмурым, что пугает остальных. Почему-то кажется им, что он недоговаривает. Намджун еле стоит, ждёт до конца. Не дай Бог повторятся те дни, сохрани его женщин от страшных бедствий и дай ему увидеть их счастливыми, здоровыми. Ведь они заслужили, да? Не будет же жизнь снова и снова испытывать его страшными муками, да? Когда он еле нашёл своих людей, которые спасли его от тёмных дней жизни, дали ему надежду на счастливую жизнь с ними, он не может отпускать их просто так. Они нужны ему. Она нужна ему.

— А… Чжихе?

Пожалуйста, не говори ничего плохого, пусть всё будет хорошо. Не убивай его, не говори плохого. Второй раз он не переживёт, он сломается и больше не будет верить в жизнь. Сердце болезненно сжимается, будто меняет свою форму до крошечных размеров. Хоть и Намджун надеется на лучшее, но память усиленно кидает сцены из прошлого, ему кажется, что собственное состояние играет с ним в опасные игры. Таким темпом можно и откинуть коньки. Доктор будто понимает его состояние, будто пытается подобрать более адекватные слова для него. Но доктор просто говорит, делает своё дело.

— С ней всё хорошо, но она тоже будет лежать в реанимации.

И «бу-ум»! Намджун трясущимися руками держит локоть доктора, пытается издать звук. Доктору не понять его состояние, но Чжинри сразу понимает. Она обнимает его за плечи и благодарит доктора от чистого сердца, не смотря на слёзы, не смотря на непонятные чувства.

— Намджун, всё хорошо, понимаешь? — ей очень тяжело видеть такого взрослого и сильного мужчину таким уязвимым. Смотря на его потерянные глаза, Чжинри лишь может его успокоить такими словами.

— Да, — Намджун прикрывает глаза и вздыхает, будто до него только доходит. — Чжинри…

— Да? — она пытается проследить и за реакцией родителей, которые суетятся рядом с ними, которые пытаются влиться в эту «атмосферу». Папа держит маму за руки, которая в слезах почти купается. Она молча плачет, сидит на скамейке и ничего не говорит. Наверное, им до сих пор тяжело переварить всё происходящее. Они многое упустили за это время, были ослеплены своими взглядами на жизнь старшей дочери. Когда всё оказалось не так, как они представляли себе, и что у этой девушки тоже может быть проблемы с жизнью. Тихая мысль «а я была права, надо было меня послушать» тоже иногда посещает голову, но долго не держится. «А ведь она могла умереть» больно бьёт в самое сердце, заставляя их вспоминать самые лучшие воспоминания о ней. Собственная дочь не хотела поделиться своими проблемами, даже когда для неё жизнь стала невыносимой, она решила не думать о родителях. Может, пора уже им перестать досаждать своими взглядами на её жизнь? Может, пора уже признать, что они тоже были неправы? Иногда слепая ненависть отбирает у нас слишком важное, как время и жизнь. И эта мысль душила их.