Истории седого октября

Часы

Если бы только знала, Аннабель, как сильно меня унизили, как чудовищно оскорбили, смешав с землей, с прахом, с пеплом, растоптав ногами последнее чувство человеческого достоинства!
Возможно, этого письма ты бы уже не прочитала — некому было бы написать. Сложно представить ту степень отчаяния, что овладела мной, человеку, который в жизни не испытывал подобного. Ты успешнее меня, Аннабель, и моложе, и богаче, у тебя было все, о чем ты только могла пожелать — с самого рождения! Я же выбивался из низов, бился за право считаться таким же человеком, как все, хотел лишь немногого — человеческого обращения, уважения и признания равным!
Но погляди — я снова на обочине жизни!

Признаюсь честно, дорогая моя, прошлый вечер я провел на великой стройке — опоры будущего Тауэрского моста уже позволяют забраться на них так высоко, как только нужно, чтобы эффектнее свести счеты с жизнью. Я карабкался на эти опоры, несмотря на колючий ветер и моросящий снег! Несколько часов я провел, пытаясь достичь финальной точки, которая закончила бы мой неудавшийся роман с жизнью!
И я уже занес было ногу над бушующей серой Темзой, как вдруг меня схватили за руку! Я не поверил сперва, что такое возможно — вот мое тело отправляется в последний полет, а вот его ловят и возвращаются на земную твердь так легко, словно оно не весит больше пушинки! Человек, спасший меня от опрометчивого, как мне теперь ясно, поступка, обладал поистине бесконечной силой.

И сила эта чувствовалась во всем его внешнем облике. Этот джентльмен потрясал и красотой, и статью, и ростом! Только представь себе джентльмена шести футов ростом, одетого в черный сюртук с кроваво-красным подбоем, и такой же черный жилет, в нагрудном кармане которого виднелись золотые часы — страшно представить даже цену этих вещей! Одет он был по высшему классу, это уж точно. Цилиндр прибавлял ему росту, и, даже стоя на опорах моста, он ухитрялся упираться на тяжелую деревянную трость с рукоятью в виде головы охотничьей собаки с оскаленной пастью. Кожа у него была белая, а волосы — черные, как густые чернила.

Человек этот обратился ко мне:
— Сэр! — он назвал меня сэр, представляешь? — Что же вы делаете? Ни за что не поверю, что в жизни есть ситуации, требующие столь однобоких и непродуманных решений!
И такая злость взяла меня в ответ на эти слова... Что мог знать этот богатенький джентльмен о судьбах и нуждах простых людей? Я впал в гнев и сам не заметил, как выложил ему все от начала до конца. И про мистера Маркуса, и про его надменные слова, и про то, чем закончился наш роковой разговор... Слово за слово, и вот господин этот уже узнал, что из всех близких у меня есть только кузина, которая живет в Абердине и вся наша связь держится на письмах и добропорядочности посыльных. И что в Лондоне я совершенно один, и ныне остался без гроша в кармане и каких-либо приличных рекомендательных писем. К тому же мистер Маркус обещал устроить так, что меня никогда не возьмут ни в одно приличное место — и это не пустые угрозы, он ведь член сразу нескольких элитных джентльменских клубов, и связей у него больше, наверное, чем у иного графа или лорда! И вот все это я рассказал ему прямо там, на мосту, в шаге от того, чтобы навсегда оборвать свою связь с жизнью!
А дальше произошло то, чего я никак не мог ожидать — после подобной исповеди! Джентльмен запрокинул голову и расхохотался. И в этот миг — я клянусь тебе! — глаза собаки, венчающей его трость, засветились красным.