Игла

АКТ ТРЕТИЙ. ГИБЕЛЬ

Тобиас сделал первый рваный вздох и тут же ощутил, как пыль оседает в полости его рта и на стенках глотки, слишком иссушенной от долгого сна. Сон ли это был? Похожее на небытие ничто, в котором он пребывал, кажется, несколько дней. Он не открывал глаз, чувствуя каждой частью своего тела, что не способен пока ни двигаться, ни смотреть на мир.

Должно быть, он заболел и впал в лихорадку: последнее, что с трудом выцеплял из размытых воспоминаний его разум, был разговор с Габриэлем в костеле. Тогда он молился о своей душе два с половиной часа кряду и слишком устал, чтобы вести длинные интеллектуальные беседы; Габриэль, должно быть, отправил его в постель, едва село солнце — или же Тобиас потерял сознание у ног своего уважаемого друга, и тому пришлось позаботиться о несчастном диаконе.

Эта мысль смутила Тобиаса, и он с трудом разлепил набухшие веки. Но вместо серых стен своей комнатки в доме при церковном дворе он увидел тонущий в темноте свод... пещеры?

Пришлось сесть: оторвать закостеневшую щеку от пыльного щербинистого пола, подтянуть к себе руки и, не глядя, упереться ими в землю, приподнять слабое, еле слушающееся сознания тело, принять вертикальное положение. Он все еще был в церковном облачении с пятничной литургии — белая рваная комжа в пыли и с засохшими пятнами чего-то странного, что Тобиас не смог опознать в темноте, почти не пострадавшая сутана под ней... Колоратки на шее не было, а под пальцами на земле нашлось несколько деревянных бусин диакона.

В пещере было душно и пыльно, но Тобиас едва ли ощущал это — он не вспотел, хотя должен был от лихорадки весь покрыться испариной, дышал, в противовес моменту, когда только очнулся, вполне свободно и без надрыва, и кожей чувствовал легкий поток свежего воздуха, что тянулся откуда-то сверху.

На то, чтобы вернуться сознанием в тело, у него ушло много времени, больше, чем необходимо человеку, пережившему страшную болезнь. То, что он был болен и провел в беспамятстве несколько дней, у Тобиаса не оставалось сомнений. А вот ответа на вопрос, что же он делает на дне неизвестной ему пещеры, — не было.

Хотелось пить. Тобиас попытался подняться, но сил хватило, только чтобы встать на колени. Он определенно стоял на дне глубокой пещеры, и где-то вверху, дальше, чем он мог увидеть замутненным от долгого сна взглядом, мерцал серый свет. Должно быть, сейчас была ранняя ночь — Тобиас не смог бы признаться, откуда он это знает, но чувство времени словно просыпалось в нем вместе с телом: сейчас едва занималась ночь, и серый свет означал луну на фоне полупрозрачных облаков, и это ее лучи проникали в пещеру и отражались вверху от влажных камней, а потом спускались вниз, к забытому всеми диакону.