Сожрите Наши Души

XXXI. Я всего лишь хочу изменить эту страну

-... Хорошо ещё, что его позволили похоронить по-человечески. Представить страшно, что его тело могли сбросить в яму к остальным повешенным. С ними обращались, ей-Богу, как с прокаженными... - Льюис поморщился; пускай с того злосчастного дня минула целая неделя, воспоминания ничуть не поблекли, скорее наоборот, налились сюрреалистично яркими красками. - Хилер не заслуживает такого обращения. Никто не заслуживает.

Фабиан, стоявший напротив, оторвал взгляд от пола, пусто поглядел куда-то в сторону. Его лицо уже как несколько дней бессменно отражало выражение глубокого спокойствия, порой пугающе неуместного, граничащего с полным умиротворением. Фабиан как будто бы окаменел изнутри, примирившись с чем-то, одолевавшим его долгие годы, и более нельзя было увидеть в его чертах ни одного лишнего движения. Он казался совсем другим человеком, но сложно было с точностью сказать, хороши ли произошедшие с ним перемены, исцелили ли они его непримиримую с жизнью натуру или окончательно опустошили его душу. В одно Льюис с ужасом уверовал сразу: смерть Хилера почему-то принесла Фабиану облегчение.

- Не боишься? - Спросил Тайфер, глядя на Льюиса исподлобья.

- Чего именно?

Временами Льюису начинало казаться, что разразившиеся события породили в нём не просто бесстрашие, а редкостную бездумность. Когда после смерти Хилера на площади хлынули толпы молодёжи, требующей искоренения смертных приговоров, Льюис, сам того не желая, очутился на передовой, стоя буквально и метафорично против тех, кого ранее пускай и скрыто, но поддерживал. В тот момент он осознал, насколько незначительны для него собственные взгляды и убеждения; он ясно ощутил себя частью чудовищно огромного механизма, подминающего под себя всё без разбору, готового выйти из строя, но довести начатое до конца, стерев в порошок любое сопротивление. И его разум - не его разум вовсе, как и тело; он такая же полноценная часть этого злосчастного механизма, неспособного ни на что большее, кроме как рушить и уничтожать.

Он видел множество знакомых лиц, бывших участников СКОЛ-а, который не только остался в их общей памяти - он обратился в нечто новое, нетерпящее бездействия и молчания, охватившее теперь целые массы. И Льюис шёл против старых товарищей, ведомый чувством долга. Но то был отнюдь не достойный уважения порыв души и даже не исполнение святой обязанности пред болезненно любимой страной. То был действительно долг, сухой и незатейливый, исполняемый с плотно сжатыми зубами и проглоченным языком. Такова служба. Здесь главное не сказать лишнего. Сродни медицине: здесь свят принцип "не навреди".