Сожрите Наши Души

III. Обещанное будущее

«... Фредерик Пауэлл, шестой в порядке душ, предотвратил закат воистину великой Лиронии, но  собственный избежать так и не смог. Его век был длинен, полон, замкнул чреду тех своих предшественников, что были в силах совладать с разумом, сумели покорить ненасытные души, в безумии отыскали вечную мудрость. Вся Лирония ликовала, одержав победу в затяжной войне с Кельской Империей, пока её «вождь» изнемогал в гордом одиночестве. Он не хотел представать слабым даже тогда, когда иссякли всякие силы. Не хотел подчиняться тому, что некогда породило его, а теперь, распознав брешь в его рассудке и немощь в его теле, отрекалось от него, отдавало его на порицание смерти. И он канул. Утонул в небытии чужого разума...»

_______

Он вошёл в комнату размеренным шагом, вразвалочку, ставя ногу престранным образом: внутренняя часть стопы была оторвана от пола, в то время как внешняя стояла ребром, оттого он спотыкался, непроизвольно переминаясь с пятки на носок. Пальцы отдались звонким хрустом, Регон вытянулся во весь рост, ощущая, как натягиваются мышцы, а вместе с ними и каждая клеточка кожи, как расправляется смятая за ночь рубашка, чтобы в едином порыве вновь собраться глубокими складками.

– ... Чашку кофе бы. Или какао. Со сливками бы. Но без сахара... – Часть внутреннего монолога невольно выбилась наружу, застыла на губах потрескавшейся коркой.

Элиас, сидевший посреди кровати, тяжело вздохнул, одним лишь действом выражая всю грузность бессонной ночи. Задремал он лишь под утро, когда сознание устаканилось; тогда же чувствовал себя так, будто побывал прямым участником дикой средневековой пляски, лёжа под деревянным настилом, какими "ласково" укрывали вражеские тела, и, слыша, как собственные внутренности медленно сворачиваются во что-то несуразное, перемолотое ногами десятков и сотен пирующих гостей. А в голове странное затишье...

Штиль.

Регон торопливо поднял заброшенные в угол комнаты ботинки, воззрился на Элиаса исподлобья, но браниться почему-то не стал. Впрочем, его взгляд был красноречивее пустых слов, которые куда чаще оставались незамеченными в сутолоке буден. А взгляд... Взгляд заставлял застыть, стиснуться, будто душа нараспашку, чувствуя, как ветер негодования нещадно треплет её. Элиас не умел так смотреть.