Свет и Тьма: Переплетение Судеб

42 глава. Блудный сын боле никогда не уйдет

Клара выглядел в величайшей степени запуганно: у него были белые губы, дрожащие, замёрзшие руки; по лицу и ресницам стекали капли дождя, которые он не посмел вытереть, боясь пошевелиться. Он стоял, уткнувшись в пол и не поднимая взгляда на хозяйку, как провинившийся ребенок, однако в его голове были сомнения намного более большие, чем у нашкодившего мальчонка.

Клара никогда не считал себя полноценной частью семьи. Если бы ему в любой момент сказали "Убирайся вон!" он бы взволнованно вздрогнул, но поклонился бы, поблагодарив, и удалился бы прочь, чувствуя хоть и жгучую, но спокойную совесть. Однако сейчас вдруг Клара столкнулся с тем, что не всегда его желания сходятся с миром настоящим: крикни на него хозяйка сейчас - прям, черт возьми, на этом месте! - и он бы мгновенно ринулся прочь, чувствуя только муки совести и стыд, стыд за то, что подвёл людей, так много для него сделавших. Он жадничал, жадничал - ведь ему совершенно не хотелось отсюда уходить, оставлять это теплое местечко - и это желание почему-то казалось ему противоестественным, впрочем, как и большинство тех злоб, навеянных черной кровью матери.

Он боялся потому, что в глубине души на что-то еще надеялся.

Каждая секунда ощущалась как минута, и хотя их прошло не более пяти, Клара почувствовал, что начал нервно дышать, тяжело и дергано - это у него случалось частенько в последние дни - и неосознанно заламывать руки за спиной.

Рифи опустила кружку и приподнялась со словами:

- Мама...

Хозяйка стояла, пристально уставившись на Клару, и глаза её, неподвижно замерев, тускло блестели.

- Жалкий... Жалкий ты поганец, Клара! - Вскинула она свое полотенце на плечо и всплеснула руками.

Клара молчаливо опустил голову. Хозяйка несокрушимой скалой двинулась на него, раскрасневшись, разволновавшись. Пальцы её дрожали, пухлые щеки подергивались в такт вскрикам:

- Сучий сын! Поганец!... Так бы и убила-а, гада-а-а! У-у-у!.. 

И вдруг, совершенно неожиданно, хозяйка вздрогнула, замерла и громко-громко разревелась толстой старой коровой.

- У-у-у-у! А-а-а-а! - Ревела она, сложив руки в замок, не обращая на слезы, обильно текущие в три ручья. - А-а-а-Кла-а-ара... Сыно-ок! За что на-ад стару-у-ухой издева-а-аться вздумал?!